Русский Бертольдо

Таким образом, читатель плутовского романа получал урок популярной философии. Говорить о глубине просветительских концепций здесь, конечно, не приходится; тем не менее важен сам факт — зерна тех же самых идей, которые выдвигала эпоха, прорастали повсюду, даже в литературе развлекательного свойства. Тем не менее в России это не меняло критического отношения просветителей к несерьезному чтению. Оно зачастую оставалось прямо враждебным.

Рекреативной литературе инкриминировалось серьезное по тогдашним понятиям преступление — неполезность. В борьбе за русского читателя просветители всячески старались «обезвредить» сочинения, целью которых являлось только развлечение. Одним из способов было использование «старой песни на новый лад»: в качестве уступки недостаточно развитому читательскому вкусу в заглавии давалась мнимая установка на смех и развлечение, на самом же деле старый текст подвергался редактированию согласно горацианской концепции сочетания «приятного с полезным» [311] . Все эти условия были соблюдены и при издании «Италиянского Езопа»: эпиграф из Горация на титульном листе — «Смеясь, говорить правду кто запрещает?» — не оставлял сомнений, что читателю предлагалось сочинение «приятно-полезного» свойства.

311

Подробнее см.: Malek Е.«Неполезное чтение» в России XVII–XVIII веков. Warszawa; L'od'z, 1992. С. 47, 58, 61 и далее.

Вскоре «Италиянской Езоп» был переиздан содержателем Сенатской типографии в Москве Фридрихом Гиппиусом [312] . Московское издание отличалось от первого тем, что вышло «с приобщением» четырех небольших сочинений: «О безпорочности и приятности деревенския жизни», «Храм земнаго увеселения во сне виденный», «Дворянин в деревне» и «О людях, обещаний своих неисполняющих». Все они в той или иной степени перекликались с содержанием притчи о мудром крестьянине во французской редакции. Первое — может быть, несколько больше других.

312

Италиянской Езоп, или Сатирическое повествование о Бертолде, содержащее в себе удивительныя с ним приключения, остроумныя выдумки, с приобщением… переведена с французскаго. 2-м тиснением. [М.: Сенатская тип.], 1782. 224 с.; сохранился вариант титульного листа, датированный 1781 г. — СК 3323. Далее — Италиянской Езоп… М., 1782.

«О безпорочности и приятности деревенския жизни», принадлежавшее перу В. К. Тредиаковского, уже было опубликовано 25 лет назад [313] , что отнюдь не смутило издателя. Он, по-видимому, счел это сочинение отличной парой к главе «Похвала деревенской жизни; сколь нега вредна здравию», введенной в текст «Италиянского Езопа» французским редактором [314] .

Присутствие «деревенских» текстов в дополнении к «Италиянскому Езопу» вряд ли было простой случайностью. Характерный интерес к крестьянской тематике, не в последнюю очередь подогревавшийся идеями физиократов, в полной мере отразился в литературе и искусстве 1780–1790-х годов. Появился целый ряд сочинений наподобие «Сельского Сократа» Г. К. Гирцеля (М., 1789), «Учения добродушнаго Рихарда» или «Науки добраго человека Рихарда» Б. Франклина (СПб., 1784; М., 1791), в то время как сцены театров были заполнены «благородными поселянами», «сельскими философами» и «мудрецами» [315] .

313

Ежемесячные сочинения к пользе и увеселению служащих… 1757. Июль. С. 66. См. также: Бодрова А.О французских источниках Тредиаковского-переводчика: («О беспорочности и приятности деревенской жизни» в литературном контексте) // Русская филология. Тарту, 2007. № 18. С. 18–22.

314

Италиянской Езоп… М., 1782. С. 35–36.

315

См.: Драмматической словарь, или Показания по алфавиту всех российских театральных сочинений и переводов, с означением имен известных сочинителей, переводчиков и сослагателей музыки, которыя когда были представлены на театрах, и где, и в которое время напечатаны. М., 1787. С. 26, 123–124.

Поиски всеобщего счастья все чаще были обращены в сторону простой и разумной жизни тех, кто жил непосредственно своим трудом: «Какое бы было благополучие для нашего отечества, естьли бы дворяне наши преобратились в Клиогов [имя „сельского Сократа“. — Г.К.], а крестьян своих преобразовали в его детей!» Рецепт казался настолько универсальным, что в роли «сельского Сократа» можно было представить и самого государя: «Не худой бы был <…> Государь земледелатель; и естьли бы сие был Клиог, благополучным бы сделался тот народ, который бы им управлялся!» [316] В анонимной комедии «Сельской мудрец» сам король, умилившись тихими радостями крестьянской жизни, восклицает: «<…> естьлиб я не был Королем, то бы желал быть земледельцом Иваном» [317] .

316

Гирцель Г. К.Сельской Сократ, или Описание экономических и нравственных правил жизни философа-земледельца… / Пер. Василия Новикова; М.: Унив. тип., у Н. Новикова, 1789. С. 15, 19.

