Русская поэзия XIX века. Том 2

<Начало 40-х годов>

* * *

Еще любви безумно сердце просит, Любви взаимной, вечной и святой, Которую ни время не уносит, Ни губит свет мертвящей суетой; Безумно сердце просит женской ласки, И чудная мечта нашептывает сказки. Но тщетно все!., ответа нет желанью; В испуге мысль опять назад бежит И бродит трепетно в воспоминанье… Но прошлого ничто не воскресит! Замолкший звук опять звучать не может, И память только он гнетет или тревожит. И страх берет, что чувство схоронилось; По нем в душе печально, холодно, Как в доме, где утрата совершилась: Хозяин умер – пусто и темно; Лепечет поп надгробные страницы, И бродят в комнатах всё пасмурные лицы.

<1844>

МОНОЛОГИ

1

И ночь и мрак! Как все томительно пустынно! Бессонный дождь стучит в мое окно, Блуждает луч свечи, меняясь с тенью длинной, И на сердце печально и темно. Былые сны! душе расстаться с вами больно; Еще ловлю я призраки вдали, Еще желание в груди кипит невольно; Но жизнь и мысль убили сны мои. Мысль, мысль! как страшно мне теперь твое движенье, Страшна твоя тяжелая борьба! Грозней небесных бурь несешь ты разрушенье, Неумолима, как сама судьба. Ты мир невинности давно во мне сломила, Меня навек в броженье вовлекла, За верой веру ты в моей душе сгубила, Вчерашний свет мне тьмою назвала. От прежних истин я отрекся правды ради, Для светлых снов на ключ я запер дверь, Лист за листом я рвал заветные тетради, И все, и все изорвано теперь. Я должен над своим бессилием смеяться И видеть вкруг бессилие людей, И трудно в правде мне внутри себя признаться, А правду высказать еще трудней. Пред истиной нагой исчез и призрак бога, И гордость личная, и сны любви, И впереди лежит пустынная дорога, Да тщетный жар еще горит в крови.

2

Скорей, скорей топи средь диких волн разврата И мысль и сердце, ношу чувств и дум; Насмейся надо всем, что так казалось свято, И смело жизнь растрать на пир и шум! Сюда, сюда бокал с играющею влагой! Сюда, вакханка! слух мне очаруй Ты песней, полною разгульною отвагой! На – золото, продай мне поцелуй… Вино кипит во мне, и жжет меня лобзанье… Ты хороша! о, слишком хороша!… Зачем опять в груди проснулося страданье И будто вздрогнула моя душа? Зачем ты хороша? забытое мной чувство, Красавица, зачем волнуешь вновь? Твоих томящих ласк постыдное искусство Ужель во мне встревожило любовь? Любовь, любовь!., о нет, я только сожаленье, Погибший ангел, чувствую к тебе… Поди, ты мне гадка! я чувствую презренье К тебе, продажной, купленной рабе! Ты плачешь? Нет, не плачь. Как? я тебя обидел? Прости, прости мне – это пар вина; Когда б я не любил, ведь я б не ненавидел. Постой, душа к тебе привлечена - Ты боле с уст моих не будешь знать укора. Забудь всю жизнь, прожитую тобой, Забудь весь грязный путь порока и позора, Склонись ко мне прекрасной головой,- Страдалица страстей, страдалица желанья, Я на душу тебе навею сны, Ее вновь оживит любви моей дыханье. Как бабочку дыхание весны. Что ж ты молчишь, дитя, и смотришь в удивленье, А я не пью мой налитой бокал? Проклятие! опять ненужное мученье Внутри души я где-то отыскал! Но на плечо ко мне она склоняся дремлет, И что во мне – ей непонятно то; Недвижно я гляжу, как сон ей грудь подъемлет, И глупо трачу сердце за ничто!

