Розы в декабре

часок. Они не будут приставать с расспросами. Я сказал, что вы посвятили это

стихотворение другу, которого любили давным-давно. Они славные ребятишки. Им

этого оказалось достаточно, чтобы еще больше зауважать вас. А теперь пойдемте.

Здесь есть дорога прямо через Фионину горку. Вы по ней не ходили. Хорошо, что

на вас толстые ботинки. Вы знаете что-нибудь о наших южных звездах? Я по дороге

вам их покажу.

Ночь была ясная, и Млечный Путь сиял особенно ярко. Лишь небольшие облачка

местами скрывали его. У них под ногами, в ясной глади озера, слабо мигали

отражения звезд. Здесь, в “Бель Ноуз”, был совсем другой мир, напрочь

отрезанный бездорожьем от внешнего. Воздух был густой, как вино. Ветки

лиственниц и кусты нгайо искрились от инея, словно унизанные драгоценными

алмазами. Все казалось волшебным в этом мире.

— Интересно, — проговорил Эдвард, — при нашей жизни доживем мы здесь до дороги?

Мама всегда мечтала об этом.

При нашей жизни. В местоимении “нашей” было что-то интимное. Так ей, во всяком

случае, казалось, хотя к ней это отношения не имело. Правда, они с Эдвардом

одного поколения. И вдруг Фиона поймала себя на странном чувстве, вернее, потребности, связывать себя с будущим “Бель Ноуз”.

Они стояли на вершине самого дальнего холма, с которого открывался вид на озеро

в сторону поселка Ванака. Там светились огни одиноких жилищ, и объемлющая их

темнота создавала иллюзию близости.

— Вы чувствуете себя так одиноко в этой глуши, Фиона?

— Да нет, — с удивлением повернулась она к нему. — Я только что подумала, что, когда видишь эти огоньки, кажется, что соседи близко. Глушь меня совершенно не

пугает, нам здесь так весело, мы живем как одна семья. Меня… меня это даже

крепко держит.

Он внимательно рассматривал ее при свете луны. Насколько далека была она сейчас

от той вызывающе разодетой красотки из ночного клуба. Они молча дошли до дому, но это было приятное молчание.

На следующее утро Эдвард сообщил, что должен покинуть их на пару дней. Фиона

остолбенела. Это так не вязалось с положением дел на ферме “Бель Ноуз”.

— Мне надо повидаться с семьей из Уэйнвуд-Хиллз. Надо обсудить с ними кое-какие

дела. — Он перехватил удивленный взгляд Фионы. — Я поеду верхом.

— А сколько ехать?

— Почитай весь день, если ехать налегке. Я возьму только запас еды в седельной

сумке. Не позволяйте Эмери подниматься, пока меня не будет. Нельзя рисковать. В

Уэйнвуд-Хиллз есть телефон, и я обстоятельно переговорю с врачом и выясню, что

мы можем сделать, чтобы она выходила ребенка здесь. Я выезжаю рано утром.

Все вышли проводить его. Проводы — это целое событие. Седельные сумки были

тщательно уложены; с собой Эдвард брал ружье и аптечку. В таких краях

рассчитывать не на кого.

Он завернулся в плед, и это так напомнило Фионе пастухов из горной Шотландии, что она почувствовала на мгновение приступ острой тоски. К седлу был приторочен

котелок, вся необходимая амуниция была на нем; собаки рвались с поводков. Это

были два пятнистых бультерьера, натасканные на кабанов, которые в огромном

количестве водились в зарослях папоротника и в буше. Перед тем как дикие свиньи

должны были опороситься, устраивалась охота на кабанов, которые пожирали

поросят.

Когда Эдвард отъехал, Виктория сказала:

— Не пойму, почему дядя Эдвард вдруг решил уехать.

Мисс Трудингтон ответила ей суховатым голосом: — Полагаю, Гас сказал ему, что Дебби возвращается из круиза по Тихому океану.

Элизабет и Виктория тяжело вздохнули. Фиона вспомнила, что говорил Эдвард о

Деборе Уэйнвуд: “Вы с Деборой будете друзьями. Она считает меня твердолобым, высокомерным мужланом, ничего не смыслящим в женщинах”.

Что же тогда имеет в виду Труди?

Уильям пошел звонить в колокол. Это была его неделя. Остальные дети выстроились

у крыльца.

— У меня сложилось впечатление, — сказала Фиона мисс Трудингтон, — что Эдвард и

мисс Уэйнвуд не очень хорошие друзья, судя по тому, что он мне говорил.

— Ну знаете ли, — задумчиво произнесла Труди, — эти вещи не всегда совпадают.

Эдвард хотел жениться на Деборе, когда был еще совсем юным. Но она отказалась

жить с ним по бивакам. Если бы брат Эдварда не погиб, он так бы и прокладывал

дорогу, а стало быть, пришлось бы жить далеко не в идеальных условиях, Деборе

это не улыбалось. — То, что она не договорила, повисло в воздухе. Ситуация в

корне изменилась. Эдвард ни за что не отказался бы от своей любви к

строительству дорог, от возможности преодолевать горы и озера, но он не мог

бросить на произвол судьбы своих племянников и племянниц. Эдвард поставил цель: победить то, отчего страдали его бабушка и мать, то есть глушь и бездорожье; желание преодолеть это бедствие раз и навсегда и соединить все отдаленные

уголки Новой Зеландии дорогами, сделав их доступными, превратилось у него в

страсть. Но теперь, прикованный к “Бель Ноуз” заботой о четырех племянниках, он, вероятно, нашел бы утешение, в браке с Деборой Уэйнвуд.

Зазвонил колокол. Начались школьные занятия. В этот день Фионе почему-то трудно

было сосредоточиться на уроках.

Вечером мисс Трудингтон и Фиона сидели у камина. Фиона дольше обычного делала

массаж. Экс-гувернантка призналась, что, хотя боли у нее продолжаются, суставы

стали гораздо подвижнее, чем были в последние годы; они стали более гибкими, эластичными.

— Труди, дорогая, — мягко произнесла Фиона, — вы немного утратили былой дух, не

так ли? А это вещи взаимосвязанные.

Труди вспыхнула, словно ее поймали на смертном грехе. При ее любви к

самодисциплине, она, вероятно, чувствовала, что ей именно этого не хватает.

— Боюсь, что это так. Когда впереди нет ничего… Ведь разве может человек

представить себе, что вынужден будет уйти на покой так рано из-за болезни. А