Русские исторические женщины

Вместе с отцом и Гедвига разделяла милости императрицы. В то время, когда заключен был белградский мир, в 1740 году, Гедвига пожалована была портретом государыни, украшенным бриллиантами, для ношения на груди. Начали уже поговаривать, что государыня готовить ей жениха в числе владетельных особ и что ее намерены помолвить за сына одной из германских коронованных особ.

Гедвига видела впереди новый ряд побед, нескончаемую лестницу почестей и избыток жизненного счастья.

Но жизнь не дала того, что ожидалось не одной Гедвигой…

В октябре 1740 года императрица Анна Иоанновна скончалась – и вместе с этим рухнуло могущество Бирона, рухнуло и счастье Гедвиги, так не надолго улыбавшееся ей.

Прошло 22 дня после смерти императрицы, и Бирон был уже обвинен в государственной измене, осужден и посажен в крепость. В крепость посажена была и ни в чем неповинная Гедвига, которой было только семнадцать лет. Вся семья Бирона сидела в крепости семь с половиной месяцев, пока не вышло новое определение суда – сослать всех Биронов на вечное житье в Сибирь.

В Пелыми, в том заброшенном сибирском городке, который, полтораста лет назад, заселен был ссыльными угличанами за то, что в городе их совершилось убийство царевича Димитрия и угличане отмстили его убийцам – в этом далеком городке для Биронов выстроили дом о четырех комнатах и окружили его, как острог, высоким палисадом.

Вот куда поворотила звезда Гедвиги, загоревшаяся было на западном горизонте…

За высоким пелымским палисадом, среди снегов, и грешный Бирон, и неповинная Гедвига должны были кончать свой жизнь. В Сибирь Биронам позволено было взять часть своей прислуги, и в том числе, для Гедвиги с матерью, «девку арапку Софью и девку турчанку Катерину».

После долгой и томительной дороги Бироны поселились в Пелыми. Надорванный последними событиями, Бирон слег – он не привык к таким ударам: Гедвига и мать день и ночь чередовались около постели опального вельможи и читали ему, в утешение, святую библию.

Можно себе представить, что переживала молодая девушка…

А Бирон, в ссылке, больной, был еще раздражительнее: что прежде, в самовластных порывах раздражительности, Бирон изливал на всю Россию и давил ее собой, то теперь все почти обрушивалось на слабые плечи нелюбимой им дочери горбуньи.

Но через год до Биронов дошла весть о новых важных событиях в далеком Петербурге: на престол вступила цесаревна Елизавета Петровна, и в душе Бирона воскресла надежда на избавление, на восстание из его живой могилы. Он помнил, что делал когда-то добро цесаревне, и решился писать ей о смягчении своей тяжкой участи.

Благодарная императрица сжалилась над павшим величием и приказала перевести Биронов в Ярославль. Там, на берегу Волги, отвели им большой каменный дом, который долго потом показывали, как местопребывание некогда страшного временщика.

Ярославль, казалось Гедвиге, стоял уже довольно близко к тому месту, где она была когда-то счастлива: вести от Петербурга доходили до Ярославля гораздо скорее, чем до Пелыми – и Гедвига дозволила себе мечтать о возвращении потерянного счастья, тем более, что и в силе и в падении отец ее оставался все тем же – он не любил свой дочь, а несчастье сделало его характер еще более жестким.

Гедвига испробовала все средства, чтобы напомнить о себе в Петербурге, чтобы имя ее произнеслось при императрице, чтобы двор опять открылся перед дочерью опального отца: Гедвига думала найти путь ко двору через всех влиятельных лиц нового своего местозаключения; но влиятельные лица Ярославля были бессильны открыть молодой и честолюбивой мечтательнице путь ко двору. Она решилась писать к любимцу государыни, графу Шувалову, – но это осталось только бесполезной попыткой.

Так прошло восемь лет – восемь лучших лет жизни.

