Русские писатели о цензуре и цензорах. От Радищева до наших дней. 1790–1990

Впервые: Современник. 1865. № 1. С. 310.

Диалог с рассыльным Минаем, разносившем корректуры писателям и редакциям журналов на протяжении десятков лет. Он же изображен в стихотворении «Рассыльный», начинающем цикл «Песни о свободном слове» (см. далее).

В. И. Асташеву

Посылаю поклон Веньямину.На письмо твое должен сказать:Не за картами гну теперь спину,Как изволите вы полагать.Отказавшись от милой цензуры [104] ,Погубил я досуги свои, —Сам читаю теперь корректурыИ мараю чужие статьи!Побежал бы, как школьник из класса,Я к тебе, позабывши журнал,Но не знаю свободного часаС той поры, как свободу узнал!..Пусть цензуру мы сильно ругали,Но при ней мы спокойно так спали,На охоте бывать успевалиИ немало в картишки играли!..А теперь не такая пора:Одолела пиита забота,Позабыл я, что значит игра,Позабыл я, что значит охота! —Потому что Валуев [105] сердит;Потому что закон о печатиЗапрещеньем журналу грозит,Если слово обронишь некстати!Впрочем, в пятницу буду я радДо Любани с тобой прокатиться:Глухари уж поют, говорят,Да и вальдшнепу поволочиться,Полагаю, приходит черед…Сговоримся, – и завтра в поход!Так и чудится: вальдшнеп уж тянет,Величаво крылом шевеля,А известно – как вальдшнеп потянет,Так потянет и нас в лес, в поля!..7 апреля 1866

104

Отказавшись от милой цензуры… – Новые правила 1865 г., освободившие ряд журналов, в том числе его «Современник», от предварительной цензуры, заставили Некрасова самого «одергивать» порою слишком ретивых сотрудников, поскольку резкая тональность их произведений могла вызвать (и вызывала) предостережения журналу. Но это не помогло: именно в 1866 г. журнал, получив три таких предостережения, был закрыт навсегда.

105

Валуев Петр Андреевич (1814–1890) – министр внутренних дел в 1861–1868 гг.; ему непосредственно подчинялось Главное управление по делам печати.

Впервые: Русская старина. 1913. № 2. С. 463–465.

Ответное послание генерал-лейтенанту В. И. Асташеву (1837–1889), не заставшему поэта дома и оставившему свои стихи.

Газетная (отрывок)

