Рубедо
Шрифт:
В горле стало так тесно, а в голове — гулко, что Марго почувствовала слабость. И точно в этот же момент она краем глаза увидела Вебера…
Тот по сторонам крутил головой, будто выглядывая что-то или от кого-то спасаясь. И никто — кроме Марго, — не видел его. Никто не обращал внимания на него! Две огненные стены неслись навстречу друг другу, и страшный гул стоял над землей, и жизнь боролась со смертью. Поэтому, никем не замеченный, Вебер дошагал до патрульной кареты. И, оглядевшись снова — Марго сразу же опустила глаза, наблюдая лишь краем зрения за верткими силуэтами, — впрыгнул внутрь. Спустя какое-то время там
Она застыла, боясь пошевелиться и чувствуя, как дрожат колени.
И в тот же миг кто-то подхватил ее под локоть.
Марго испуганно прянула.
— Прошу прощения, фрау, — склонил голову, увенчанную котелком, коротышка в прогулочном фраке. — Мне подумалось, вы вот-вот упадете в обморок.
— С… пасибо, — пролепетала Марго, выравнивая дыхание. — Мне просто почудилось…
— Что?
— Ничего.
Ей не хотелось говорить про Вебера. Не хотелось показаться странной или привлечь к себе внимание.
Низенький господин тотчас отпустил ее руку. Марго не понравился его взгляд: острый, наполненным любопытством и узнаванием.
— Герр Шульц к вашим услугам. Мы имели честь быть знакомыми прежде?
Она мотнула головой.
— Нет. Я… только прибыла в Авьен…
— А мне показалось…
Господин отступил в тень, но даже оттуда Марго чувствовала на себе пристальный взгляд.
Она ничего не сказала вернувшемуся Раевскому. И, сказавшись утомленной, дремала всю дорогу домой. Ей было не по себе: это был уже второй человек, который сказал об узнавании — может, один из бывших клиентов Марго или знакомый ее покойного супруга. Она не хотела вызнавать. В конце концов, усталость и волнение взяли вверх, и, только коснувшись кровати, ее сморил сон.
Ей снился огонь и мотыльки. И Отто Вебер, нацеливший револьвер в голову Генриху…
Марго металась по кровати, но не могла проснуться, а ближе к утру кто-то заботливо укрыл ее покрывалом.
Госпиталь Девы Марии.
— Евгений, вы обещали…
Марго встала у порога, держась рукою за дверь. Раевский тотчас же отнял глаза от газеты.
— Дорогая, вам нездоровится? Вы бледны.
Марго изобразила улыбку и ответила мягко:
— То просто волнение последних дней. Но теперь на улицах спокойно. Огонь отступил. Второй день как нет новых заболевших. И нет причины откладывать далее.
— Что вы хотите? — он отложил газету.
— Отвезите меня в госпиталь на Райнергассе. Вы обещали.
Раевский взял ее подбородок в свои ладони — теплые, человеческие, не тронутые огнем, — и провел большим пальцем по щеке. Марго ответно сжала его запястье.
— Ваша решимость равно вашей красоте, — проговорил Раевский. — Опасное сочетание, вы знаете?
Она покраснела. Стало стыдно от собственной настойчивости, от потайных мыслей, с которыми Марго жила последние несколько дней после прекращения пожара. Она не хотела бы думать о Генрихе, но все равно думала: что, если он все же увидел ее там, сквозь огонь и дым? Может, узнал по взгляду, по напряженной позе, по тонким запястьям, которые он сам охватывал обожженными и голыми пальцами? Встретит ли его в госпитале Девы Марии, который
Генрих открывал однажды, полный светлых надежд?— Мне говорили… однажды, — сказала Марго и отняла руку.
Раевский отзеркалил ее жест.
— Что ж, если вам угодно. Мы скоро ждем поставки и, полагаю, будет не лишним ознакомиться с покупателями. — Он задумчиво погладил собственный подбородок и заметил: — Я слышал, госпиталь находится под эгидой самого Спасителя.
Марго ответила вновь вспыхнувшими щеками. Не обратив на это внимания, Раевский воодушевленно продолжил:
— Я видел его на пожаре. Должен заметить, это было внушительное зрелище! Жаль, что в суматохе я не успел подойти к его высочеству. Но, быть может, мне еще удастся это сделать.
— Что? — отозвалась Марго. — Зачем?
— Просить благословения на наш брак, разумеется, — невозмутимо сказал Раевский и вышел, чтобы поймать экипаж.
Пожар вычистил с улиц инакомыслие. Зачинщики бунта были очень скоро осуждены к каторге. Газеты наперебой расхваливали Спасителя, и если прежде домовладелец высказывал недоверие и даже слабое порицание решению опустошить кафедральный собор, то теперь говорил, заглядывая постояльцам в глаза:
— Его высочество мудр и дальновиден! А что до мощей — то ведь предки его. Кому, как не его высочеству, понимать? Он ведь Спаситель наш!
Город по-прежнему был наполнен лишь патрулями да каретами медиков.
С колокольни глашатай кричал:
— Вторые сутки никто не заболел! Вторые сутки чахоточных ноль!
Люди с надеждой липли к окнам, провожали завистливыми взглядами экипаж Марго. А она ехала как на иголках, не смея держать в своей руке руку Раевского, рассеянно поддакивая ему и стараясь не думать о Спасителе.
Госпиталь был как и раньше — с заколоченными окнами и разбитой лестницей, — но все же и в нем что-то неуловимо изменилось. Марго ощутила это, едва переступив порог. Коридоры, будто, стали светлее, в холле появились вазоны со свежими тюльпанами, и доктор Кауц, поспешно вышедший им навстречу, был опрятен и явно довольный собой.
— Рад новой встрече, фрау, — поклонился он сперва Марго, затем ее спутнику. — Герр…
— Евгений Андреевич Раевский.
Видя, какое недоумение вызывает славийское имя, Марго невольно заулыбалась.
— Вы, фрау, были посланы нам Господом, — меж тем, продолжил доктор Кауц.
— Небеса смилостивились над нами, обратив свой взор и протянув руку помощи. И, хвала Спасителю, у нас есть первые выздоровевшие!
— Вы шутите?! — вырвалось у Марго.
— Позвольте, прошу сюда.
Доктор Кауц прошел по коридору, указывая посетителям путь.
В палатах — явное оживление. Из полуоткрытой двери раздавался смех и громкие мужские голоса. Приостановив шаг, Марго с любопытством различила в проеме нескольких одетых в военные мундиры мужчин, сгрудившихся вокруг сидящего на больничной койке человека в одном исподнем. Покраснев, Марго отвела взгляд. Но сердце пело радостной птичкой. Выздоровели? Выздоровели!
Раевский со своей стороны, выдав несколько комплиментов лекарскому искусству местных фельдшеров, принялся рассказывать о своих наработках, о многолетнем опыте в химической промышленности и прочее, прочее. Кауц заинтересованно слушал, порой сыпал вопросами, затем, остановившись перед неприметной белой дверью, сказал: