Рубиновый лес. Дилогия

– Знаешь ли ты, чем керидвенские волки отличаются от всех прочих волков? – спросила она, одёрнув широкие рукава своей накидки, чтобы спрятать окровавленные повязки. Строение господского двора в форме подковы разносило её и без того гулкий глас так далеко, что казалось, будто она говорит мне на самое ухо. – Они образуют самые крупные стаи, больше сорока особей на одно логово. И все слушаются самку, не самца. Следуют за ней, как за вожаком, до последнего воя.

– Я драгоценная госпожа Рубин, – ответила я так же громко, положив ладонь на эфес своего меча. – И я не волк. Я от крови сидов, дочь короля Оникса Завоевателя и истинная Хозяйка Круга. Я твоя королева. И моим словом ты, Омела из рода Керидвен, более не являешься ярлсконой сего туата. Верни то, что забрала, прикажи своим людям отступить, вверь мне город, и, быть может, тогда больше никто не умрёт сегодня.

Она улыбнулась, и улыбка эта отозвалась у меня тупой болью в подреберье, настолько Омела напомнила мне меня. Несмотря на несколько колен между нашими семьями, мы были похожи больше, чем кузины. В нас обеих текла кровь Неры, кровь севера, волков и вьюг. И от того, что мне предстояло её пролить, я чувствовала себя так, будто оскверняю память о матери. Увы, Омела вряд ли чувствовала то же самое.

Не поворачивая головы, она подняла одну перевязанную руку, откинула подол плаща, и молоденькая вёльва лет шестнадцати, которая прижимала к груди комок чистой хлопковой ткани, поспешила взобраться по ступенькам в замок. Уже спустя две минуты она вышла оттуда вместе с ещё двумя вёльвами и человеком в грязном, порванном плаще, надетом на голое тело, чей шаг сопровождался звоном цепей. Там, где он ступал, на плитах от босых ног оставался багровый след, и горло у меня сжалось.

Но то был не Солярис. То была Ясу.

– Слышала, королева Рубин не имеет ни братьев, ни сестёр, потому и ищет тех в своих ярлах. Ближе всего её сердцу ярл Дайре из Дану и ярлскона Ясу из Ши. Это правда? Мы с соратниками смогли угадать? – поинтересовалась Омела, сорвав капюшон с Ясу, избитой и исхудавшей, но смотрящей всё тем же диким и непокорным зверем, каким её взрастила пустыня. Пустыня же окрасила её кожу в цвет ореховой скорлупы и песка, которой темница придала нездоровый желтушный оттенок и наделила множеством мокрых язв, похожих на крысиные укусы. Трещины, покрывающие её сухие губы, зияли глубже, чем пропасти каньонов. Сама челюсть тоже выглядела странно, будто сломанная: рот Ясу был постоянно разинут и смотрел немного вкось. Очевидно, Омела презирала род королевы Дейрдре точно так же, как и её законы, требующие благородных условий содержания для благородных же господ. – Мы с немайнцами долго спорили, кому достанется ярлскона. Отец поговаривал, будто все жители Ши произошли от песчаных львов… Я решила проверить. Видимо, то правда: Ясу дважды сбегала из темницы и убила дюжину моих хускарлов, пытающихся её остановить, хоть и не имела при себе оружия. Держать её в своём замке – великая честь. Редко ведь можно встретить волка, что обуздает льва, не так ли?

Ясу не пошевелилась от услышанного – не было сил, – но бросила взгляд, чёрный, как её глаза. Я же глубоко вздохнула, пытаясь собраться с мыслями и не обращать внимания на то, как Омела улыбается мне, преисполненная самодовольством. Она упивалась моим оцепенением, не ведая, что оно от шока, а не от ужаса.

Если Ясу – это и есть то, зачем она звала меня, где же тогда Солярис?

– Госпожа!

Я обернулась на визг, забыв, что в Керидвене госпожой зовут не меня. Вёльвы, стоящие по периметру двора, заметались, когда от них вдруг отделился силуэт в такой же накидке, но с ритуальным ножом в руке, приставленным к горлу той самой молоденькой девочки с хлопковой тканью в рукаве. Ллеу держал её за волосы, собранные в кулак на затылке, но подталкивал вперёд аккуратно – ему была чужда мужская грубость, даже когда он грозился убить. Ллеу подвёл девочку ближе к лестнице, на которой стояла Омела, и мы с ним оказались на одной линии, в пяти шагах друг от друга. Затем он выпрямился, повёл плечом и смахнул с себя волчью накидку, обнажая белоснежную замшу дейрдреанских одежд.

