Рубеж веков-2

Никто не желал друг другу здоровья, не заговаривал о погоде, о семье, об урожае, как это было обычно принято.

— Меня зовут Усман. Ты хочешь переправиться на тот берег, ромей? — спросил он, делая глоток из чаши. Голос его был сух.

— Хочу, — ответил Теодор. — И переправлюсь, с твоего согласия или без него.

Бей поднял бровь, но не ответил. Теодор продолжил:

— У нас есть пушки. Больше мушкетов. Мои люди готовы умереть, но ваш берег станет нашим, если вы решите препятствовать.

— А если не решу? — с притворным равнодушием спросил бей.

— Тогда ты сохранишь своих воинов, свою честь и свою казну, — сказал Теодор и, чуть помедлив, добавил: — А может быть, и обогатишь её.

С этими словами Теодор с усилием поднял с земли и выложил на стол сумку монетами.

Бей внимательно посмотрел на него, потом на мешочек, но всё ещё не выказал согласия.

— Сколько? — тихо спросил он, будто взвешивая в уме предстоящую сделку.

— Столько, чтобы ты не жалел об этом дне, — ответил Теодор. — Достаточно, чтобы твои воины не спрашивали, почему ты отпустил нас.

Наступила пауза. Бей потянулся за чашей, сделал глоток и посмотрел в глаза Теодору.

— Ты человек разумный, ромей. Я приму твои условия.

Он взял мешочек с золотом и поднялся.

— Надеюсь мы больше никогда не встретимся.

— Надеюсь, бей Усман. — ответил Теодор, вставая.

Рукопожатия не было, но слова были сказаны. Уже на следующий день турецкое войско снялось с места и ушло, а ромеи начали переправу.

Переправа через Марицу была делом тяжёлым и долгим. Река, казалось, лениво смотрела на суету ромеев, блестя на солнце гладью воды, что, несмотря на кажущуюся спокойность, могла вмиг потопить невнимательного. Сначала отправили трапезитов — проверить глубину, искать место, где течением можно было бы управиться без потерь. Те вернулись, промокшие, но уверенные: броды есть, хоть и ненадёжные.

(р.Марица)

Начали с того, что перевезли лёгкий обоз и часть людей. Лошади, погрузившись по грудь, неохотно шли вперёд, многие пытались уплыть обратно, но крики погонщиков и хлёсткий треск бичей всё-таки заставляли их двигаться. Многие вещи с телег приходилось переносить вручную. Другие же — надёжней привязывать, чтобы не смыло. Люди работали с утра до самого заката, пока наконец основная часть обоза и скота не оказалась на северном берегу.

Самое сложное было с тяжёлыми повозками, в которых везли пушки и боеприпасы. Их переправляли на плотах, тут же срубленых. Один такой плот всё же перевеонулся, и пришлось извлекать ядра и бочонки с порохом прямо из мутной воды, ругая и судьбу, и косоруких плотников, которые эти плоты строили.

Когда последний человек ступил на твёрдую землю северного берега, уставшие, грязные, но целые, ромеи, не теряя времени, взялись укреплять лагерь. Марица теперь осталась за спиной, а впереди была дорога, ведущая вглубь родных земель.

Люди радовались. Состояние покоя казалось таким близким, что уже казалось настоящим счастьем.

— Эй, старик! Всё ли спокойно в Империи? — крикнул Юц, натянув поводья.

— Да как сказать, господин… — заговорил старик, шаркая босыми ногами по пыльной дороге. Голос его был хриплым, будто от вечной простуды. Он снял потертый колпак, прижал к груди и так и не выпрямился из поклона. — Сарацины, как вы, через реку переправляются, грабят… Молодёжь, кур и коров увозят… А так… рыба, слава Богу, ловится. Это уж хорошо.

— Дурак! — не выдержал Юц. — Про войско расскажи! Были ли победы или поражения за последнее время?

— Ох, это… — старик замялся, почесал шершавую щёку. — Войско императора, говорят, на Дунае воюет. Побеждает, конечно же. Ну, как им не побеждать-то? Оно ведь императорское…

Он хмыкнул, но тут же притих, заметив, как Юц погрозил ему плетью.

— Но подробностей не скажу, не знаю… Старый, не помню ничего.

— Наш анабасис практически завершён, воины, — сказал Теодор. — Осталось лишь встретить комитов императора, рассказать им всё, что мы сделали, а затем найти удобное место и честно поделить всё, что мы заработали.

Лагерь оживился. Кто-то хлопнул соседа по плечу, кто-то, не стесняясь, рассмеялся. Один из болгар:

— Чухте ли, братя? Дележ напред! Те се върнаха живи у дома, което означава, че животът беше успешен! (Слышали, братья? Делёж впереди! Живыми домой вернулись, а значит, жизнь удалась!)

— Не спешите, — перебил всех Мардаит, подходя ближе. Старый друг посмотрел на Теодора. — Посмотрим, что нам скажут комиты. Им ведь всегда есть, что добавить.

— Ох, не каркай, Сид, — вставил Траян — Неужели после всех наших трудов они посмеют отнять нашу долю?

— Не отнимут, так сократят, — хмыкнул Сид. — Знаем мы этих комитов, их жадность всем известна. Глотка бесполезной морской воды не допросишься.

Все зашумели, засвистели, заспорили перебивая друг друга.

Теодор поднял руку, призывая к порядку.

— Не время для подозрений, друзья. Мы доказали свою верность, пролили кровь и не оставили ни одного долга неоплаченным. Империя нуждается в таких, как мы. Я верю, что император оценит наши труды.

— Теодор е во право!
– — поддержал его один из македонян. — Го направивме невозможното. Нека царската Палата не памети сега! (Теодор прав! Мы сделали невозможное. Пусть теперь императорский дворец вспомнит о нас!)

— Так наградит, что и не унесем. — добавил кто-то сзади.

Среди людей снова раздался смех. Один из латинян, в плотно сидящем болгарском кафтане, взял свою аркебузу и с полушутя заявил:

— Если комиты попытаются оставить нас без добычи, я потребую справедливости — с помощью вот этого.

Шутка вызвала взрыв веселья. Теодор улыбнулся, но не показал виду.

— Хорошо, — сказал он, дождавшись, пока смех уляжется. — Мы заслужили отдых. Отдохнeм чуть-чуть. Наберемся сил.

(Фух, мне тоже набраться сил... Но всё же несколько прод подряд приятно, да?)) - всё благодаря ночным сменам...)- прим.авт.

Глава 24

Ни в этот день, ни на следующий к ним никто не прибыл. Люди посмеивались над расторопностью военных и чиновников, что было на самом деле не слишком смешно. Как они вообще отражали вторжение Дамат-паши? Только когда Юц и Ховр с несколькими людьми отправились в Ипсалу, комиты зашевелились. Вместе с парнями обратно прибыл комит-силенциарий, с весьма удивленным видом. Он попросил подождать воинов еще несколько дней в лагере, обещая в дальнейшем встречу с представителем самого императора. И, конечно, праздник по такому знаменательному событию. Он позадовал вопросы и вскоре умчался обратно в город.