Русская поэзия XIX века. Том 2

<1869>

ЕМШАН [73]

Степной травы пучок сухой, Он и сухой благоухает! И разом степи надо мной Все обаянье воскрешает… Когда в степях, за станом стан, Бродили орды кочевые, Был хан Отрок и хан Сырчан, Два брата, батыри лихие. И раз у них шел пир горой - Велик полон был взят из Руси! Певец им славу пел, рекой Лился кумыс во всем улусе. Вдруг шум, и крик, и стук мечей, И кровь, и смерть, и нет пощады! Все врозь бежит, что лебедей Ловцами спугнутое стадо. То с русской силой Мономах Всесокрушающий явился - Сырчан в донских залег мелях, Отрок в горах кавказских скрылся! И шли года… Гулял в степях Лишь буйный ветер на просторе… Но вот – скончался Мономах, И по Руси – туга и горе. Зовет к себе певца Сырчан И к брату шлет его с наказом: «Он там богат, он царь тех стран, Владыка надо всем Кавказом. Скажи ему, чтоб бросил все, Что умер враг, что спали цепи, Чтоб шел в наследие свое, В благоухающие степи! Ему ты песен наших спой,- Когда ж на песнь не отзовется, Свяжи в пучок емшан степной И дай ему – и он вернется». Отрок сидит в златом шатре, Вкруг – рой абхазянок прекрасных; На золоте и серебре Князей он чествует подвластных. Введен певец. Он говорит, Чтоб в степи шел Отрок без страха, Что путь на Русь кругом открыт, Что нет уж больше Мономаха! Отрок молчит, на братнин зов Одной усмешкой отвечает - И пир идет, и хор рабов Его, что солнце, величает. Встает певец, и песни он Поет о былях половецких, Про славу дедовских времен И их набегов молодецких,- Отрок угрюмый принял вид И, на певца не глядя, знаком, Чтоб увели его – велит Своим послушливым кунакам. И взял пучок травы степной Тогда певец и подал хану,- И смотрит хан – и, сам не свой, Как бы почуя в сердце рану, За грудь схватился… Все глядят - Он грозный хан, что ж это значит? Он, пред которым все дрожат,- Пучок травы целуя, плачет! И вдруг, взмахнувши кулаком: «Не царь я больше вам отныне! – Воскликнул.- Смерть в краю родном Милей, чем слава на чужбине!» Наутро, чуть осел туман И озлатились гор вершины, В горах идет уж караван - Отрок с немногою дружиной. Минуя гору за горой, Все ждет он – скоро ль степь родная - И вдаль глядит, травы степной Пучок из рук не выпуская.

73

Рассказ этот взят из Волынской летописи. Емшан – название душистой травы, растущей в наших степях,- вероятно, полынок.

<1874>

ИЗ ГАФИЗА

Встрепенись, взмахни крылами, Торжествуй, о сердце, пой, Что опутано сетями Ты у розы огневой, Что ты в сети к ней попалось, А не в сети к мудрецам, Что не им внимать досталось Дивным песням и слезам; И хоть слез, с твоей любовью, Ты моря у ней прольешь И из ран горячей кровью Все по капле изойдешь,- Но зато умрешь мгновенно Вместе с песнею своей В самый пыл – как вдохновенный Умирает соловей.

<1875>

ВЕСНА

Посвящается Коле Трескину

Уходи, Зима седая! Уж красавицы Весны Колесница золотая Мчится с горной вышины! Старой спорить ли, тщедушной, С ней – царицею цветов, С целой армией воздушной Благовонных ветерков! А что шума, что гуденья, Теплых ливней и лучей, И чиликанья, и пенья!… Уходи себе скорей! У нее не лук, не стрелы, Улыбнулась лишь – и ты, Подобрав свой саван белый, Поползла в овраг, в кусты!… Да найдут и по оврагам! Вон уж пчел рои шумят, И летит победным флагом Пестрых бабочек отряд!

<1881>

ПЕРЕЧИТЫВАЯ ПУШКИНА

Его стихи читая – точно я Переживаю некий миг чудесный - Как будто надо мной гармонии небесной Вдруг понеслась нежданная струя… Нездешними мне кажутся их звуки: Как бы влиясь в его бессмертный стих, Земное все – восторги, страсти, муки - В небесное преобразилось в них!