– Да будет долог и славен ваш век, ярлскона Омела, – поприветствовал её он, не изменяя своей манерности. Юная девочка, младше Матти, дрожала и плакала на кончике его ножа. – Имя мне Ллеу. Я сейдман королевы Рубин, её советник…

– Сейдман? – перебила Омела. Несмотря на то что круг из её вёльв шумел, нервничал и бурлил, сама она оставалась невозмутима, даже насмешлива. Одна тонкая бровь выгнулась вверх. – Затесался среди моих вёльв? Это даже смешно. Впрочем, ликом ты и впрямь похож на женщину, но точно не сейдом. Наверняка ты и сам понимаешь это, потому и взял в руки нож, а не веретено. Угрожаешь той из нас, что ещё совсем дитя… Как это по-мужски. Знай же, сейдман: мои вёльвы уничтожат тебя, если с головы их сестры упадёт хоть один волосок. Сама Волчья Госпожа не простит тебя, ибо если ты практикуешь сейд, то эта девочка и твоя сестра тоже.

– Волчья Госпожа не матерь моему сейду, – ответил Ллеу. – А значит, и вы мне не сёстры. У моего сейда есть только отец.

Омела, прежде смотрящая на Ллеу из-под опущенных ресниц, вдруг распахнула глаза шире, чем когда-либо прежде.

– Что ты имеешь в виду, сейдман?

– Не будь вёльвы такими высокомерными и свято верящими в своё неприкосновенное сестринство, они бы дважды подумали, прежде чем разводить опийный дым, вдыхать его и связывать свои умы друг с другом, – сказал Ллеу. – Ведь достаточно лишь одного жалкого, но сведущего в ритуальных дымах мужчины, чтобы подбросить в их опорный костёр белену и связать в придачу к умам и тела…

Омела побелела, перестав дышать.

Я не владела сейдом настолько, чтобы понять, на что способен пучок засушенных трав, сгоревший не в том огне. Однако и мне, далёкой от него, было ясно: даже самый искусный сейд не позволил бы Ллеу одолеть в одиночку целую сотню вёльв. Его предел – одна; самая слабая, самая уязвимая. Хитрый, как лис, он по-лисьи же кусался. Наконец-то перестал прятать звериный оскал под пушистым хвостом и явил всего себя, чиркнув рукой с ножом по девичьему горлу.

Юная вёльва захлебнулась кровью, обмякла и завалилась вбок. Так следом за ней рухнули и все остальные вёльвы. По очереди, по цепочке, как шахматные фигурки, по которым щёлкнули ногтем.

Омела взревела. Она успела выбросить в самый близкий к ней костёр щепотку чёрной соли, которая тут же погасила дымящие поленья, и выдернула из волос то, что ещё мгновение назад казалось мне заколкой, – веретено. Повязки опали с её изрезанных рук. Как и Ллеу, вместо пряжи она использовала свою кровь: вспорола острым концом вену под сгибом локтя и заплела новые кровавые нити пальцами. Быстрее, чем Ллеу, задравший рукава и делающий то же самое. Яростнее, чем кто-либо из умерших и по сей день живущих. Такую ярость было не обогнать.

– Из Матти получится хорошая королевская вёльва, госпожа, – улыбнулся он обагрённым ртом, прежде чем упасть замертво под прощальный звон своего чёрного колокольчика.

Ясу, прежде вялая и безучастная, способная бороться лишь с собственной слабостью, вдруг встрепенулась. Неизвестно, что именно придало ей сил: веретено в руках рыдающей Омелы, которое она направила на меня, или же Ясу всё это время притворялась и выжидала подходящего момента, чтобы лев вновь одолел волка. Она толкнула Омелу так сильно, что сбила с ног и её, и затушенную костровую чашу, стоящую на лестничном выступе. Вместе они покатились по ступенькам, и Ясу очутилась на голой земле, разбив себе не только связанные руки, но и лицо.

Я тут же подорвалась к ней, с трудом оторвав себя от тела Ллеу, которого обнимала, надеясь исправить неисправимое. В отличие от него Ясу всё ещё была жива. Я оттащила её подальше от лестницы и поднимающейся Омелы, ищущей своё веретено, которое Ясу незаметно подобрала и теперь крепко прижимала вместе с цепями к груди.

– Омела, – позвала я, выпрямившись среди лежащих тел тех, кого клялась защищать. – Омела… Остановись.

Она продолжала ползать по лестнице в поисках веретена, копошиться израненными руками в высыпавшейся золе и углях под перевёрнутой чашей. Красно-молочную кожу быстро покрыла копоть, белый кафтан почернел, как кружево на подоле и рукавах. Вся Омела словно начала таять, уменьшаться у меня на глазах, лишённая своих вёльв, своего оружия и чести. Мне даже было не нужно обнажать меч, чтобы окончательно победить её. Достаточно было стоять, смотреть и слушать.

– Я пожертвовала всем ради своего туата! – кричала она. – Я пожертвовала отцом, братьями, сёстрами. Собой! – Омела встряхнула руками, усеянными сотнями старых и новых порезов, зарубцевавшихся и безобразных, которые прежде скрывали её широкие рукава. – Волчья Госпожа сама избрала меня! Она явилась ко мне во сне, пообещала конец заморозкам и лишениям, если я сожгу свою семью, если наберусь смелости самой возглавить свой народ. Ибо я такой же потомок Керидвен, как ты потомок Дейрдре. Я тоже королевской крови. Я заслуживаю того, чтобы самой создавать свою историю!