Розы в декабре

аккуратно сложенные газеты, глаза ее загорелись, когда она увидела одну

небольшую заметку. Она называлась: “Приехавшая англичанка выступает в защиту

хиппи”. У нее даже дыхание перехватило. Может, он не запомнил, до какого числа

дошел. Фиона взяла подушечку и накрыла газету. Позже она возьмет и сожжет ее. И

она стала разливать чай. Эдвард съел почти все лепешки, потом взял сверху

газету и принялся читать. Фиона вздохнула с облегчением: он явно не заметил

пропажи.

Через какое-то время Эдвард отвез мисс Трудингтон в спальню и вернулся на

кухню. Фиона мыла посуду. Он снял скатерть. Все было совсем по-домашнему.

— Все гораздо лучше, чем я думал, — произнес Эдвард, накрывая стол к завтраку.

— Здесь вы предстаете в лучшем свете, чем в Эдинбурге, мисс Макдоналд. Я так и

думал.

Фиона молча положила последнюю домытую ложку и вышла из кухни, сжав кулаки и не

пожелав хозяину доброй ночи.

После обильного снегопада ударили морозы; вершины холмов сверкали, словно

окутанные алмазной пылью. Временами выпадал туман, а за ним крепкий мороз, и

тогда изморозь покрывала каждую веточку, каждую паутинку, и все это сверкало в

прозрачном воздухе серебряной вязью. Даже забор из колючей проволоки

превращался в драгоценное ювелирное украшение, а сосны и лиственницы в

заколдованные деревья в заколдованном мире.

Мужчины все время были на ногах, целыми днями перегоняя отару с одного склона

холма на другой, солнечный. К счастью, особо раскапывать снег им не

приходилось, лишь в тех местах, где нанесло сугробы. На дальних пастбищах было

бы тяжелее. Охотники на кроликов переместились к стоянкам, где стригли овец.

Фиона понимала, что дети должны помогать взрослым в работе, однако разрешила им

пойти на пастбища только при условии, что вечером будет сделано домашнее

задание.

Что касается Эдварда, то она старалась сталкиваться с ним как можно реже.

Наступила оттепель, желтая трава высохла, и вскоре под ней стала пробиваться

молодая зелень. Фиона со страхом ждала, что со дня на день Эдвард объявит о

начале уроков верховой езды. Однажды вечером в пятницу Эдвард обратился к

Фионе:

— Надеюсь, у вас есть бриджи, мисс Фиона.

Фионе чуть не стало плохо.

— Да-а. В них удобно было работать в школьном саду. Но… это не бриджи для

верховой езды.

— Я знаю. Вы не поедете верхом. Завтра я дам вам первый урок.

Не успела она ответить, как Уильям радостно закричал: — Вот здорово. Мы все пойдем.

— Ну, нет. Я вам найду работенку, чтоб вы были как можно дальше от загона.

— Но я не хочу учиться ездить верхом, — в отчаянии запротестовала Фиона. — И не

понимаю, зачем…

— Вам надо научиться, мисс Макдоналд. В этих краях, где, кроме лошадиных троп, нет никаких дорог, ездить верхом необходимо. Длительные верховые прогулки, конечно, дело времени, но рано или поздно, когда жизнь в “Бель Ноуз” утратит

прелесть новизны, вам понадобится женское общество, а ближайшее селение

Уэйнвуд-Хиллз как раз на расстоянии доброй верховой прогулки. Скоро Дебора

Уэйнвуд вернется из круиза по Тихому океану. У вас с ней много общего.

— Чего именно? — спросила Фиона.

Эдвард оглянулся. Детей и след простыл, как это бывает с ними, когда взрослые

начинают обсуждать свои скучные дела.

— Ну, скажем, вы обе одинакового мнения обо мне, — насмешливо выложил Эдвард. —Дебби тоже считает меня твердолобым, высокомерным мужланом, совершенно не

понимающим женщин. — Их взгляды встретились. — В общем, к девяти будьте готовы.

И пожалуйста, без выкрутасов, я не принимаю никаких оправданий.

Фиона целую ночь не смыкала глаз. Все кошмары обрушились на нее. Может, сказать

Эдварду? А что, если он не поймет? Может, и поймет, но решит, что единственный

способ разделаться со страхом — это преодолеть его.

К завтраку она вышла в бриджах, но под глазами лежали темные круги, которые, словно синяки, выделялись на белой коже. Она молилась, чтоб погода испортилась, но день был, как назло, великолепный: изумрудная гладь озера сияла за окном под

ясным небом, розовым на горизонте; на фоне озера отчетливо серебрились

распускающиеся сережки ив, зеленовато-серые ветки австралийской акации, или

мимозы, как по привычке называла ее Фиона, начинали желтеть. Весна была на

пороге.

Фиона не могла доесть свою овсянку и чуть не подавилась тостом. Она видела, как

нахмурился Эдвард, но не придала этому значения. Он объяснил детям, кто чем

должен заниматься.

— А ты, Виктория, что-нибудь приготовь из еды. Стоило бы воспользоваться

уроками вашей гувернантки. Сделай какое-нибудь простенькое блюдо, но только

отнесись к этому серьезно. Мало ли что не нравится. Вот мисс Макдоналд не хочет

учиться верховой езде, но идет. А ты, Элизабет работу за нее не делай, лучше

приберись у себя в комнате. Я заметил, что твоя часть комнаты не такая

опрятная, как у Вики. Ясно? Мы скоро вернемся. Чем скорее мисс Макдоналд

научится ездить, тем спокойнее на душе у меня будет. Ну, идемте, мисс

Макдоналд, — вежливо позвал ее Эдвард.

Фиона тяжело вздохнула, потерла шрам, как делала это всегда, когда волновалась, и поплелась за ним. Молча подошли они к конюшне. Эдвард говорил с ней почти

ласково:

— Совершенно не о чем беспокоиться. Во-первых, вы любите животных, во-вторых, я

дам вам пони Джеймса, старину Хойхо, предобрая скотина. У нас как-то была

студентка университета, помогала по домашнему хозяйству, приехала на

рождественские каникулы немного подработать и попрактиковаться, а прожила целых