Русский флаг

Довольный собой, Депуант разгуливал по палубе.

Поднялся ветер. За сетками морщился пустынный залив, словно охваченный волнением перед неизбежным падением порта. Ветер принес с берега жалобный, скулящий звук, похожий не то на визжание ворота, не то на вой зверя...

"Плохо там, на берегу, - подумал адмирал.
– Не хотел бы я быть на их месте".

Эскадра спала, но усиленная ночная вахта делала необходимые приготовления к высадке.

Все предвещало успех.

СЛАВНЫЙ КРАЙ

Если бы кто-нибудь заглянул в офицерские казармы вечером 23 августа, он не поверил бы, что на рейде в Авачинской губе все еще стоит неприятельская эскадра. Окна казарменных помещений были открыты, и хотя свет горел только в немногих окнах, отовсюду слышался людской говор, взрывы смеха, песни. Пела гитара под чьей-то умелой рукой.

В комнате братьев Максутовых, у самого изголовья койки Александра, колеблясь, потрескивала свеча, но углы комнаты были освещены слабо. Дмитрий с гитарой в руках сидел на подоконнике, опустив ногу на деревянную скамью. Он напевал вполголоса, пробуя струны и повторяя отдельные фразы песни:

...Долго я звонкие цепи носил,

Душно мне было в горах Акатуя...

Дмитрий не пел, а говорил нараспев, с чувством:

Старый товарищ бежать пособил:

Ожил я, волю ночуя...

– Хорошо!
– заметил сидящий на скамье Пастухов.

Александр бросил на пол старый номер "Северной пчелы" и проговорил лениво:

– Новая песня... Откуда?

Дмитрий не ответил. Его мягкий, бархатистый баритон тихо вел рассказ о беглеце... Таясь от горной стражи, беглец долго шел забайкальскими дебрями, переплывал на сосновом бревне реки и стремнины, а на берегу Байкала нашел омулевую бочку и, приспособив вместо паруса рваный армяк, отважно пустился в путь... Поплыл в Россию, а мог бы погулять и тут...

Труса достанет и на судне вал,

проговорил Дмитрий, стараясь схватить ускользающую мелодию,

Смелого в бочке не тронет.

Тесно в ней было бы жить омулям.

Рыбки, утешьтесь моими словами:

Раз побывать в Акатуе бы вам

В бочку полезли бы сами!..

Александр громко зевнул. Он потянулся на постели, слышно, как хрустнули суставы.

– Неужели не нравится?
– обиделся Дмитрий.
– А меня волнует до чрезвычайности. Много поэзии и сильное, натуральное чувство. Скажешь строчку - и, кажется, все оживает вокруг тебя: Байкал, угрюмые горы, парус. Хоть рукой дотронься...

– Зарудный научил?
– спросил Александр.

– Зарудный. Он записал ее три года назад у самородного сибирского поэта. Жаль, я запамятовал имя...

– Давыдов, - подсказал Пастухов.
– Учитель Дмитрий Давыдов.

– Кажется, Давыдов.

Дмитрий помолчал и сказал задумчиво:

– Нищий учитель, которому недостало средств, чтобы приехать из Троицкосавска в Петербург, в университет, для экзамена на степень кандидата чистой математики, бедняк, - а ведь он и физик, и естествоиспытатель, и первый знаток края, и поэт! Какую песню написал!

– Она достаточно наивна и проста, - примирительно сказал Александр.

Дмитрий подумал об Александре с сожалением. Вот живет среди новых людей, ничем не интересуется, как будто все можно узнать из книг, до всего достичь одними лишь умозаключениями. В первые дни его занимал порт, своеобразие пейзажа, старинные иконы местной церкви. Но и этот минутный интерес миновал, уступив место скептическим разглагольствованиям и ядовитым шуткам.

Двадцатого после боя Александр принужденно, словно по обязанности, поздравил Дмитрия. Холодно принял он и свое назначение на Перешеечную батарею. Никаких признаков радости, никакого подъема. Он исправно посещал батарею, изучил каждую пушку, каждую орудийную платформу - и только.

Дмитрий оборвал песню и обернулся к нему:

– Трудно тебе, должно быть, Александр. Сторонишься жизни, словно люди тебе безразличные. А между тем хочешь возвышаться над всеми.

– Жажду.

– Именно жаждешь. И это совсем не смешно. Люди вокруг понимают тебя.

Александр приподнялся.

– Представь, - продолжал Дмитрий жестко, - многие жалеют тебя.

– Жалеют?
– Это заставило Александра сесть на постели.
– Люди меня утомляют, - сказал он зло.

– Так и должно быть, если всегда ждать от людей чего-то недоброго, жить без веры, насторожившись... Ты приди однажды к людям бесхитростно...

Открылась дверь, в комнату заглянул Арбузов.

– Люди сами пожаловали к нам, - буркнул Александр и, взяв с пола газету, недовольно поднялся.

– Рады, рады, Александр Павлович!
– весело приветствовал Арбузова Дмитрий.

Возвращение Арбузова к сибирским стрелкам все офицеры приняли с чувством облегчения, - в качестве опального он слишком тяжел и несносен.

Повеселел и Арбузов. Он, естественно, не капитулировал. В письме к Завойко он ясно дал понять, что считает себя наиболее опытным офицером, и никто не решился оспаривать это. Еще бы! Попробовали бы они поспорить!

С сибирскими стрелками Арбузов говорил напрямик, по-солдатски. Он им прописал за нерешительность во время отражения десанта в Красном Яру! Так ли нужно было действовать? Следовало непременно настичь неприятеля и сбросить в море, усеяв берег трупами врагов.

– Теперь, друзья, я с вами!
– воскликнул Арбузов, остановившись перед строем стрелков.
– Клянусь крестом святого Георгия, который честно ношу четырнадцать лет, не осрамлю имени командира! Если же вы увидите во мне труса, то заколите штыком и на убитого плюйте!

Из-под коротких козырьков на него настороженно смотрели пристальные солдатские глаза.

– Но знайте, - продолжал Арбузов, - что и я потребую точного исполнения присяги - драться до последней капли крови!

– Умрем - не сдадимся!
– ответили стрелки.

– Песельники, вперед!
– вскричал Арбузов, воодушевляясь.

Вот уж третий день он в праздничном настроении...

– Господа, - промолвил он с порога, - хотите шараду?
– И сразу же задекламировал, смешно двигая усами:

Где певчие поют, там первый слог бывает,

Второй не только нас, но и скотов кусает,

А целый - в деревнях крестьян всех утешает.

– А? Каково заверчено! Ну-с, потрудитесь! Повторить?

– Хоровод, - сказал Пастухов, с трудом удерживаясь от смеха.

– Отгадал!
– Арбузов был раздосадован.
– Отгадал, каналья... Хор и овод... Хоровод...

Арбузов засмеялся, но никто не поддержал его. Внезапно оборвав смех, он обратился к Дмитрию:

– А вы, милостивый государь, надули меня давеча!