Рядовой свидетель эпохи.
Шрифт:
Глава 9. В ИМЕНИ ЖУКОВСКОГО ВОЗДУШНОЙ АКАДЕМИИ
МЕЧТА СБЫВАЕТСЯ
Добившись, после неоднократных отказов, положительной резолюции на рапорте с просьбой о направлении меня на учебу в Военно-воздушную инженерную академию имени Н.Е. Жуковского, я поехал как- то из Ногинска в Москву, чтобы узнать заранее, где расположена академия, как к ней удобнее добираться, да и просто посмотреть на нее с близкого расстояния. Из этой поездки врезалась в память и помнится до сих пор вот такая деталь. На указателе внизу метро «Динамо», перед подъемом на эскалатор большими буквами было начертано: «К СЕВЕРНЫМ ТРИБУНАМ И ВОЗДУШНОЙ АрЩЕМИИ». Было в этом обычном указателе, в словах «и воздушной академии» что-то необычное: государственная оценка значимости Воздушной академии имени Жуковского, ее широкая популярность. В народе широко было известно, что прославившиеся во время Великой Отечественной войны самолеты Ил-2, Ил-4 (ДБ-Зф), Як-1, Як-3, МиГ-3 были созданы под непосредственным руководством питомцев и выпускников Военно-воздушной
Через некоторое время после смерти И.В. Сталина слова «и воздушной академии» с указателя в метро исчезли.
В Рыбинском авиационном техникуме, куда поступил я учиться в августе 1941 года, старшекурсники с восхищением говорили о капитане- военпреде рыбинского авиационного моторостроительного завода. Он, выпускник академии имени Жуковского, читал на старших курсах техникума «Конструкцию авиадвигателей». Молодой, высококультурный, всесторонне грамотный, в аккуратной военной авиационной форме — он завораживал слушателей. Фамилию его, к сожалению, не помню. Не нынешняя легковесная самореклама, а вот такие люди своим обликом, безукоризненным поведением и квалифицированной деятельностью и создавали добрую славу в народе, делали знаменитой «Жуковку».
В ГК НИИ ВВС я уже вплотную соприкоснулся с выпускниками Академии имени Жуковского — ведущими инженерами по испытаниям, руководителями отделений и отделов — инженер-капитанами А.А. Деевым, И.Орленковым, В.С. Быковским, инженер-подполковниками Б.В.Глебовичем, С.С. Марковым, многими другими инженерами, ее питомцами. Так что к моменту поступления в Академию Жуковского я уже имел достаточное представление о высокой квалифицированности, высокой обшей и инженерно-технической культуре ее выпускников. Все это призывало, манило в Академию.
Зимой 1950 г., где-то в конце января всех, получивших «добро» на таких своих рапортах, вызвали из учреждений и частей МВО в Москву на предварительные экзамены и комиссии. Около 10 дней мы провели в ЦДСА, сдавая предварительные вступительные экзамены и проходя необходимые, установленные специальными приказами, комиссии. И вот, в середине июля того же года мы вызваны вновь в Москву, теперь уже на основные вступительные экзамены.
Поселили нас, иногородних, в корпусе «Е», называвшимся тогда 30- м корпусом, на втором этаже. Администрация академии тогда располагалась там, куда ее выдавили сейчас после отнятия Петровского дворца — в корпусе «Ж», переименованным сейчас в корпус «А». Нарядом расположенном стадионе «Динамо» соблазнительно, почти ежедневно по вечерам идут футбольные матчи, многие из поступающих неизменно ходят их смотреть. Я из принципа на них не хожу, к футболу равнодушен. Спорт люблю, но не люблю футбольных болельщиков, среди них выделяются какие-то кретины, глупыми выкриками оскорбляют игроков той команды, против которой они болеют, не имеют никакого представления о порядочности.