317

Сельской мудрец. Комедия в 5-ти действиях с хорами и ариями. Испанское сочинение / [Пер. А. Ф. Малиновского] // Собрание некоторых театральных сочинений, с успехом представленных на Московском публичном театре. М.: Тип. при Театре у Хр. Клаудия, 1790. Ч. 2. С. 37.

Между первым и вторым изданиями «Италиянского Езопа» свет увидела другая переделка романа Кроче: «Жизнь Бертолда, сына его Бертолдина и его внука Каказенна» в переводе Василия Левшина была опубликована в составе «Библиотеки немецких романов» (1780) [318] . Хотя источником перевода «Библиотеки», действительно, послужила берлинская «Bibliothek der Romane» (1778–1779) [319] , за которой Левшин следует почти буквально, повторяя даже формат издания, однако назвать «немецкой» его русскую версию можно только условно, поскольку немецкий оригинал, в свою очередь, сам восходит к французской «Biblioth`eque universelle des Romans» (1776) [320] .

318

Жизнь Бертолда, сына его Бертолдина и его внука Каказенна // Библиотека немецких романов. Переведена с берлинскаго 1778 года издания, Всл. Лвшнм [Василием Левшиным]. М.: Унив. тип. у Н. Новикова, 1780. Ч. 1. С. 261–308 (раздел: «Романы иностранные»). СК 568.

319

На титульном листе сообщалось: «Переведена с берлинскаго 1778 года издания», в подзаголовке ч. 3 «<…> с берлинскаго 1779 года издания»; имеется в виду изд.: Bibliothek der Romane / Hrsg. von H. A. O. Reichard. Berlin: Ch. F. Himburg, 1778–1781. 21 v.

320

Vie de Bertolde, de Bertoldin son fils, et de Cacasenno son petit fils // Biblioth`eque universelle des Romans. Sixi`eme classe: Romans satyriques, comiques et bourgeois. Septembre. Paris, 1776. P. 133–178.

В предисловии к «Жизни Бертолда» («Повесть романа») русскому читателю напоминалось о родственной связи героя Кроче с Эзопом и Санчо Пансой [321] , а его соседями по «Библиотеке» не случайно оказались Эйленшпигель и Гаргантюа. Однако текст романа, являясь переделкой, предназначенной для дамского чтения, вполне естественно, был подвергнут строгой цензуре: «многие острые замыслы» Бертольдо были сокращены, язык «вычищен от грубости» и переведен на «слог нынешний». Все это было сделано еще до того, как к нему обратился русский переводчик. Если перед анонимным французским редактором из числа «первых ученых» Франции [322] прежде всего стояла задача адаптировать «народный» текст к тонкому вкусу читательниц, то Левшин, в свою очередь, хотя и старался соблюсти приличия, заменяя отточиями некоторые «грубые» слова типа «урыльник», тем не менее вовсе отказываться от просторечья не захотел. Его перевод отмечен вульгаризмами, характерными для русского сказочного фольклора: «бабы», «молодушки», «девка», «мужички», «рожа» и т. д.

321

«Бертолд есть род Езопа или Санхопансы»— Жизнь Бертолда… С. 261. Следует подчеркнуть, что «Повесть романа» — также всего лишь перевод, а не самостоятельный, «программный» текст В. Левшина, как это до сих пор трактуется в литературе.

322

О предполагаемом авторе французских версий романов, опубликованных в «Bibliotheque», см. прим. 98 к гл. 1 «Родословная Бертольдо» настоящего издания (В файле — примечание № 136 — прим. верст.).

В то же время переживший серьезную перелицовку роман подавался читателям как публикация «древнейшего памятника» итальянской литературы, который несет на себе поучительнейшие следы нравов и обычаев тех времен [323] . Апелляция к древнему происхождению текста как к надежному гаранту его литературного достоинства (по крайней мере, нравственной ценности) — характерный прием европейской литературы Нового времени, хорошо знакомый русскому читателю.

Кстати, дань моде на древность отдавалась и в «Италиянском Езопе» [324] . Французскому редактору этой версии удалось убить сразу двух зайцев: избежать «опасных», дискредитирующих власть подробностей об исключительной роли Бертольдо-королевского советника в успешном правлении Альбоина — именно эти листы «древней рукописи» итальянского романа («более полутораста страниц»!) якобы были съедены мышами [325] ; и от души поговорить на любимую тему о библиотеках [326] , которые, как известно, были непременным атрибутом жизни эпохи Просвещения.

323

Жизнь Бертолда… С. 261.

324

«Древность содержит в себе для любопытных нечто почтенное и прелестное <…>» — Италиянской Езоп… С. 71 и далее.

325

Италиянской Езоп… С. 66–67. На самом деле у самого Кроче этих подробностей тоже нет.

