Русский флаг

– Что вы, Александр Павлович!

– Как же-с, вы утверждали, что не хотели калить ядра, опасаясь, как бы они при рикошетах не остыли!

– Верно.

– Оказывается, орудийная прислуга не была обучена этому искусству. Отстали мы от Европы, Дмитрий Петрович, ой, как отстали!

– Виноват, - сказал Дмитрий простосердечно.

– Я вас прощаю за то, что вы и англичан провели так искусно. Они выпустили несколько сот ядер по фальшивой цели, по тому месту, из которого вы приказали вырезать дерн для укрытия порохового погреба. Представляете себе бешенство сигнального: ядра ложатся точно в цель, одно, другое, третье - и никакого результата. Колдовство! Кстати, господа, верите ли вы в то, что английский адмирал погиб случайно?

Дмитрий высказал предположение:

– Он мог и застрелиться.

– А вы как полагаете, Александр Петрович?

– С меня довольно того, что Прайс окочурился, - ответил Александр.

– Нет!
– вскричал Арбузов.
– Не верю в самоубийство! С какой стати рассудительный англичанин станет стреляться в виду ничтожного Петропавловска? Его уложил картечью мичман Попов, третьего дня, когда стрелял в "Вираго". Время утишит страсти, и англичане, без сомнения, почтут память павшего воина достойным мавзолеем. Они поставят его на могиле сраженного адмирала.

– Простите, Александр Павлович, - Пастухов поднялся, - я надеюсь, что Россия никогда не позволит осквернить свою землю памятником этому недостойному британцу.

– Вот как!
– смутился Арбузов и, заметив на постели Александра номер "Северной пчелы", привезенный еще на "Двине", перевел разговор на другое: - Что любопытного в газетах? К сожалению, тут нет кондитерских и кофеен, в которых можно было бы узнать важные новости, потолковать о том о сем.

– Все, о чем мы толкуем: Петропавловск, Прайс, отражение неприятеля, - вздор, суета, жалкая пылинка в космосе, - ответил Дмитрий. В мире творятся события огромной важности.

– Например-с?

– Например, охота его императорского высочества, великого князя Александра Николаевича, на медведя.

Лицо Арбузова стало серьезным, он слушал с величайшим вниманием.

– Февральские санкт-петербургские газеты сообщают много интересного об этом происшествии, - Дмитрий говорил с церемонной важностью, чуть запрокинув голову.
– Медведь был поднят в шести шагах от его императорского высочества. Представляете!

– Еще бы!

– Медведь пал с первого выстрела августейшего наследника!

– Слава богу!
– вздохнул Арбузов.

– При нем, то есть при великом князе, неотлучно находились: урядник линейных казаков собственного конвоя, егерь с рогатиною и биксеншпаннер!

Арбузов закрыл глаза от почтительного восторга.

– Представляю себе мгновение, - сказал он, - как сейчас вижу!.. Кстати, каков каналья этот матрос... Удалец, что ли? Бежал к англичанам и в ус не дует. Капитан-лейтенант Тироль уверяет, что негодяй пытался уйти еще в Портсмуте. Вздернуть бы его еще там на рее...

– Неправда!
– воскликнул Дмитрий так гневно, что Арбузов удивленно уставился на него.

– Ну-с, не знаю, не знаю... А любезнейший полицмейстер, знаете, пальцы от досады кусает... Обидно, черт возьми! Обремизился...

Когда дверь за Арбузовым закрылась, Александр протянул насмешливо:

– Вот и то-олкуй о людях...

– А по-моему, после такого только и потянет к людям, - сказал Дмитрий.

Он смотрел в окно. Впереди вставал темный массив Петровской горы. Если бы не огоньки, мерцающие в порту и в отдаленных избах, гора казалась бы совсем рядом и пологость ее не была бы заметна. Окна дома Завойко, из которых обычно падал свет на окружающий их сад и решетку, темны, так что и сам дом, расположенный вдали от казармы, только угадывался. Несколько раз Дмитрия окликали: мичман Попов - возвращался от Гаврилова, Вильчковский и Тироль - шли кончать неоконченную со вчерашнего вечера партию, отец Иона торопился к Григорию Логинову для продолжения религиозно-философского спора.

Недавнее сражение словно перевернуло все в Дмитрии.

Прожитые годы теперь казались подготовительными классами, преддверием настоящей жизни, той, в которой непременно будут и интересные люди и значительная цель. Жизнь не может, не должна разматываться бессмысленной чередой лет. Должен быть и идеал, возвышенный, достойный того, чтобы ради него пожертвовать и жизнью... Зарудный, вероятно, знает свою цель. В глуши, за тысячи верст от столицы, он сумел прекрасно образоваться. О петербургских журналах, о Белинском он говорит так, словно только вчера явился из столицы, еще разгоряченный литературными баталиями. Дмитрий жил в Петербурге и как-то прошел мимо важного, самого важного...

Свеча догорела, вспыхнув и ярко осветив напоследок комнату. Из портовых мастерских доносились частые удары, точно кто-то бил палочкой, обернутой в суконку, по хрустальной чаше, затем суконка падала, и хрусталь начинал петь чисто и звонко. Необыкновенная ясность разлита вокруг. Может быть, поэтому и сердитый, хриплый голос караульного у казенных магазинов, и окрик часового у порохового погреба, и звук шагов по дороге, и настороженный шепот листвы - все звуки, наполняющие петропавловскую ложбину, так отчетливо долетали до Дмитрия. На вершине Николки пел дозорный камчадал; пел давно, в одной тональности, не повышая голоса, будто рассказывал друзьям длинную историю, которой хватит до самого утра.

– Славный край!
– прошептал Дмитрий. Ему теперь не хотелось слышать скептических замечаний брата.

– Прекрасный!
– вторил ему Пастухов. Он давно искал случая выразить волновавшие его чувства, но робел в присутствии Александра.
– Иногда мне кажется, что я нашел ту землю, к которой давно и безотчетно стремился, еще сам не зная того, что надобно мне. Простые люди, труд, заботы, лишения. Честные, открытые люди...

– И Настенька?..

– ...и Настенька!
– признался Пастухов, забыв об Александре.
– И возможность отплатить этим людям за радушие, за любовь. Возможность испытать свой жребий здесь, в невыразимой дали от Кронштадта. Это ли не счастье, Дмитрий Петрович?

Дмитрий молча стиснул плечо мичмана.

– Не может эскадра сняться с якоря и уйти в море? Ночью?

– А вы боитесь этого, Константин?

– Хочется сделать так много!

– Успеем, - уверенно сказал Дмитрий.

– Хочется еще раз увидеть людей такими, как в день сражения.

Дмитрий следил за женщиной, шедшей по дороге, мимо офицерского флигеля. Сначала возникло неясное пятно, затем показалась стройная фигура девушки.

"Маша!"

Дмитрий многозначительно сообщил брату:

– Саша, Марья Николаевна идет.

– К нам?

Койка заскрипела, газета, шелестя, упала на пол.

– Не знаю. Я позову ее.

– Не нужно, - попросил Александр и настойчиво повторил: - Слышишь, Дмитрий, не зови!

Маша поровнялась с флигелем, и Дмитрий вспомнил ее появление на батарее, вопрос девушки об Александре, на который он тогда не обратил внимания. Дмитрий обидел ее, но, в сущности, он хотел ей добра и благополучия, именно поэтому он и отослал Машеньку.

– Она нравится тебе, Саша?