3

Чего хочу?… Чего?… О! так желаний много, Так к выходу их силе нужен путь, Что кажется порой – их внутренней тревогой Сожжется мозг и разорвется грудь. Чего хочу? Всего со всею полнотою! Я жажду знать, я подвигов хочу, Еще хочу любить с безумною тоскою, Весь трепет жизни чувствовать хочу! А втайне чувствую, что все желанья тщетны, И жизнь скупа, и внутренно я хил, Мои стремления замолкнут, безответны, В попытках я запас растрачу сил. Я сам себе кажусь, подавленный страданьем, Каким-то жалким, маленьким глупцом, Среди безбрежности затерянным созданьем, Томящимся в брожении пустом… Дух вечности обнять за раз не в нашей доле, А чашу жизни пьем мы по глоткам, О том, что выпито, мы все жалеем боле, Пустое дно все больше видно нам; И с каждым днем душе тяжеле устарелость, Больнее помнить и страшней желать, И кажется, что жить – отчаянная смелость; Но биться пульс не может перестать, И дальше я живу в стремленье безотрадном, И жизни крест беру я на себя, И весь душевный жар несу в движенье жадном, За мигом миг хватая и губя. И все хочу!., чего?… О! так желаний много, Так к выходу их силе нужен путь, Что кажется порой – их внутренней тревогой Сожжется мозг и разорвется грудь.

4

Как школьник на скамье, опять сижу я в школе И с жадностью внимаю и молчу; Пусть длинен знанья путь, но дух мой крепок волей, Не страшен труд – я верю и хочу. Вокруг всё юноши: учительское слово, Как я, они все слушают в тиши; Для них все истина, им все еще так ново, В них судит пыл неопытной души. Но я уже сюда явился с мыслью зрелой, Сомнением испытанный боец, Но не убитый им… Я с призраками смело И искренно расчелся наконец; Я отстоял себя от внутренней тревоги, С терпением пустился в новый путь И не собьюсь теперь с рассчитанной дороги – Свободна мысль, и силой дышит грудь. Что, Мефистофель мой, завистник закоснелый? Отныне власть твою разрушил я, Болезненную власть насмешки устарелой; Я скорбью многой выкупил себя. Теперь товарищ мне иной дух отрицанья; Не тот насмешник черствый и больной, Но тот всесильный дух движенья и созданья, Тот вечно юный, новый и живой. В борьбе бесстрашен он, ему губить – отрада, Из праха он все строит вновь и вновь, И ненависть его к тому, что рушить надо, Душе свята так, как свята любовь.

<1844-1847>

ИСКАНДЕРУ

Я ехал по полю пустому; И свеж и сыр был воздух, и луна, Скучая, шла по небу голубому, И плоская синелась сторона; В моей душе менялись скорбь и сила, И мысль моя с тобою говорила. Все степь да степь! нет ни души, ни звука; И еду вдаль я, горд и одинок - Моя судьба во мне. Ни скорбь, ни скука Не утомят меня. Всему свой срок. Я правды речь вол строго в дружнем круге - Ушли друзья в младенческом испуге. И он ушел – которого, как брата Иль как сестру, так нежно я любил! Мне тяжела, как смерть, его утрата; Он духом чист и благороден был, Имел он сердце нежное, как ласка, И дружба с ним мне памятна, как сказка. Ты мне один остался неизменный, Я жду тебя. Мы в жизнь вошли вдвоем; Таков остался наш союз надменный! Опять одни мы в грустный путь пойдем, Об истине глася неутомимо, И пусть мечты и люди идут мимо.

<1846>

УПОВАНИЕ

Аппо сhоlеrае тоrbi[64].