<…> А другой? среди праздных местечек,Под огромным газетным листом,Видишь, тощий сидит человечекС озабоченным, бледным лицом,Весь исполнен тревогою страстной,По движеньям похож на лису,Стар и глух; и в руках его красныйКарандаш и очки на носу.В оны годы служил он в цензуреИ доныне привычку сберегВсё, что прежде черкал в корректуре,Отмечать: выправляет он слог,С мысли автора краски стирает.Вот он тихо промолвил: «шалишь!»Глаз его под очками играет,Как у кошки, заметившей мышь;Карандаш за привычное делоПринялся… «А позвольте узнать(Он болтун – говорите с ним смело),Что изволили вы отыскать?»– Ужасаюсь, читая журналы!Где я? где? Цепенеет мой ум!Что ни строчка – скандалы, скандалы!Вот взгляните – мой собственный кумОбличен! Моралист-проповедник,Цыц!.. Умолкни, журнальная тварь!..Он действительный статский советник,Этот чин даровал ему царь!Мало им, что они МаколеяИ Гизота в печать провели,Кровопийцу Прудона, злодеяТьера [106] выше небес вознесли,К государственной росписи смеютПрикасаться нечистой рукой!Будет время – пожнут, что посеют!(Старец грозно качнул головой.)А свобода, а земство, а гласность!(Крикнул он и очки уронил):Вот где бедствие! вот где опасностьГосударству… Не так я служил!О чинах, о свободе, о взяткахЯ словечка в печать не пускал.К сожаленью, при новых порядкахПредседатель отставку мне дал;На начальство роптать не дерзаю(Не умею – и этим горжусь),Но убей меня, если я знаю,Отчего я теперь не гожусь?Служба всю мою жизнь поглощала,Иногда до того я вникал,Что во сне благодать осеняла,И, вскочив, – я черкал и черкал!К сочинению ключ понемногу,К тайной цели его подберешь,Сходишь в церковь, помолишься богу,И опять троекратно прочтешь:Взвешен, пойман на каждом словечке,Сочинитель дрожал предо мной, —Повертится, как муха на свечке,И уйдет тихомолком домойРад-радехонек: если тетрадкуЯ, похерив, ему возвращу,А то, если б пустить по порядку…Но всего говорить не хочу!Занимаясь семь лет этим дельцем,Не напрасно я брал свой оклад(Тут сравнил он себя с земледельцем,Рвущим сорные травы из гряд).Например, Вальтер Скотт или Купер —Их на веру иной пропускал,Но и в них открывал я канупер [107] (Так он вредную мысль называл).Но зато, если дельны и строгиМысли – кто их в печать проводил?Я вам мысль, что «большие налогиЛюбит русский народ», пропустил,Я статью отстоял в комитете,Что реформы раненько вводить,Что крестьяне – опасные дети,Что их грамоте рано учить!Кто, чтоб нам микроскопы купили,С представленьем к министру вошел?А то раз цензора пропустилиВместо северный, скверный орел!Только буква… Шутите вы буквой!Автор прав, чего цензор смотрел? —Освежившись холодною клюквой,Он прибавил: – А что я терпел!Не один оскорбленный писательПисьма бранные мне посылалИ грозился… (да шутишь, приятель!Меры я надлежащие брал).Мне мерещились авторов тени,Третьей ночью еще ФейербахМне приснился – был рот его в пене,Он держал свою шляпу в зубах,А в руке суковатую палку…Мне одна романистка чуть-чутьВ маскараде… но бабу-нахалкуУдержали… да, труден наш путь!Ни родства, ни знакомства, ни дружбыСовесть цензора знать не должна,Долг, во-первых, – обязанность службы!Во-вторых, сударь: дети, жена!И притом я себя так прославил,Что свихнись я – дугой бы наврядМесто новое мне предоставил,Зависть общий порок, говорят! —Тут взглянул мне в лицо старичина:Ужас, что ли, на нем он прочел,Я не знаю, какая причина,Только речь он помягче повел:– Так храня целомудрие прессы,Не всегда был, однако, я строг.Если б знали вы, как интересыЯ писателей бедных берег!Да! меня не коснутся упреки,Что я платы за труд их лишал.Оставлял я страницы и строки,Только вредную мысль исключал.Если ты написал: «равнодушноГубернатора встретил народ»,Исключу я три буквы: «ра – душно»Выйдет… что же? три буквы не в счет!Если скажешь: «в дворянских именьяхНищета ежегодно растет», —«Речь идет о сардинских владеньях» —Поясню – и статейка пройдет!Точно так: если страстную ЛизуСоблазнит русокудрый Иван,Переносится действие в Пизу —И спасен многотомный роман!Незаметные эти поправкиТак изменят и мысли, и слог,Что потом не подточишь булавки!Да, я авторов много берег!Сам я в бедности тяжкой родился,Сам имею детей, я не зверь!Дети! дети! (старик омрачился).Воздух, что ли, такой уж теперь —Утешения в собственном сынеНе имею… Кто б мог ожидать?Никакого почтенья к святыне!Спорю, спорю! не раз и ругатьПринимался, а втайне-то плачешь.Я однажды ему пригрозил:«Что ты бесишься? что ты чудачишь?В нигилисты ты, что ли, вступил?»– Нигилист – это глупое слово, —Говорит, – но когда ты под нимРазумел человека прямого,Кто не любит живиться чужим,Кто работает, истины ищет,Не без пользы старается жить,Прямо в нос негодяя освищет,А при случае рад и побить —Так пожалуй – зови нигилистом,Отчего и не так! – Каково?Что прикажете с этим артистом?Я в студенты хотел бы его,Чтобы чин получил… но едва ли…– Что чины? – говорит, – ерунда!Там таких дураков насажали,Что их слушать не стоит труда,Там я даром убью только время. —И прибавил еще сгоряча(Каково современное племя?):Там мне скажут: ты сын палача! —Тут невольно я голос возвысил,«Стой, глупец! – я ему закричал, —Я на службе себя не унизил,Добросовестно долг исполнял!»– Добросовестность милое слово, —Возразил он, – но с нею подчас… —«Что, мой друг? говори – это ново!»Сильный спор завязался у нас;Всю нелепость свою понемногуОбнаружил он ясно тогда;Между прочим, сказал: «Слава богу,Что чиновник у нас не всегдаДобросовестен»… – Вот как!.. За что жеВозрождается в сыне моем,Что всю жизнь истреблял я? о боже!.. —Старец скорбно поникнул челом.«Хорошо ли, служа, корректурыВы скрывали от ваших детей? —Я с участьем сказал: – без цензурыНачитался он, видно, статей?» —И! как можно!.. —Тут нас перервали.Старец снова газету берет…1865