Гедвига переживала уже двадцать шестой год этой странной жизни, исполненной страшных, подавляющих контрастов – первая молодость ее проходила…

И вот, девушка решается бежать из отцовского дома, как, сорок пять лет тому назад, бежала другая честолюбивая девушка, Матрена Кочубей, но та бежала к любимому человеку, к своему счастью, а эта за тем, чтобы искать этого счастья.

В начале весны 1749 года Гедвига узнала, что императрица переехала в Москву и в апреле отправляется пешком к Троице на богомолье. Гедвига узнала, что императрица только в полутораста верстах от Ярославля – это так близко: близким казалось молодой девушке и ее долгоискомое счастье.

15-го апреля ночью Гедвига бежала.

Надеясь, что женщина скорее войдет в ее положение, особенно, когда узнает мотивы ее бегства, смелая девушка в эту же ночь явилась к жене ярославского воеводы Пушкина, и, обливаясь слезами, объявила ей, что она решилась на бегство от жестокости и преследований отца, что преследования эти воздвигнуты на нее за то, что она желает принять православие и что она решилась идти прямо к императрице, дойти до лавры и просить защиты доброй государыни. Пушкина рада была ухватиться за этот счастливый, случай, чтобы самой отличиться перед государыней, и той же ночью, вместе с беглянкой отправилась в лавру.

В лавре обе женщины нашли то, чего искали. Пушкина представила Гедвигу первой статс-даме государыни, Шуваловой, и та приняла участие в молодой девушке. Гедвига, обладая искусством заслуживать общее расположение и побеждать обаянием своего ума, нашла в Шуваловой сильную покровительницу, которая приняла в ней самое горячее участие. Девушка представлена была императрице, как несчастная жертва родительской тирании, как существо, страдающее за тайную приверженность к православию: то была «бедная овечка», ищущая своего стада, как представили это дело императрице. Без слов, но с горькими слезами Гедвига упала перед императрицей, и глубоко растрогала ее. Государыня обласкала девушку, обещала свое покровительство, обещала даже быть ее матерью при крещенье, которое и должно было совершиться в Москве.

Гедвига опять видела впереди свое потерянное счастье.

Действительно, через три недели Гедвига была крещена в церкви головинского дворца и названа Екатериной.

Весь двор заинтересован был этой необыкновенной девушкой и ее участью. Интерес возбуждался еще более тем, что это была уже памятная всем горбунья, дочь Бирона, принцесса, перед которой когда-то весь двор раболепствовал и которая видела уже и крепостные казематы, и далекую Сибирь, и снова, по-видимому, шла в гору. Гедвига скоро вошла в доверие духовника императрицы, сделалась домашним человеком у Шуваловой и для нее создана была при дворе особая должность – второй надзирательницы за фрейлинами. Гедвига скоро вошла в свой новую роль, об ней опять заговорили, особенно же, когда она оказалась очень ловкой распорядительницей в устроении участи молоденьких фрейлин, которых она умела хорошо пристраивать замуж.

Но она не ограничилась и этим положением. Она нашла при дворе новых доброжелателей, и в числе их был гофмаршал двора великого князя Петра Федоровича, Чоглоков, обязанный Бирону тем, что герцог когда-то, еще когда был в силе, взял молодого Чоглокова из кадетского корпуса в конную гвардию и приблизил к себе. Чоглоков ввел Гедвигу в интимный кружок великого князя, который тем более полюбил дочь Бирона, что она была природная немецкая принцесса и говорила с ним по-немецки. Великий князь любил с ней говорить, поверял ей свои планы относительно обмундирования голштинских солдат, и умная горбунья умела хорошо выслушивать будущего императора, умела вовремя дать совет, сказать свое мнение. Когда Гедвиги не было у великого князя, то он и тогда не забывал ее, посылая ей от своего стола кушанья, лакомства, и вообще показывал ей свое расположение.