Русская красавица. Кабаре
Шрифт:
Мне делается немного стыдно, но весело.
– Хорошо, сейчас закину в рот какой-нибудь хавчик, и пойду к Передвижному. Обязательно спрошу про буклеты, не волнуйся. Ох, нехорошо получается. Передвижной утром просил появиться, а уже день вроде…
Как ни смешно, в смысле соблюдения официальных правил Ринка оказалась девочкой весьма скрупулезной, страшно боящейся что-то нарушить.
«Я так боюсь всего этого официоза, всех этих бумажек и расписаний…"»-– рассказывала она, заполняя анкету участника тура, – «Так боюсь, что заполняю их до ужаса тщательно. Теперь уже почти никогда не ошибаюсь»
Меня бумажки и правила не пугали, а раздражали, поэтому я заполняла их не глядя и ошибалась всегда. Ринка страшно удивлялась такому моему отношению.
–
Ринка склоняется над моей пачкой Честэра, а мы с Димкой синхронно закатываем глаза к потолку, демонстрируя друг другу, насколько несвоевременным считаем вдруг проснувшееся в Ринке желание с нами поболтать. К счастью, после первых двух затяжек Ринка морщится:
– Тьфу! На шару и уксус сладкий, а с бодуна и сигарета гадкой кажется… Никакого счастья в жизни! – Ринка выбрасывает сигарету и уходит. – Димка, – кидает она, уходя, – А ты, что ли, уже поел? Хороший мальчик, после гулянки, да в такую рань встать…
Дверь плавно закрывается.
– Димка! – передразниваю Рину я, делая ударение на последнем слоге, – Да ты пользуешься серьезным спросом! – замечаю.
– Не выдумывай! – неожиданно резко, он хватает меня за руку. – Хоть Димка, хоть Вася, хоть спросом, хоть без проса… Лишь бы дали спокойно пожить. Идем!
Кажется, у него не осталось больше сил на словесное фехтование и он начал говорить прямо. Как ненормальные, держась за руки, мы несемся через вагон. Бегущий внутри по хожу поезда – несется быстрее самого поезда. Мельком гляжу в окно и горжусь нашей скоростью. Последнее купе – мое.
– Не закрывай на защелку, мы потом не откроем…
– Потом? Не все ли равно, что будет потом? – защелка клацает, отрубая нам все пути к спокойной жизни.
Всегда и во всем человек стремится к комфорту. Исключение – секс. Все, что в остальной жизни принято считать неудобствами, в сексе называется романтикой. Отвлекаюсь на миг от ощущений, оцениваю происходящее со стороны. Обнаруживаю себя в весьма затруднительной для движений позиции. Лежу, согнувшись, как каучук, на жесткой холодной поверхности откидного столика. Впивающуюся в поясницу окантовку столешницы не замечаю, и больно царапаю ступни о дурацкие железяки на боковой обивке верхних полок. В треугольнике моих устремлённых ввысь ног ритмично раскачивается Дмитрий. В зеркале на двери отражаются размеренные скачки его веснущатой спины, вокруг – отражения из окна: проносящиеся мимо поезда пустые глазницы недостроенных зданий, заброшенные строительные фургончики, незарытые котлованы. Урбанистический пейзаж за окном, урбанистическое музыкальное сопровождение в виде тревожного стука колес, усилившееся вдруг качание поезда, урбанистический секс: Дмитрий огромным сваезабойником, что монотонно стучит на каждой стройке, вгоняет себя в меня. Мощными толчками, хорошо, сильно, еще…
– Дима, Димочка, – издаю бессвязные стоны, кусаю свой палец, чтоб не кричать. – Дима, Димочка, Ди-и-им-к-а! – первый раз в жизни тяну так чьё-то имя. Смакую вкус слова.
Не дождалась его, опередила. Но не огорчаюсь. Врут, мол, бывают любовники, которые с первой же встречи так друг другом проникаются, что живут долго и счастливо, умирают в один день и кончают в один миг. Первая встреча – всегда стресс. Принюхаться, изучить, осмотреться. Никаких излишеств пока, никаких фантазий и ухищрений. Подчиняемся охотно, подчиняем аккуратно, чтоб не спугнуть, а познать собеседника. Синхронность чувств и полное слияние приходит с опытом. И с каждым новым партнером этот опыт нужно нарабатывать заново. Пока мы – просто партнеры, позже, возможно, научимся сливаться в одно целое…
Встречаюсь взглядом с Дмитрием. Он заметил мое выбывание из игры и тоже вернулся к реальности, остановившись.
– Как ты? – спрашивает, будто мы не виделись триста лет.
– Хорошо, – отвечаю с улыбкой и тянусь укушенным пальцем к его лбу, чтоб промокнуть капельки пота. – Нам бы в цирке выступать, – показываю взглядом на свои ноги.