106

Маколей Томас (1800–1859) – английский историк, либеральный политический деятель; Гизо Франсуа (1787–1874) – французский консервативный политический деятель; Прудон Пьер (1809–1865) – французский социалист, один из теоретиков анархизма; Тьер Адольф (1797–1877) – французский государственный деятель, историк. Во время создания поэмы пользовался репутацией чуть ли не революционера, что не помешало ему позднее, в 1871 году, стоя во главе правительства, с исключительной жестокостью разгромить Парижскую коммуну;

107

Канупер – ядовитое растение.

Впервые: Современник. 1865. № 8. С. 504–514. Действие происходит в читальне Английского клуба. Некрасов воспользовался правилами 6 апреля 1865 г., освободившими его журнал от предварительной цензуры, и тотчас же опубликовал в нем острую сатиру на цензора. Вскоре «Современник» получил официальное предостережение: он будет закрыт, если не изменит своего направления. Одним из поводов и стала публикация стихотворения «Газетная», хотя и напечатанного с некоторыми изъятиями. В докладе цензора о 8-й и 9-й книжках журнала за 1865 г. говорилось, что в стихотворении «Газетная» «…изображено в оскорбительном виде существующее и, следовательно, сохраняемое силою закона звание цензора» (Некрасов Н. А. Полн. собр. соч. и писем. Т. 2. Л., 1981. С. 410). В апреле 1866 г. «Современник» был закрыт навсегда. В полном виде «Газетную» удалось опубликовать только в 1873 г., когда вышел сборник «Стихотворений» Некрасова, – потому, быть может, что публикацию стихотворения предваряет ироническое предисловие: «Само собой разумеется, лицо цензора, представленное в этой сатире, – вымышленное и, так сказать, исключительное в ряду тех почтенных личностей, которые, к счастью русской литературы, постоянно составляли большинство в ведомстве, державшем до 1865 года в своих руках судьбы всей русской прессы».

Песни о свободном слове

I Рассыльный

Люди бегут, суетятся,Мертвых везут на погост…Еду кой с кем повидатьсяЧрез Николаевский мост.Пот отирая обильныйС голого лба, стороной —Вижу – плетется рассыльный,Старец угрюмый, седой.С дедушкой этим, Минаем,Я уж лет тридцать знаком:Оба мы хлеб добываемЛитературным трудом.(Молод я прибыл в столицу,Вирши в редакцию свез, —Первую эту страницуОн мне в наборе принес!)Оба судьбой мы похожи,Если пошире глядеть:Век свой мы лезли из кожи,Чтобы в цензуру поспеть;Цензор в спокойствии нашемРавную ролю играл, —Раньше, бывало, мы ляжем,Если статью подписал;Если ж сказал: «запрещаю!»Вновь я садился писать,Вновь приходилось МинаюБегать к нему, поджидать.Эти волнения былиСходны в итоге вполне:Ноги ему подкосили,Нервы расстроили мне.Кто поплатился дороже,Время уж скоро решит,Впрочем, я вдвое моложе.Он уж непрочен на вид,Длинный и тощий, как остов,Но стариковски пригож… —Эй! на Васильевский островК цензору, что ли, идешь? —«Баста ходить по цензуре!Ослобонилась печать,Авторы наши в натуреСтали статейки пущать [108] .К ним да к редактору нынеТолько и носим статьи…Словно повысились в чине,Ожили детки мои!Каждый теперича кроток,Ну да и нам-то расчет:На восемь гривен подметокМеньше износится в год!..»