<1887>

* * *

Мысль поэтическая,- нет!
– В душе мелькнув, не угасает! Ждет вдохновенья много лет И – вспыхнув вдруг – как бы в ответ Призыву свыше – воскресает… Дать надо времени протечь, Нужна, быть может, в сердце рана - И не одна,- чтобы облечь Мысль эту в образ и извлечь Из первобытного тумана…

<1887>

ГРОЗА

Кругом царила жизнь и радость, И ветер нес ржаных полей Благоухание и сладость Волною мягкою своей. Но вот, как бы в испуге, тени Бегут по золотым хлебам - Промчался вихрь – пять-шесть мгновений - И, в встречу солнечным лучам, Встают с серебряным карнизом Чрез все полнеба ворота, И там, за занавесом сизым, Сквозят и блеск и темнота. Вдруг словно скатерть парчевую Поспешно сдернул кто с полей, И тьма за ней в погоню злую, И все свирепей и быстрей. Уж расплылись давно колонны, Исчез серебряный карниз, И гул пошел неугомонный, И огнь и воды полились… Где царство солнца и лазури! Где блеск полей, где мир долин! Но прелесть есть и в шуме бури, И в пляске ледяных градин! Их нахватать – нужна отвага! И – вон как дети в удальце Ее честят! как вся ватага Визжит и скачет на крыльце!

<1887>

* * *

Уж побелели неба своды… Промчался резвый ветерок… Передрассветный сон природы Уже стал чуток и легок. Блеснуло солнце: гонит ночи С нее последнюю дрему - Она, вздрогнув, открыла очи И улыбается ему.

<1887>

ОЛИМПИЙСКИЕ ИГРЫ

Все готово. Мусикийский Дан сигнал… сердца дрожат… По арене олимпийской Колесниц помчался ряд… Трепеща, народ и боги Смотрят, сдерживая крик… Шибче, кони быстроноги! Шибче!.. близко… страшный миг! Главк… Евмолп… опережают… Не смотри на отсталых! Эти… близко… подъезжают… Ну – который же из них? «Главк!» – кричат… и вон он, гордый, Шагом едет взять трофей, И в пыли чуть видны морды Разозлившихся коней.

<1887>

СТАРЫЙ ДОЖ

«Ночь светла; в небесном поле Ходит Веспер золотой; Старый дож плывет в гондоле С догарессой молодой…» [74] Занимает догарессу Умной речью дож седой… Слово каждое по весу - Что червонец дорогой… Тешит он ее картиной, Как Венеция, тишком, Весь, как тонкой паутиной, Мир опутала кругом: «Кто сказал бы в дни Аттилы, Чтоб из хижин рыбарей Всплыл на отмели унылой Этот чудный перл морей! Чтоб укрывшийся в лагуне Лев святого Марка стал Выше всех владык – и втуне Рев его не пропадал! Чтоб его тяжелой лапы Мощь почувствовать могли Императоры, и папы, И султан, и короли? Подал знак – гремят перуны, Всюду смута настает, А к нему – в его лагуны - Только золото плывет!…» Кончил он, полусмеяся, Ждет улыбки, но – глядит - На плечо его склоняся, Догаресса – мирно спит!… «Все дитя еще!» – с укором, Полным ласки, молвил он - Только слышит – вскинул взором - Чье-то пенье… цитры звон… И все ближе это пенье К ним несется над водой, Рассыпаясь в отдаленье В голубой простор морской… Дожу вспомнилось былое… Море зыбилось едва… Тот же Веспер… «Что такое? Что за глупые слова!» Вздрогнул он, как от укола Прямо в сердце… Глядь: плывет, Обгоняя их, гондола, Кто-то в маске там поет: «С старым дожем плыть в гондоле… Быть – его и – не любить… И к другому, в злой неволе, Тайный помысел стремить… Тот «другой» – о догаресса!…- Самый ад не сладит с ним! Он безумец, он повеса,- Но он – любит и – любим!…» Дож рванул усы седые… Мысль за мыслью, целый ад, Словно молний стрелы злые, Душу мрачную браздят… А она – так ровно дышит, На плече его лежит… «Что же?… Слышит иль не слышит? Спит она – или не спит?!»

74

Эти четыре строчки найдены в бумагах Пушкина как начало чего-то. Да простит мне тень великого поэта попытку угадать: что же было дальше?

<1888>

* * *

Вчера – ив самый миг разлуки Я вдруг обмолвился стихом – Исчезли слезы, стихли муки, И точно солнечным лучом И близь и даль озолотило… Но не кори меня, мой друг! Венец свой творческая сила Кует лишь из душевных мук! Глубоким выхвачен он горем Из недр души заповедных - Как жемчуг, выброшенный морем Под грохот бури – этот стих!

<1889>

А. ФЕТ

* * *

Печальная береза У моего окна, И прихотью мороза Разубрана она. Как гроздья винограда, Ветвей концы висят,- И радостен для взгляда Весь траурный наряд. Люблю игру денницы Я замечать на ней, И жаль мне, если птицы Стряхнут красу ветвей.

<1842>