Русская красавица. Кабаре
Шрифт:
– Нет! – Ринка натянуто улыбается. – Вовсе нет. Просто не ожидала такого поворота событий. Знаешь, сейчас я тебя немножечко ненавижу… – она смотрит на меня, сощурившись. Как бы оценивая глубину своей ревности. – Мне странно, что ты могла влезть в эту историю. Ты ведь не злой человек, да? Вообще, в моих правилах сейчас было бы уехать, и никогда больше с вами обоими не общаться. Но я не могу бросить этот проклятый тур, а, значит, не могу послать тебя ко всем чертям, потому что с кем-то общаться-то надо… Я поеду крышей, если останусь сама с собой.
– Ну, чисто Лайза Минелли! – восторгаюсь, подкупающе, совершенно не желая разыгрывать
– Перестань! – кричит Ринка. – Только твоих познаний в биографиях сейчас не хватало. Я вовсе не боюсь одиночества, я как раз кошка, гуляющая сама по себе… Все в норме. Ничего психического. Подумаешь… Я вот только одного не могу понять… Как ты могла?
Вообще, полагаю, это я должна задать ей подобный вопрос. Вряд ли Ринка, находясь все время рядом, могла не догадаться о том, что творится между нами с Дмитрием. Зачем было влазить? Но нет, до унизительных разборок я доходить не собираюсь. Вычеркнуто. Сведено в штуку, отдано на поругание легендам о нашей с Ринкой распущенности…
– Как я могла?! – вскидываю брови по-Зинаидовски. – Тебе сейчас продемонстрировать? – ожидаю ответных смешков. – Знаешь, это будет жесткое порно…
– Нет, нет… – Ринка останавливает меня невыносимо серьезно. – Не надо этих насмешек. Только один вопрос. Кто был инициатором? Ты? Мне важно знать!
– Девочка моя, – вспоминаю вдруг о разделяющей нас пропасти лет. – В таких вещах не бывает инициаторов. Что бы там ни говорили, но для сближения всегда нужна взаимность.
– Отчего ты мне ничего не говорила? – пытает Ринка, и мне вдруг всерьез становится ее жалко. Девочка, кажется, впервые столкнулась с атакой на собственную неотразимость.
– Мы договорились хранить отношения в тайне, – отвечаю честно, а потом, набравшись духу и мысленно послав Димку ко всем чертям, безудержно вру. – Слушай, забудь все это. У нас с ним никогда ничего не было всерьез. Нечаянно, скомкано, на скорую руку. Он заводился, я не отказывала. Обоим потом казалось, что глупо портить крепкую дружбу вялым сексом.
– Значит, заводился все-таки он? – нехорошо щурится Ринка. – Я так и думала. Вот подонок! Знала бы ты, какие дифирамбы он мне пел! Марина, я просто не понимаю, как могла быть настолько слепа, всячески поощряла его уважение к тебе, рассказывала, какая ты у меня классная… Не могла даже допустить, что… Я ничего не хочу сказать, но посмотри… кто он, а кто – ты. Вы же совершенно разные люди. Как он мог?
Можно подумать, она не знает, как он это делает. Униженная Ринка, кажется, даже не понимает, что оскорбили не только ее. Вообще-то, это к лучшему. Не поведи Рина себя тогда столь «мыльным» образом, мне было бы не с чем сравнивать, и я, возможно, сама избрала бы такой способ поведения. Но перед глазами у меня сидел сейчас живой пример бабской глупости, и потому я нашла в себе силы не уподобиться.
– Виноваты всегда оба, если тебя это интересует. – говорю с легкостью. – Слушай, с «кто виноват» разобрались, теперь, пожалуй, стоит переключиться на «что делать». Так? Устроим ответный удар?
– Ох, Марина, и почему ты всегда так меня интригуешь… – в глазах Маринки появляется блеск заинтересованности.
Что ж, дурное дело не хитрое. В считанные
минуты пробуждаю в Ринке азарт игрока, и вот мы обе уже – не обманутые в лучших чувствах соблазненные дуры, а очаровательные авантюристки, особо не заморачивающиеся тем, что наши чары действуют на одних и тех же мужчин. Шутки ради, всегда приятно поднять слабака на смех и поставить в дурацкое положение…– Мужики, слабаки, – весело констатирует Ринка, спустя пять минут. – И немножко подонки. Но мы – не хуже! И сейчас устроим ему… О, я придумала!
Несколько озадаченная такой трактовкой моих проповедей, я все же соглашаюсь и командую: «Вперед!»
И вот, обворожительные, сексуальные, яркие, мы вываливаемся из вагона, цепляем под локти несколько озадаченного нашей откровенной напористостью Дмитрия и с готовностью отправляемся в кабак чествовать нашу липовую юбиляршу и демонстрировать нашу липовую обиду на совместного любовника.
Пока мы с Ринкой беседовали, засланные в тыл разведчики (Малой и ребята из балета) доложили, где будем праздновать. Пешком – двадцать минут пути, а транспорта тут не предвидится. Разбившись на группки, движемся всей толпой в указанном направлении. Местные глянут, коблы собирать начнут – уж слишком мы шумны и похожи на готовящихся к атаке оккупантов. Совсем не к месту приходит мысль о железнодорожном пиратстве.
– Слушайте, а не поднять ли нам над штабным вагоном черный флаг? Будем нападать на попадающиеся по пути станции, и брать на абордаж другие поезда…
– Тогда нам придется портить женщин из плененных поездов, а у наших мужиков и на нас сил не хватает! – сообщает Ринка.
Не реагирую, решая, что лучше пока этой темы не касаться. Ловлю обрывок фразы от соседней компании, довожу до сведения своих.
– А, между прочим, вы подумали, как обратно добираться? Расходиться-то, наверно, поодиночке будем. Вон, Гале кто-то знающий страшные вещи о Купянске сообщил. Слыхала, тетка! – киваю Ринке, – У них тут амнистия была и на волю выпустили сексуального маньяка.
– Очень сексуальный? – еще больше оживляется Ринка. – Ох, давно никого сексуального не пробовала… Все ветошь сплошная…
Понятно, с Ринкой сейчас лучше вообще не разговаривать.
Наконец, доходим до положенного места. Сдвигаем столы, занимаем места. Все артисты и сценовики в сборе. Из работников поезда приглашены только избранные. Эх, Зинаида, ну чем ты думала? Теперь ведь нашу Валю коллеги затретируют. Если уж звать – так всех…
В кафе, кроме нас, еще два посетителя. Склонились над столиком, шепчутся. Видны только коротко стриженные затылки. И те отчаянно демонстрируют полное к нам безразличие. Зря. Я бы на их месте развернулась и, не скрываясь, разглядывала всю нашу шумную братию.
– Дамы и господа, праздник объявляю открытым! – сообщает Зинаида и сразу с трех частей стола слышатся одновременные хлопки открываемого шампанского.
И понеслось. Тут Зинаидины поздравления, там – перемывание косточек режиссера, где-то еще – обсуждение разных залов. От нормального застолья, празднества артистов отличаются движением градуса оживления. В нормальных компаниях народ, когда выпьет, раскрепощается и начинает буянить. У нас же было наоборот. Шумные в трезвом состоянии люди стихали и впадали в мрачняк по мере опьянения. Поэтому, нельзя было упустить момент для реализации Ринкиной идеи. Мы и не упустили.