Русь. Строительство империи 5
Шрифт:
Я провел рукой по лицу, пытаясь собраться с мыслями. Пятьдесят тысяч очков. Но три дня…
Как это провернуть? Может, торговаться? Да какой там, тут надо быстрее придумать как это воплотить.
— Беру, — выдохнул я, глядя ей в глаза. — Три дня. Давай, Вежа, готовь свои пятьдесят тысяч.
Она хищно улыбнулась, выпрямилась, глаза ее блеснули.
— Умница, княже, — сказала она. — Не стал торговаться, а то бы я передумала. Готовь людей, коней, голову свою умную — все пригодится.
Воздух дрогнул, и она исчезла, оставив легкий запах смолы и трав. Я сел, уставился на карту в интерфейсе, но ничего не видел. Пятьдесят тысяч
Дверь скрипнула, и вошел Олег. Наместник мой выглядел бодро — борода подстрижена, рубаха чистая, только шапка в руках его чуть помята, будто он ее всю дорогу теребил. Вот же привычка у человека странная. Я указал ему на лавку напротив.
— Садись, — сказал я. — Что принес?
Он сел, положил шапку на колени, посмотрел на меня спокойно, но с легким блеском в глазах.
— Вести, княже, — начал он, голос его был ровный, но твердый. — Новгород растет. Склады у Волхова заканчиваем ставить, кузнецы камни таскают. Меха к хазарам ушли — три воза, вчера отплыли. Мед тоже везут, два бочонка продали еще на той неделе. Серебро идет, потихоньку, но идет.
Я откинулся на спинку скамьи, скрестил руки. Хорошие вести. Склады — это казна, меха и мед — это торговля. Новгород оживает, как я и планировал. Налоговую реформу нужно не затягивать. Добрыня сейчас подсчитывает количество железа.
— А самострелы? — спросил я. — Мастера нашли?
Олег поднял взгляд.
— Нашли, княже, — сказал он. — Двое из местных, один из Киева пришел, с дружиной твоей. Делают потихоньку, десяток уже готов. Дерево берем из бора, тетиву плетем из льна. К концу месяца еще два десятка будет.
— Маловато, — ответил я. — Что еще?
Он помедлил, будто слова подбирал, потом заговорил тише.
— Купцы ворчат, княже, — сказал он. — Меха идут, мед идет, но платить нечем. Шкурки берут, да считать их морока. Серебра мало, я его не отдаю, за ради реформы энтой твоей. А без серебра торговля вязнет.
— Сколько серебра с хазар пришло? — спросил я.
Олег прикинул в уме, пальцем по лавке постучал.
— Гривен сто, — сказал он. — Меха дорогие, но хазары цену сбивают. Еще семь десятков с меда будет, если ладья дойдет.
— Мало, — сказал я. — На склады хватит, а на торговлю нет. Что купцы говорят?
— Говорят, княже, — ответил он, — что платить нечем. Шкурки теряют ценность без серебра-то. Оно ж как было. Есть шкурки — хорошо, цена нормальная, меняем на нужное. А без серебра, цена на шкурки опускается.
— Зови купцов, — сказал я, вздохнув. — Сегодня к вечеру пусть явятся. Поговорим.
Олег поднялся, шапку в руках сжал.
— Сделаю, княже, — сказал он. — Кого звать?
— Главных, — ответил я. — Тех, что с хазарами торгуют, да кто меха возит. И кузнецов возьми, что самострелы делают. Они нам пригодятся.
Он ушел, а я сел обратно, глядя на карту. Шкурки в прошлом, это ясно. Серебра мало, но что-то придумать надо. Жаль счет в банке нельзя открыть. С веком не повезло. Тут сложнее — народ к новому не привык, а казна не резиновая. Но металл же есть, кузнецы есть. Можно что-то сделать, чтобы торговля пошла. Я усмехнулся про себя. Великий князь Руси, а сижу, как купчишка, меха считаю. Смешно. Только без этого все, что я поднял, в пыль превратится.
К вечеру купцы явились. В горницу вошли пятеро — толстый, с бородой до груди, который мехами торговал, худой, с острым носом, который мед возил — этот родня Олега, и еще трое,
помельче, но с глазами цепкими. За ними кузнец — низкий, с руками, как лопаты, в саже по локти. Я указал им на лавки.— Садитесь, — сказал я. — Дело есть.
Они сели, посмотрели на меня. Толстый, меховой, заговорил первым.
— Слыхали, княже, — сказал он ворчливо. — Новгороду платить нечем.
О как! Сам лезет на разговор. Ну ладно.
— Верно, — ответил я. — Шкурки будем менять как средство торга. Серебра мало, но выход найдем.
Худой поднял взгляд — глаза его были цепкие, как у ястреба. Он чуть подался вперед, будто хотел каждое мое слово поймать и взвесить.
— А чем платить будем, княже? — спросил он, голос его был тихий, но с ноткой недоверия, словно он уже ждал, что я опять выдам что-то мудреное, чего не понять.
— Казной моей, — ответил я, стараясь говорить твердо, чтобы не дать ему зацепиться за сомнения. — Кое-что придумаем, чтобы счет вести, а не шкурки эти таскать.
Я попробовал объяснить свою задумку с жетонами. Начал с простого: железные таблички, с печатью моей, чтобы номинал был ясен — малые, средние, большие. Сказал, что кузнецы их отольют, а старосты принимать будут вместо мехов да шкур. Худой слушал, щурясь, будто в словах моих искал подвох, а толстый, меховой, только бороду теребил да хмыкал время от времени. Я добавил, что казна моя за жетоны поручится, что их потом на серебро или товар менять можно будет, но видел по их лицам — туго до них доходило. Худой даже губу прикусил, словно хотел что-то сказать, но передумал, а толстый буркнул что-то вроде: «Дивно это все, княже». Я выдохнул про себя — как же тяжело им вбить в головы что-то новое.
Глава 13
Перед глазами высветилось уведомление системы:
[Тех.логи]
[Сут.л. 82 «ов»]
[Сут.ком. 53 «ов» (106|х2)]
[Итог: +188 «ов» (35 316)]
Баланс: 35 504 «ов».
Я смахнул балланс. Золото в Березовке кончилось, это я уже переварил. Шкурки, что народ таскал вместо серебра, собирались на складах. Пора вводить порядок.
С купцами долго сидели. Я втолковывал мысль, которую тяжело им было принять с первого раза.
Нужна единица, понятная всем, чтобы не путались в этих шкурках да мехах. Я взял тогда уголь, начертил на бересте: «1 гривна = 20 шкурок», рунами. Просто, ясно, привычно. Гривна — слово старое, народ его знает, а 20 шкурок — мера, которую любой мужик на пальцах пересчитает. Но одной счетной единицы мало. Нужны деньги, которые в руках держать можно, а не только в уме.
Жетоны. Не простые железки, а посеребренные, с моим клеймом — птица с веткой березы, как на монетах, что я в Березовке чеканил, когда золото еще было. Посеребрить — значит дать вес, показать, что моя казна за ними стоит. Железо возьму из новгородских складов, серебро — из того, что с купцов-предателей вытрясли. Я прикинул в уме: на тысячу жетонов уйдет гривен десять серебра, не больше. Дорого, но без этого казна и дальше будет пустеть. Зато появится номинал денег.