Русь. Строительство империи 7

А через распахнутые ворота Святого Романа в город ворвались основные штурмовые колонны под предводительством Ильи Муромца и моим личным командованием. Защитники, ошеломленные этим внезапным прорывом сразу с двух сторон, сначала растерялись, а потом начали в панике отступать вглубь города, бросая оружие и пытаясь спасти свои жизни. Некоторые, правда, особенно из числа Варяжской гвардии и элитных тагм, пытались организовать оборону на узких улочках, строили баррикады, отстреливались из окон домов. Но было уже поздно. Поток атакующих, хлынувших в пролом в стене и в открытые ворота, нарастал с каждой минутой. Вслед за первыми отрядами пехоты в город ворвалась и наша конница, которая теперь могла развернуться и действовать на более-менее широких улицах и площадях, преследуя и рубя отступающего противника.

Одновременно с этим, видя наш успех на сухопутном фронте и ослабление сопротивления на стенах, наши воины на других участках также усилили натиск. Им удалось в нескольких местах взобраться на стены по штурмовым лестницам, захватить несколько ключевых башен и ворот, и открыть путь для новых подкреплений. Кольцо осады, которое так долго и так безуспешно мы пытались прорвать, было, наконец, разорвано. Битва за стены Константинополя, которая длилась почти целый день и стоила нам тысяч жизней, закончилась нашей полной победой.

Но это был еще не конец. Началась не менее кровопролитная и жестокая битва на улицах самого Вечного Города. Мои воины, опьяненные победой и жаждой мести за своих павших товарищей, растекались по городу, сметая все на своем пути. Я понимал, что теперь очень важно не допустить тотального разграбления и уничтожения этого великого города, иначе наша победа будет омрачена варварством и насилием. Но как это сделать в пылу такой битвы, когда кровь льется рекой, а инстинкты берут верх над разумом? Это была еще одна, не менее сложная задача, которую мне предстояло решить. Судьба Константинополя, столицы мира, теперь была в моих руках.

Глава 14

Когда наши первые отряды, прорвавшись через брешь в стене и распахнутые ворота Святого Романа, хлынули на улицы Константинополя, город, казалось, сошел с ума. Это был уже не организованный штурм, а скорее хаотичная, всепоглощающая волна, сметающая все на своем пути. Мои воины, опьяненные долгожданной победой, опьяненные кровью и яростью многомесячной осады, потерявшие многих своих товарищей под этими проклятыми стенами, растекались по узким, извилистым улочкам великого города, как вода, прорвавшая плотину. Они теснили деморализованных, панически отступающих защитников, рубили их направо и налево, врывались в дома, лавки, церкви, ища то ли добычу, то ли отмщение, то ли просто выход своей накопившейся злобе.

Битва перекинулась с внешних стен в самое сердце города — на его широкие проспекты, на многолюдные площади, на богатые рынки, в кварталы, где жили знатные вельможи и купцы. Горожане, охваченные ужасом, метались в поисках укрытия. Кто-то пытался спрятаться в своих домах, запирая двери и окна, но это мало помогало — мои воины вышибали их таранами или просто поджигали строения. Кто-то бежал в церкви и монастыри, надеясь найти там защиту под сенью святых икон, но и это не всегда спасало — в пылу битвы не разбирали, где храм, а где кабак. Многие пытались прорваться к гаваням, к Золотому Рогу или к Мраморному морю, надеясь найти спасение на каких-нибудь завалящих лодках или кораблях. Но там их уже ждал наш флот, который надежно блокировал все выходы к морю и не давал никому уйти.