108

Намек на то, что журнал стал печатать «статейки в натуре», то есть без предварительной цензуры.

II Наборщики

Чей это гимн суровыйДоносит к нам зефир?То армии свинцовойСмиренный командир —Наборщик распеваетУ пыльного станка,Меж тем как набираетПроворная рука:– Рабочему порядокВ труде всего важней,И лишний рубль не сладок,Когда не спишь ночей!Работы доотвалу,Хоть не ходи домой.Тетрадь оригиналу [109] Еще несут… ой, ой!Тетрадь толстенька в стане,В неделю не набрать.Но не гордись заране,Премудрая тетрадь!Не похудей в цензуре!Ужо мы наберем,Оттиснем в корректуреИ к цензору пошлем.Вот он тебя читает,Надев свои очки;Отечески марает —Словечко, полстроки!Но недостало силы.Вдруг руки разошлись,И красные чернилыПотоком полились.Живого нет местечка!И только на строкеТорчит кой-где словечко,Как муха в молоке.Угрюмый и сердитыйРедактор этот сброд,Как армии разбитойОстатки, подберет;На ниточку нанижет,Кой-как сплотит опятьИ нам приказ напишет:«Исправив, вновь послать».Набор мы рассыпаемЗачеркнутых столбцовИ литеры бросаем,Как в ямы мертвецов,По кассам! Вновь в порядкеЛежат одна к одной.Потерян ключ к загадке,Что выражал их строй!Так остается тайной,Каков и где тот плод,Который вихрь случайныйС деревьев в бурю рвет.(Что, какова заметка?Недурен оборот?Случается нередкоУ нас лихой народ.Наборщики бываютФилософы порой:Не всё же набираютОни сумбур пустой.Встречаются статейки,Встречаются умы —Полезные идейкиУсваиваем мы…)Уж в новой корректуреСтатья невелика,Глядишь – опять в цензуреПогладят ей бока.Вот, наконец, и сверстка!Но что с тобой, тетрадь?Ты менее наперсткаЯвляешься в печать!А то еще бывает,Сам автор прибежит,Посмотрит, повздыхаетДа всю и порешит!Нам все равны статейки,Печатай, разбирай, —Три четверти копейкиЗа строчку нам отдай!Но не равны заботы.Чтоб время наверстать,Мы слепнем от работы…Хотите ли писать?Мы вам дадим сюжеты:Войдите-ка в полночьВ наборную газеты —Кромешный ад точь-в-точь!Наборщик безответныйКрасив, как трубочист…Кто выдумал газетныйБесчеловечный лист?Хоть целый свет обрыщешь,И в самых рудникахТошней труда не сыщешь —Мы вечно на ногах;От частой недосыпки,От пыли, от свинцаМы все здоровьем хлипки,Все зелены с лица;В работе беспорядокНам сокращает век.И лишний рубль несладок,Как болен человек…Но вот свобода словаНегаданно пришла,Не так уж бестолково,Авось, пойдут дела!ХорПоклон тебе, свобода!Тра-ла, ла-ла, ла-ла!С рабочего народаТы тяготу сняла!..

109

Тетрадь оригиналу – рукопись, по которой производится набор.

III Поэт

Друзья, возрадуйтесь! – простор!(Давай скорей бутылок!)Теперь бы петь… Но стал я хвор!А прежде был я пылок.И был подвижен я, как челн(Зачем на пробке плесень?..),И как у моря звучных волн,У лиры было песен.Но жизнь была так короткаДля песен этой лиры, —От типографского станкаДо цензорской квартиры!

IV Литераторы

Три друга обнялись при встрече,Входя в какой-то магазин.«Теперь пойдут иные речи!» —Заметил весело один. —Теперь нас ждут простор и слава!Другой восторженно сказал,А третий посмотрел лукавоИ головою покачал! [110]

110

Эти два последние стиха взяты у Лермонтова:

Чеченец посмотрел лукавоИ головою покачал…

(Прим. Н. А. Некрасова.)