ГОД 1848

Все говорят, что ныне страшно жить, Что воздух заражен и смертью веет; На улицу боятся выходить. Кто встретит гроб – трепещет и бледнеет. Я не боюсь. Я не умру. Я дней Так не отдам. Всей жизнью человека Еще дышу я, всею мыслью века Я жизненно проникнут до ногтей, И впереди довольно много дела, Чтоб мысль о смерти силы не имела. Что мне чума? Я слышу чутким слухом Со всех сторон знакомые слова: Вблизи, вдали одним все полно духом, Все воли ищут! Тихо голова Приподнялась, проходит сон упрямый, И человек на вещи смотрит прямо. Встревожен он. На нем так много лет Рука преданья дряхлого лежала, Что страшно страшен новый свет сначала. Но свыкнись, узник! Из тюрьмы на свет Когда выходят – взору трудно, больно, А после станет ясно и раздольно! О! из глуши моих родных степей Я слышу вас, далекие народы, И что-то бьется тут, в груди моей, На каждый звук торжественный свободы. Мне с юга моря синяя волна Лелеет слух внезапным колыханьем… Роскошных снов ленивая страна - И ты полна вновь юным ожиданьем! Еще уныл ave Maria глас И дремлет вкруг семи холмов поляна, Но втайне Цезарю в последний раз Готовится проклятье Ватикана. Что ж? Начинай! Уж гордый Рейн восстал, От долгих грез очнулся тих, но страшен, Упрямо воли жаждущий вассал Грозит остаткам феодальных башен. На западе каким-то новым днем, Из хаоса корыстей величаво, Как разум светлое, восходит право, И нет застав, земля всем общий дом. Как волхв, хочу с Востока в путь суровый Идти и я, дабы вещать о том, Что видел я, как мир родился новый! И ты, о Русь! моя страна родная, Которую люблю за то, что тут Знал сердцу светлых несколько минут, Еще за то, что, вместе изнывая, С тобою я и плакал и страдал И цепью нас одною рок связал,- И ты под свод дряхлеющего зданья, В глуши трудясь, подкапываешь взрыв? Что скажешь миру ты? Какой призыв? Не знаю я! Но все твои страданья И весь твой труд готов делить с тобой И верю, что пробьюсь, как наш народ родной, В терпении и с твердостию многой На новый свет неведомой дорогой!

<1848>

* * *

В пирах безумно молодость проходит; Стаканов звон да шутки, смех да крик Не умолкают. А меж тем не сходит С души тоска ни на единый миг; Меж тем и жизнь идет, и тяготеет Над ней судьба, и страшной тайной веет. Мне пир наскучил – он не шлет забвенья Душевной скорби; судорожный смех Не заглушает тайного мученья!…

<1848– 1849(?)>

АРЕСТАНТ

Ночь темна. Лови минуты! Но стена тюрьмы крепка, У ворот ее замкнуты Два железные замка. Чуть дрожит вдоль коридора Огонек сторожевой, И звенит о шпору шпорой, Жить скучая, часовой. «Часовой!» – «Что, барин, надо?» «Притворись, что ты заснул; Мимо б я, да за ограду Тенью быстрою мелькнул! Край родной повидеть нужно Да жену поцеловать, И пойду под шелест дружный В лес зеленый умирать!…» «Рад помочь! Куда ни шло бы! Божья тварь, чай, тож и я! Пуля, барин, ничего бы, Да боюся батожья! Поседел под шум военный… А сквозь полк как проведут, Только ком окровавленный На тележке увезут!» Шепот смолк… Все тихо снова… Где-то бог подаст приют? То ль схоронят здесь живого? То ль на каторгу ушлют? Будет вечно цепь надета, Да начальство станет бить… Ни ножа! ни пистолета!… И конца нет сколько жить!

<1850>

К Н. <А. ТУЧКОВОЙ>

На наш союз святой и вольный - Я знаю – с злобою тупой Взирает свет самодовольный, Бродя обычной колеей. Грозой нам веет с небосклона! Уже не раз терпела ты И кару дряхлого закона, И кару пошлой клеветы. С улыбкой грустного презренья Мы вступим в долгую борьбу, И твердо вытерпим гоненья, И отстоим свою судьбу. Еще не раз весну мы встретим Под говор дружных нам лесов И жадно в жизни вновь отметим Счастливых несколько часов. И день придет: морские волны Опять привет заплещут нам, И мы умчимся, волей полны, Туда – к свободным берегам.

<Начало 50-х годов>

* * *

Опять знакомый дом, опять знакомый сад И счастья детские воспоминанья! Я отвыкал от них… и снова грустно рад Подслушивать неясный звук преданья. Люблю ли я людей, которых больше нет, Чья жизнь истлела здесь, в тиши досужной? Но в памяти моей давно остыл их след, Как след любви случайной и ненужной. А все же здесь меня преследует тоска – Припадок безыменного недуга, Все будто предо мной могильная доска Какого-то отвергнутого друга…