326

Например — пространное рассуждение о повсеместной гибели древних манускриптов от мышей, считавшихся главным бичом библиотек (Италиянской Езоп… С. 166–168); в качестве одного из наиболее простых и надежных способов борьбы с ними предлагалось делать в книгохранилищах маленькие окошечки в дверях для кошек (с. 167).

Прием перенесения «низкого» текста в разряд «литературного памятника» поучительной древности не исключал, однако, моментов пикантного свойства, столь характерных для литературы XVIII столетия. В расчете на непритязательный вкус массового читателя они обильно включены в текст «Италиянского Езопа» [327] , но и в предназначенной для дамского чтения «Жизни Бертолда», как уже отмечалось выше, без них не обошлось. Эта «дань времени» в виде разного рода романных клише, отражающая характерный литературный быт эпохи, представляет большой интерес для истории повседневности и массового сознания.

327

См., например, среди появившихся новых эпизодов: ссора королевы с королем из-за любимой собачки, которая обмочила постель (Там же. С. 163); молва обвиняет королеву в любовной интриге с одним из придворных (с. 152–153) и даже намекает на интимный эпизод между ею и Бертольдо в духе «Поругания Лукреции» (с. 154); король, когда узнал, что королева в печи сидит, «подумал, что его супруга сошла с ума»; поспешив во дворец, он обнаружил «свою супругу на судне сидящую»: от гнева на Бертольдо у нее возникли «понос и весьма сильное разлитие желчи» (с. 149–150) и т. д.

Присущее архетипу свойство отзываться на вызов времени проявилось во всех версиях «Бертольдо» XVIII в. В России забавная история о «царском шуте», занявшем, несмотря на противодействие завистливого двора, место первого государева советника, появилась на фоне живейшего интереса к содержательной стороне придворной жизни, инициированном еще самим Петром I. В 1726 г. с подачи царя выходит перевод знаменитого трактата Самуэля фон Пуфендорфа «О должности человека и гражданина», ставшего, можно сказать, «настольным руководством для нескольких поколений русских просветителей» [328] . За ним последовали «Истинная политика знатных и благородных особ» Николя Ремон де Кура (1737), «Придворный человек» Бальтасара Грассиана (1741), анонимное «Наставление о хорошем поведении при государевом дворе», дошедшее до нас во множестве списков, и другие сочинения, переиздававшиеся и переписывавшиеся помногу раз. Роль придворного, его успех и ответственность в качестве советника государя, атмосфера двора, ее влияние на личность придворного и многое другое обсуждалось на страницах популярных западноевропейских трактатов, вошедших в жизнь русскоязычного читателя в 1720–1740-е годы; эти вопросы не переставали остро интересовать на протяжении всего столетия.

328

См.: История русской переводной художественной литературы… Т. 1. С. 111 (глава написана Р. Ю. Данилевским).

Было ли случайным совпадением появление «Бертольдо» в России на волне этого интереса? Во всяком случае, содержание романа Кроче, и особенно его французских переделок, имело много общего с перечисленными наставлениями. Прежде всего это касается определения двора. Рукописное «Наставление о хорошем поведении при государевом дворе» (перевод с французского Сергея Беклешова) использует образ волнующегося моря, чтобы описать опасности, которыми полон опутанный интригами двор:

Двор великаго государя лутчаго сходствия ни с чем так иметь не может, как с волнующимся морем, наполненным каменными порогами, где пребывают всеминутно в опасении, дабы не претерпеть разбития корабельнаго <…> [329] .

329

НБ МГУ: Рук.110 (старый шифр 3Di 32). Перевод, возможно, сделан Сергеем Андреевичем Беклешовым (1752–1803) в годы его пребывания в Сухопутном кадетском корпусе (1763–1773).

В «Италиянском Езопе» размышления на тему «Что есть двор» также подтверждают это представление;

Двор есть место, в котором со всех сторон истинному чистосердечию гибель приуготовлена <…>. При дворе паче всего надобно остерегаться, чтобы любовию к истине не притти в немилость у Государя <…> [330] .

И в популярных «Наставлениях», и в просветительских переделках романа Кроче, и в оригинальном тексте «Бертольдо», в сущности, говорилось об одном и том же, но разным языком с расчетом на разного читателя [331] . Если низовой читатель рукописных переводов «Бертольдо» воспринимал серьезные темы через смех над остроумными выходками «царского шута», то благородный читатель «Истинной политики знатных и благородных особ» не мог себе этого позволить. Правило 34 «Овеселости и привычке к шуткам», содержащееся в этом трактате, бесконечно далеко разводило благородных и подлых:

330

Италиянской Езоп… С. 24.

331

Ср. в рукописных переводах «Бертольдо»: «О, несчастия и бедства придворнаго!» (СпМГУ. Л. 22); «О, злополучие и злощастие при дворах!» (СпСЗ. Л. 29 об.); «Кто привык жить в поле, пусть не входит во двор» (СпМГУ. Л. 51 об.) и т. д.