В первый же день, как поселился в общежитии корпуса «Е», пошел в читальный зал, располагавшийся в том же корпусе, за учебниками. И у входа туда встретил, по истине знаменательно, ростовского близкого товарища по пионерскому лагерю, Валентина Розонова, тоже из поколения мальчишек тридцатых годов, бредивших авиацией, о которых писатель Ю. Идашкин, сам из того же поколения, проникновенно сказал: «... я твердо знаю, что мое поколение на всю жизнь сохранит особое отношение к авиации. Потому, что она для нас — часть нашего детства, окрашенного радостью осознания своей принадлежности к стране героев, она для нас — символ преодоления пространства и времени, порыв, который не отделим от эпохи бурного социалистического штурма тридцатых годов». Он, тоже техник-лейтенант, уже слушатель 2-го курса факультета самолетов и двигателей. Удивил его рассказ о том, что на его курсе учится и сын знаменитого летчика Валерия Чкалова — Игорь Чкалов. Как же так, четыре года тому назад, в 1946 году видел я его фотографию — слушателя академии имени Жуковского на обложке «Огонька», а сейчас он только на втором курсе? Оказывается, его неоднократно за нерадивое отношение к учебе отчисляли из академии, направляли в строевую часть и снова возвращали в Академию. Будто бы, Сталин сказал, что в память о выдающихся заслугах перед Родиной его отца, сына нужно выучить, сделать из него человека.
Конкурс в Академию Жуковского в тот год бьш 12 человек на место, не считая окончивших подготовительный курс (200 человек для всех факультетов), которые практически поступали вне конкурса. Первый вступительный экзамен в нашей группе — физика, и билет мне попался № 13, а первый вопрос — «Переменный ток, работа трансформатора». Немного стало не по себе. Переменный — то ток я и не готовил к вступительным экзаменам. Кто-то говорил, что переменного тока не будет на экзаменах. Да я за него и не беспокоился, надеялся на багаж серпуховского училище. Работу-то трансформатора мы в училище изучали досконально. Но цел ли тот багаж? Мельком назвав общие характеристики переменного тока, скорее перешел к работе трансформатора: переменный электрический ток, проходящий по первичной обмотке создает переменное магнитное поле, которое наводит во вторичной обмотке ЭДС, действующее против причины, его вызвавшей... И далее в том же стиле. Экзаменующий, это был подполковник Бутенко, сотрудник учебного отдела, премного удивившись, лишь спросил, откуда я так хорошо знаю работу трансформатора, где учился. Узнав, что я окончил серпуховское училище по электроспецоборудованию самолетов, поставил мне жирную пятерку и больше ни о чем не спрашивал. Чувствовалось и позднее: авторитет серпуховского
авиатехнического училища в авиации был очень высоким. Все другие экзамены сдал также успешно, для мандатной комиссии все у меня в биографии было чисто.Хорошо помнится 1-й день начала учебы в Академии — 1-е сентября 1950 года. Первая лекция — высшая математика. Ее читал тогда для всего потока профессор В.В. Голубев — заведующий кафедрами математики и в ВВИА имени проф. Н.Е.Жуковского, и в МГУ. Читал просто, но изящно и доходчиво. О нем были уже наслышаны от товарищей, ранее поступивших в Академию: еще до революции учился и работал в Сорбонне, верующий, беспартийный.
Только ли на нашей первой лекции или еще и на других своих лекциях, он провозгласил во вводном слове тезис, необычный для того времени. Этот тезис примерно звучал так: одним из главных стимулирующих факторов развития математики были войны. Тезис по существу справедливый и понятный для военного человека. Но как за этот «непартийный» тезис накинулись на профессора В.В. Голубева партлолитработники, преподаватели кафедры ОМЛ. Долго склоняли беспартийного В.В. Голубева и на партийных собраниях в Академии.
В дальнейшем все разделы высшей математики (мат. анализ, аналитическая геометрия, векторная алгебра, теория поля) 4 семестра читал нам профессор Г.Ф. Лаптев, прекрасный лектор, педагог и человек. Он нередко значительную часть своей лекции диктовал. Это нравилось всем. Но в конце курса, как стало очевидным позднее, он не укладывался в срок и сложную «Теорию поля» прочитал все же торопливо.