– Прости, я машинально… Распял тебя, как маньяк… –
не выходя из меня, он обхватывает обоими руками талию. – Я весь в тебе, – шепчет, – Весь, по самую макушку. Не представляешь, как это приятно…Как ребёнка, он прижимает меня к себе, выпрямляется, кружит. Оказывается, он невероятно силен. Несмотря на стройную довольно фигуру, пушинкой я никогда не считалась. Вспоминаю вдруг, что у нас непростительно мало времени. Выбираю момент, цепляюсь руками за верхнюю точку, торможу вращение, усаживаю Димку на полку.
– Поехали?
Закрываю глаза, отпускаю неистовость, отдаюсь ощущениям, радуясь свободе движений. Я ведьма – иствикская ведьма на шабаше… Спина перегибается через Димины крепкие ладони. Стоп! Чувствую вдруг, как меня подхватили, перевернули, швырнули на покрывало…
– Не сейчас, – шепчет он. – Не люблю амазонок.
И тут поезд гудит раненным зверем и въезжает в туннель. Мгновенно темнеет. По купе с сумасшедшей скоростью проносятся невесть откуда взявшиеся тени и блики. Все смешалось. Отбойным молотком дрожит надо мной Дима.
– Марина, Маринка…
С грудным стоном отрывается от меня.
– Мари-и-и-ночка! – Перекатывается на бок, утыкается головой в подушку, рычит, порывисто гладит руками мои плечи, трепещет. Кажется, всё…
В окно снова заглядывает дневной свет. Поезд резко сбавляет скорость. Раскачивается лениво и весело, будто ни в чем не виноват, и не нагнетал мгновение назад обстановку своим безумием. Уже не бежит, а ползет. И, наконец, вовсе останавливается…
Лежим тихо-тихо, восстанавливаем дыхание. Его пальцы находят мою ладонь, теребят с нежностью.
– Забыла сказать тебе волшебное слово «спираль», – спохватываюсь.
– Главное вовремя! – на одном выдохе сокрушается Дмитрий. – Впрочем, что я мелю. Конечно, вовремя. Буду знать. На будущее буду знать.
Хмыкаю, посмеиваясь. Думаю, что все такое могло произойти только со мной. Меньше недели в туре, и уже завела себе любовника. Причем, сначала обидела, потом отпугнула, и уж потом завела. И тут умудрилась все напутать и не предупредить о правилах пользования… Как-то совсем непохоже на себя проявляюсь, на самом-то деле. Хотя, наверное, это естественно. Новая жизнь должна приносить новые связи и новые манеры. Причем, чем быстрее их принесет, тем лучше. Потому что больше времени останется на развитие отношений и собственное перевоспитание. И потом, когда эта новая жизнь закончится, то следующая придёт бок о бок с приятными воспоминаниями и уверенностью в завтрашнем дне: в окончившейся жизни, ведь, вот как здорово получилось, значит, и в грядущей так будет. А еще, я думала, что Дмитрий – то, что надо. Подкорректировать чуть-чуть, привить «любовь к амазонкам» и… Обхватываю руками-ногами, прижимаюсь по-детски. Типа, доверчиво… Дмитрий кивает вопросительно.
– О чем так улыбаешься?
– Ненавижу мужиков, сдерживающих эмоции оргазма, – говорю напрямик. – Хорошо, что ты не такой. И балет в соседнем купе, вероятно, порадовался…
Поднимаю глаза на Диму, чувствую себя глубоко озадаченной. Прильнув ухом к стене, он сосредоточенно вслушивается в тишину из соседнего купе. Взрослый, вроде, мальчик, а всерьез боится быть услышанным и разоблаченным.
– Вроде не слышно… Они или на завтраке, или спят. Эх, ну что ж мы не разведали обстановку…
– Слушай, – раздражаюсь немного. – Мы оба вроде совершеннолетние, свободные люди. В чем дело? Пусть слышат, раз им слышится. Слышат и радуются за ближнего.
– Да я, вроде, слово давал. Ну, перед поездкой в этот тур. С нас, мужиков, Передвижной обещание взял, что мы за все время тура, ни с кем из коллег ни-ни-ни… Я, конечно, мужик: мое слово, хочу даю, хочу беру. Но с другой стороны, неловко как-то. Причем обещал-то я, блин, еще когда не знал, что ты со мной в тур поедешь. Как сейчас помню, на Зинаиду глянул, потом возраст девчонок из балета прикинул, потом внимательно на бицепсы Антона Галкиного посмотрел, и думаю про себя: «За кого они меня принимают? Тут обещай, не обещай, все одно – и скучно и грустно и негде писюн полоскать»…