V Фельетонная букашка

Я – фельетонная букашка,Ищу посильного труда.Я, как ходячая бумажка,Поистрепался, господа,Но лишь давайте мне сюжеты,Увидите – хорош мой слог.Сначала я писал куплеты,Состряпал несколько эклог,Но скоро я стихи оставил,Поняв, что лучший на землеТот род, который так прославилБулгарин в «Северной пчеле».Я говорю о фельетоне…Статейки я писать могуВ великосветском, модном тоне,И будут хороши, не лгу.Из жизни здешней и московскойЧерты охотно я беру.Знаком вам господин Пановский? [111] Мы с ним похожи по перу.Известен я в литературе…Угодно ль вам меня нанять?Умел писать я при цензуре,Так мудрено ль теперь писать?Признаться, я попал невольноВ литературную семью.Ох! было время – вспомнить больно!Дрожишь, бывало, за статью.Мою любимую идейку,Что в Петербурге климат плох,И ту не в каждую статейкуВставлять я без боязни мог.Однажды написал я сдуру,Что видел на мосту дыру.Переполошил всю цензуру,Таскали даже ко двору!Ну! дали мне головомойку,С полгода поджимал я хвост.С тех пор не езжу через МойкуИ не гляжу на этот мост! [112] Я надоел вам? извините!Но старых ран коснулся я…И вдруг… кто думать мог?.. скажите!Горька была вся жизнь моя,Но, претерпев судьбы удары,Под старость счастье я узнал:Курил на улицах сигары [113] И без цензуры сочинял!

111

Пановский Н. М. (1792–1872) – сотрудник ряда московских изданий, в том числе «Русского вестника» М. Н. Каткова.

112

На реке Мойке в Петербурге, близ Красного моста, размещалось здание 3-го Отделения, ведавшего делами политического сыска.

113

До реформ 60-х годов на улицах запрещено было курить.

VI Публика

1

Ай да свободная пресса!Мало вам было хлопот?Юное чадо прогрессаРвется, брыкается, бьет,Как забежавший из степиКонь, незнакомый с уздой,Или сорвавшийся с цепиЗверь нелюдимый, лесной…Боже! пошли нам терпенье!Или цензура воспрянь!Всюду одно осужденье,Всюду нахальная брань!В цивилизованном классеБудто растленье одно,Бедность безмерная в массе(Где же берут на вино?),В каждом нажиться старанье,В каждом продажная честь,Только под шубой бараньейСердце хорошее есть!Ох, этот автор злодейский!Тоже хитрит иногда,Думает лестью лакейскойНас усыпить, господа!Мы не хотим поцелуев,Но и ругни не хотим…Что ж это смотрит Валуев [114] ,Как этот автор терпим?Слышали? Всё лишь подобье,Всё у нас маска и ложь,Глупость, разврат, узколобье…Кто же умен и хорош?Кто же всегда одинаков?Истине друг и родня?Ясно – премудрый Аксаков,Автор премудрого «Дня»! [115] Пусть он таков, но за что жеНадоедает он всем?..Чем это кончится, боже!Чем это кончится, чем?Ай да свободная пресса!Мало вам было хлопот?Юное чадо прогрессаРвется, брыкается, бьет,Как забежавший из степиКонь, незнакомый с уздой,Или сорвавшийся с цепиЗверь нелюдимый, лесной…

114

Тогдашний министр внутренних дел. (Прим. Н. А. Некрасова.)

115

И. С. Аксаков (1823–1886) – писатель-славянофил, редактировавший и издававший еженедельную газету «День», выходившую с 1861 по 1865 г.