Среди других предметов 1-го семестра были: химия, физика, машиностроительное черчение, физическая и стрелковая подготовка. Химию нам читал известный профессор Шемякин. Читал он, на мой взгляд, хорошо, доходчиво, но почему-то его не любили многие слушатели, видимо, восприняв мнение старшекурсников. Профессора на лекциях часто сопровождала ассистентка, демонстрируя некоторые опыты по ходу лекции. Когда профессор объяснял нам сущность какой-то гремучей смеси, он мимоходом заметил, что вот сейчас ее проявление можно будет увидеть воочию. Ассистентка поставила впереди кафедры на стул какой-то небольшой ящик с защитным спереди стеклом, что-то в ящике поколдовала и молча ушла. Все думали, что фокус не удается, профессор продолжал лекцию дальше, и про ящик все забыли. Но минут через 10 раздался довольно мощный взрыв, защитное стекло разлетелось вдребезги, ящик тоже вслед за осколками стекла полетел на головы слушателей. Кто-то вскрикнул, кто-то возмущенно ругался, кто-то смеялся, кто-то аплодировал. Эффект был потрясающий. Как потом выяснилось, это был любимый «конек» ассистентки. Мне подумалось: таким путем преданная профессору ассистентка мстила слушателям за нелюбовь к профессору. Жаловаться на ассистентку, конечно, никому не пришло в голову.
Со 2-го семестра добавились основы марксизма-ленинизма, иностранный (английский) язык, технология металлов, теоретическая механика. На 3-ем семестре — теория механизмов и машин, сопромат. Каждый преподаватель — колоритнейшая фигура. Из всех преподавателей общеинженерных дисциплин на меня произвел самое хорошее впечатление преподаватель теоретической механики Владимир Карлович Больцман, спокойный, скромный, но строгий, глубоко знающий свой предмет, прекрасно преподносящий его слушателям.
Иное впечатление оставил, думаю не только у меня, профессор В., преподаватель сопромата. Лекции читал он великолепно, казался человеком высококультурным, интеллигентным, был известен как один из авторов только что изданного тогда фундаментального трехтомника «Справочник машиностроителя», который многие из нас по его рекомендации купили. Но на одной из своих лекций, советуя, как лучше запомнить формулу, он... разрядился непристойными словами. На меня это произвело настолько отвратительное впечатление, что до сих пор, хотя этот профессор давно уже умер, не могу подавить в себе недоброе чувство к нему.
В детдомовском детстве мне пришлось слышать много самой грязной, самой изощренной матерщины. Выделялись этим всегда самые недоразвитые, самые тупые, и неприязнь к отъявленным матершинникам у меня осталась на всю жизнь, как к людям слабоумным. И вдруг «мат» на лекции профессора в прославленной «Жуковке»! Даже на фронте, в нашей танкистской среде «мат» не был особенно популярен. А тут, в столице, в знаменитой Академии... непостижимо.
Этот экскурс я сделал в назидание молодым нашим педагогам. Не берите пример с некоторых наших старших по возрасту преподавателей' хорошо владеющих сейчас матерщиной, хотя общая обстановка в стране в какой-то степени и оправдывает такой лексикон. Но помните, плохое впечатление от этого и от преподавателя останется кое у кого из слушателей на всю жизнь, и его вспомнят подобным словом. !
Рассказывая об Академии 50-х годов, нельзя не коснуться общей атмосферы жизни тех лет в Москве, времяпровождения и быта слушателей, словом, всего того, что сопровождало учебный процесс за пределами академических аудиторий. \
Слушателям-офицерам сохранялось денежное, вещевое и продовольственное (тоже в денежном, правда, в урезанном размере) содержание по занимаемым до поступления в Академию должностям. Всем одиноким предоставлялось общежитие в корпусах академии. Но для семейных иногородних слушателей жилищный вопрос был тяжелой проблемой. Практически все семейные слушатели снимали жилье у местных жителей, которые бессовестно драли за это чрезмерную плату. И когда правительство '< стало компенсировать слушателям военных академий затраты на съем : жилья, местные обыватели мгновенно увеличили цены за сдаваемую жилищную площадь на эту сумму. Свыше 10 раз многим семейным слушателям, особенно с малолетними детьми, приходилось менять снимаемое жилье. Конечно, это сильно отражалось на учебе, э