Русь. Строительство империи

Мне вдруг стало невыносимо противно. Передо мной сидел не просто предатель, а мелкий, завистливый, подлый человечишка, готовый ради власти и богатства на любое преступление.

— Ты хоть понимаешь, что ты натворил? — спросил я, глядя на него сверху вниз. — Сколько людей из-за тебя погибло? Сколько горя ты принес в Березовку?

Тихомир молчал, только слезы текли по его щекам.

— Ладно. С тобой все ясно. Микола, отведи его куда-нибудь с глаз долой. И пусть сидит там, пока мы не решим, что с ним делать.

Микола кивнул и, схватив Тихомира, поволок его к выходу. Радомир и Любомир молча смотрели им вслед.

— А вы что думаете? — спросил я, обращаясь к старейшинам. — Как с ним поступить?

— Он заслуживает смерти, — твердо сказал Любомир. — За предательство, за убийства.

— Но он же наш, — возразил Радомир. — Из Березовки. Может, есть другой путь?

— Какой? — спросил Любомир. — Сослать его куда-нибудь? Так он и там натворит дел. Нет, с такими людьми нужно поступать жестко. Иначе они никогда не остановятся.

— Я согласен с тобой, Любомир, — сказал Радомир. — Но решение принимать старосте.

— Хорошо, — кивнул я. — Я подумаю. А пока пусть посидит под стражей.

Я вышел из дома старейшин, чувствуя тяжесть на душе. Предательство Тихомира стало для меня неприятным ударом.

Слишком много людей из-за него погибло.

Я вернулся на стену, где меня ждал Степа. Он с тревогой посмотрел на меня.

— Что там, староста? — спросил он. — Что с Тихомиром?

Я вкратце пересказал ему все, что узнал от предателя. Степка слушал, стиснув зубы.

— Вот же гад, — прошептал он, когда я закончил.

— Да уж, — вздохнул я. — Никто не ожидал от него такого.

— Что будешь делать? — спросил Степан.

— Пока не знаю, — честно ответил я. — Нужно подумать. Но в одном я уверен — просто так мы это не оставим. Никто не должен уйти от ответа за содеянное. Ни Тихомир, ни Прохор, ни Душан.

Мы еще немного помолчали, глядя на раскинувшийся перед нами вражеский лагерь. Потом я сказал:

— Ладно, Степан, иди отдыхай. Ты сегодня хорошо поработал.

— А ты, староста? — спросил он.

— А я еще немного побуду здесь, — ответил я. — Подумаю.

Степа кивнул и ушел, а я остался на стене, наедине со своими мыслями. Что делать дальше? Как защитить село? Как наказать виновных? И, самое главное, как не допустить повторения случившегося?

Кромешная ночь накрыла Березовку. Внизу, в селе, постепенно затихала суета. Люди расходились по домам.

В этот момент ко мне подошел Микола.

— Староста, — сказал он. — Там… это… лазутчика поймали.

— Как так?

— Пыталась перелезть через частокол со стороны реки.

— Пыталась? Девка что ли?

— Ага, — осклабился Микола.

Глава 24

Интерлюдия.

Декабрь. Наши дни

Я вышел из офиса, а в голове до сих пор пульсирует. Адреналин, будь он неладен. Сделал, все сделал, как задумал. Письмецо улетело к большим боссам, пароли все снес к хренам, а на рабочем столе у Усача теперь красуется такое, что… кхм… в общем, не для слабонервных. Морж и снеговик, ха! Я чуть в голос не заржал, когда нейросетка мне это сгенерировала. Три года, целых три года я терпел этого самовлюбленного индюка. И вот, наконец-то, свершилось! Можно выдыхать.

Внутри все ликовало, будто я не гадость начальнику сделал, а премию «Оскар» получил. Ноги сами неслись вперед, как у марафонца на финишной прямой. Вот оно, чувство, когда ты не просто винтик в ржавой машине, а… ну, пусть не кукловод, но тот, кто знатно так подергал за ниточки. И ведь не просто так, а за дело! За Ольгу, за ее растоптанный проект, за всех, кого этот Усач за людей не считал.

Выходя из здания, я уже мысленно потирал руки. Представлял себе, как после праздников Геннадий Петрович вернется в свой кабинет, а там… сюрприз! И не один, а целая куча. И от совета директоров весточка, и компьютер не работает, и на экране… ну, вы поняли. Картина маслом! Ради такого стоило и попотеть.

Но тут, как гром среди ясного неба, из офиса раздался рев. Не просто рев, а крик раненого бизона. Усач! Забыл что-то в кабинете и вернулся на работу? Неужели он уже все понял? Сердце забилось учащенно. Нет, нельзя паниковать. Сделанного не воротишь. Надо уносить ноги.

Я ускорился, почти побежал. Нельзя ему меня видеть, ни в коем случае! А в голове крутится: «Успел? Не успел?». Плевать, что он там успел. Я сделал то, что должен был. И это было славно! Сладкое чувство мести, смешанное с легким испугом. Как будто на американских горках прокатился, только без страховки.

В спину продолжал нестись разъяренный вопль. Я не оборачивался. Зачем? Чтобы увидеть его перекошенное от злости лицо? Нет уж, увольте. Я и так отлично себе это представлял. На мою физиономию натянулась довольная улыбка.

Я выскочил на улицу. Пробежался немного, разгоняя кровь. Морозный воздух ударил в лицо.

Яркий свет, шум машин…

И в следующее мгновение — ослепительный свет фар. Прямо в глаза. Как будто сваркой полоснули. Я даже среагировать не успел. Помню только, что хотел отскочить, но тело не послушалось.

А потом удар. Глухой, сильный, словно меня не машина сбила, а товарняк проехал. И сразу — темнота. Ни звука, ни света, ни боли. Просто пустота.

Конец интерлюдии.

968 г., весна.

с. Березовка.

— Пыталась перелезть через частокол со стороны реки, — повторил Микола, ухмыляясь. — Девка.

Я невольно присвистнул. Надо же, какая прыткая. И как только умудрилась незамеченной подобраться к селу? Хотя, чему удивляться, ночь, темень, все внимание на вражеский лагерь у главных ворот. А тут еще и предательство Тихомира…

— Веди, — кивнул я Миколе.

Мы спустились со стены и направились к реке. Там, у самого частокола, уже стояла небольшая толпа зевак, а в центре — та самая лазутчица. Невысокая, стройная, с длинными темными волосами, заплетенными в тугую косу. Лицо перепачкано грязью, но даже так видно — красивая. Чертовски красивая. Глаза большие, темные, смотрят с вызовом.

— Ну, здравствуй, красавица, — хмуро произнес я. — И что же ты тут забыла?

Девка молчала, только зыркала по сторонам. Видно было, что напугана, но держится.