Часть византийских войск, особенно те, что состояли из элитных подразделений — схолариев, экскувиторов, и, конечно же, знаменитой Варяжской гвардии императора, — продолжала оказывать отчаянное, очаговое сопротивление. Они сражались за каждый дом, за каждую улицу, за каждый перекресток, превращая их в настоящие крепости. Они строили баррикады из всего, что попадалось под руку — из повозок, бочек, мебели, камней. Они устраивали засады в узких переулках, обстреливали нас из окон и с крыш домов. Они хорошо знали свой город и умело использовали это знание. Бои с ними были особенно ожесточенными и кровопролитными. Но большинство защитников, видя, что город пал, что сопротивление бесполезно, бросали оружие и сдавались в плен, моля о пощаде. Или же, что было еще хуже, переодевались в гражданскую одежду, смешивались с толпой мирных жителей и пытались затеряться в этом хаосе, а то и сами принимали участие в грабежах, пользуясь суматохой.

Я понимал, что если сейчас не взять ситуацию под контроль, то город будет полностью разграблен и уничтожен, а моя победа будет омрачена бессмысленным насилием и варварством. А мне это было совершенно не нужно. Константинополь — это не просто вражеская столица, которую нужно стереть с лица земли. Это был центр мировой торговли, средоточие культуры, науки, искусства, главный оплот христианства в этом регионе. Его полное разрушение принесло бы мне больше вреда, чем пользы. Мне нужен был этот город — целый, богатый, работоспособный, — как символ моей мощи, как источник доходов, как плацдарм для дальнейшего влияния в этом мире.

Поэтому, как только первая волна ярости у моих воинов немного схлынула, и они начали понимать, что город действительно взят, я отдал строжайший приказ — прекратить бессмысленные убийства, грабежи и насилие над мирным населением. Я приказал Илье Муромцу, который командовал основными силами, занявшими город, немедленно приступить к зачистке кварталов от остатков сопротивления, но при этом обеспечить максимальную защиту гражданских лиц и их имущества, а также церквей и монастырей. Я объявил, что все захваченные трофеи (а их, я не сомневался, будет несметное количество) должны сдаваться в общую казну, а затем будут справедливо разделены между всеми участниками похода. За мародерство, насилие и осквернение храмов я пообещал карать на месте, без суда и следствия, смертью.

Конечно, в таком хаосе, при таком скоплении разношерстного войска, когда у каждого воина были свои счеты к этому городу и его жителям, избежать эксцессов было совершенно невозможно. Я не питал иллюзий на этот счет. То тут, то там вспыхивали пожары, слышались крики, выстрелы, звон разбитого стекла. Но Илья Муромец, Ратибор и другие мои воеводы, получив мой приказ, старались как могли поддерживать дисциплину. Они создавали специальные отряды военной полиции, которые патрулировали улицы, разгоняли мародеров, тушили пожары, брали под охрану наиболее важные объекты. Несколько особо ретивых грабителей, пойманных с поличным, были тут же повешены на ближайших столбах для острастки остальным. Это подействовало. Постепенно порядок в городе начал восстанавливаться.

Основной задачей на ближайшие несколько дней было полностью сломить последние очаги сопротивления, которые еще тлели в разных частях города, взять под контроль все ключевые объекты — дворцы, арсеналы, склады, гавани, акведуки, — и обеспечить безопасность для тех жителей, которые не принимали участия в боевых действиях. А таких, как я понимал, было большинство. Обычные люди — ремесленники, торговцы, крестьяне из пригородов, монахи, женщины, дети, старики — они были скорее жертвами этой войны, чем ее участниками.

Пока основные силы моей армии под командованием Ильи Муромца занимались, так сказать, «умиротворением» захваченного Константинополя — то есть, зачисткой кварталов от остатков византийского сопротивления, тушением пожаров, пресечением мародерства и установлением хоть какого-то подобия порядка в этом кипящем котле, — я со своей личной гвардией, возглавляемой, как всегда, верным и невозмутимым Ратибором, и несколькими сотнями лучших, отборных дружинников, не стал распыляться на эти второстепенные, хоть и важные, задачи. У меня была другая, более срочная и стратегически значимая цель. Я стремился как можно быстрее достичь самого сердца Константинополя — того района, где располагались главные символы византийской власти и веры: Большой Императорский дворец, собор Святой Софии, Ипподром и примыкающая к ним площадь Августеон.