2

Нынче, журналы читая,Просто не веришь глазам,Слышали – новость какая?Мы же должны мужикам!Экой герой-сочинитель!Экой вещун-богатырь!Верно ли только, учитель,Вывел ты эту цифирь? [116] Если ее ты докажешь,Дай уж нам кстати совет:Чем расплатиться прикажешь?Суммы такой у нас нет!Нет ничего, кроме модных,Но пустоватых голов,Кроме желудков голодныхИ неоплатных долгов,Кроме усов, бакенбардовДа «как-нибудь» да «авось»…Шутка ли! шесть миллиардов!Смилуйся! что-нибудь сбрось!Друг! ты стоишь на рогоже,Но говоришь ты с ковра…Чем это кончится, боже!..Грешен, не жду я добра…Ай да свободная пресса!Мало вам было хлопот?Юное чадо прогрессаРвется, брыкается, бьет,Как забежавший из степиКонь, незнакомый с уздой,Или сорвавшийся с цепиЗверь нелюдимый, лесной…

116

Публицист Ю. Жуковский напечатал в «Современнике» статью, в которой утверждалось, что так называемые «культурные классы» должны крестьянам около шести миллиардов рублей.

3

Мало, что в сфере публичнойТрогают всякий предмет,Жизни касаются личной!Просто спасения нет!Если за добрым обедомВыпил ты лишний бокалИ, поругавшись с соседом,Громкое слово сказал,Не говорю уж – подрался(Редко друг друга мы бьем),Хоть бы ты тут же обнялсяС этим случайным врагом, —Завтра ж в газетах напишут!Господи! что за скоты!Как они знают всё, слышат!..Что потом сделаешь ты?Ежели скажешь: «вы лжете!» —Он очевидцев найдет,Если дуэлью пугнете,Он вас судом припугнет.Просто – не стало свободы,Чести нельзя защитить…Эх! эти новые моды!Впрочем, есть средство: побить.Но ведь, пожалуй, по рожеСъездит и он между тем.Чем это кончится, боже!..Чем это кончится, чем?..Ай да свободная пресса!Мало вам было хлопот?Юное чадо прогрессаРвется, брыкается, бьет,Как забежавший из степиКонь, незнакомый с уздой,Или сорвавшийся с цепиЗверь нелюдимый, лесной…

4

Все пошатнулось… О, где ты,Время без бурь и тревог?..В бога не верят газетыИ отрицают поэтыПользу железных дорог!Дыбом становится волос,Чем наводнилась печать, —Даже умеренный «Голос»Начал не в меру кричать;Ни одного элементаНе пропустил, не задев,Он положеньем ТашкентаРазволновался, как лев [117] ;Бдит он над западным краем,Он о России болит,С ожесточеньем и лаемОн обо всем говорит!Он изнывает в тревогах,Точно ли вышел запрет:Чтоб на железных дорогахНе продавали газет?Что – на дорогах железных!Остановить бы везде.Меньше бы трат бесполезных!И без того мы в нужде.Жизнь ежедневно дороже,Деньги трудней между тем.Чем это кончится, боже!..Чем это кончится, чем?Ай да свободная пресса!Мало вам было хлопот?Юное чадо прогрессаРвется, брыкается, бьет,Как забежавший из степиКонь, незнакомый с уздой,Или сорвавшийся с цепиЗверь нелюдимый, лесной…Право, конец бы таковский,И не велика печаль!Только газеты московскойБыло б, признаться, нам жаль,Впрочем… как пристально взвесить,Так и ее – что жалеть!Уж начала куролесить,Может совсем ошалеть.Прежде лишь мелкий чиновникБыл твоей жертвой, печать,Если ж военный полковник —Стой! ни полслова! молчать!Но от чиновников быстроДело дошло до тузов,Даже коснулся министраНеустрашимый Катков [118] .Тронуто там у него жеМного забористых тем…Чем это кончится, боже!Чем это кончится, чем?..Ай да свободная пресса!Мало вам было хлопот?Юное чадо прогрессаРвется, брыкается, бьет,Как забежавший из степиКонь, незнакомый с уздой,Или сорвавшийся с цепиЗверь нелюдимый, лесной…

117

В 1865 г. либеральная газета «Голос» подверглась цензурным репресси ям за отрицательный отзыв о правительственных действиях в Ташкенте.

118

Катков Михаил Никифорович (1818–1887) – публицист, издатель ре дактор «Русского вестника».