Рыболовы

— Нтъ, спасибо. Мы еще не обдали. Мы обдать будемъ, — отвчалъ докторъ.

— Да передъ обдомъ-то кишечки прополоскать и чудесно.

Охотники прошли въ охотничью избу. Ихъ встртилъ старикъ егерь Холодновъ.

— А я ужъ васъ заждался, ваша милость. И грибы, и яицъ для яичницы вамъ заготовилъ. Съ добычей-ли? Всего одну уточку поршили?

— Нтъ дичи… Никакой дичи нтъ… — отвчалъ охотникъ, одтый тирольскимъ стрлкомъ.

— Я вдь докладывалъ вашей милости, что у насъ по понедльникамъ охотиться нельзя. По воскресеньямъ очень много народу назжаетъ по болотамъ и лсамъ шляться — ну, вся дичь и распугана. Вонъ въ род нашего купца охотничекъ прідетъ и пойдетъ по лсу бродить, такъ такой не только что дичь, а и медвдей распугаетъ. Жарить грибы и яичницу?

— Да, да… Да и сосиськи мои сваришь. Также подашь мою ветчину.

Охотники начали раздваться. Комната въ изб была уставлена по стнамъ старыми мягкими диванами. На одномъ изъ дивановъ лежалъ внизъ лицомъ плшивый человкъ въ кожаной куртк и спалъ. При вход ихъ онъ пробудился, слъ на диванъ и, почесываясь и позвывая, смотрлъ на нихъ заспанными глазами. Наконецъ онъ пришелъ въ себя и произнесъ:

— Добраго здоровья… Съ охоты? Ну, что, счастливо-ли?

— Плохо… — отвчалъ докторъ. — Нтъ дичи, совсмъ нтъ дичи. Птица словно вся вымерла. Вонъ одну утку подстрлили.

— Что одна утка! Обидно и домой-то везти. Нтъ, я сегодня много-бы убилъ, я всталъ на зар, дичь попадалась, но удивительное несчастіе. Вижу, что утки… подхожу къ болоту — ястребы носятся. Ну, разумется, утки сейчасъ въ разсыпную, въ осоку прятаться. А въ трав какъ-же ихъ стрлять? Да такъ разъ пять. Хотлъ ястреба подстрлить — высоко. Вдь внизъ-то, подлецъ, не спускается, а только съ высоты утокъ пугаетъ. Плюнулъ я и отправился въ лсъ на тетеревей.

— Ну, и что-же? Убили? — спросили въ одинъ голосъ охотники.

— Можете себ представить, убилъ! Но какое несчастіе… Выпускаю зарядъ — тетеревъ валится. Иди и подбирай… Вдругъ изъ кустовъ выскакиваетъ лисица, хватаетъ тетерева и бжитъ, — разсказываетъ плшивый человкъ.

Охотники переглядываются и недоврчиво смотрятъ на него.

— Да вы не шутите? — спрашиваетъ наконецъ докторъ.

— Зачмъ-же я буду шутить? Необычайный случай, потрясающій случай. Я хочу даже корреспондировать объ немъ въ охотничій журналъ.

— Но вдь вы охотлись съ собакой?

— Съ собакой.

— Какъ-же лисица собаки-то не испугалась. Вдь собака была тутъ-же? — спросилъ охотникъ, одтый тирольскимъ стрлкомъ.

— Ну, вотъ подите-же!

— Собака-то все-таки бросилась за лисицей?

— Бросилась. Но вдь у меня не гончая-же собака. Разв она можетъ за лисицей?.. Пробжала немного и назадъ…

— Странно, что лисица, слыша выстрлъ и чуя собаку, выскочила изъ кустовъ… Вдь это что-то невроятное.

— Ну вотъ подите-жъ вы, самъ знаю, что невроятное, но между тмъ это такъ. Я разсказываю егерю — и онъ не вритъ.

— Да и невозможно врить, — откликнулся егерь.

— Ты долженъ врить! Что мн передъ тобой врать? Корысть какая, что-ли!

— Позвольте, Романъ Романычъ…

— Молчи. Иду дальше — опять собака наводитъ на тетерева. Тутъ вотъ онъ, тутъ… Только-бы стрлять. Взвожу курокъ, прицливаюсь — вдругъ шасть заяцъ…

— И заяцъ тетерева унесъ?

Плшивый человкъ счелъ за нужное обидться.

— Послушайте… Зачмъ вы со мной такъ разговариваете? Я-же вдь не лгунъ. Я очень хорошо понимаю, что заяцъ не можетъ схватить тетерева, тмъ больше, что тетеревъ на дерев. На заяцъ меня окончательно съ панталыку сбилъ. Я растерялся. Не знаю, въ тетерева стрлять или въ зайца. Я остолбенлъ — ну, а разумется ни тетеревъ, ни заяцъ ждать выстрла не станутъ. Тетеревъ улетлъ, заяцъ убжалъ. А вотъ… вотъ какъ тетеревъ передо мной былъ… Мой-бы былъ, потому не попасть въ него нельзя. Малый ребенокъ попалъ-бы. Также ежели-бы я и въ зайца стрлялъ, и заяцъ былъ-бы мой. Вдь онъ почти у самыхъ моихъ ногъ пробжалъ. А я растерялся. Да и спрошу я васъ — кто-бы могъ тутъ не растеряться?

— И объ этомъ случа будете корреспондировать въ охотничью газету? — спросилъ докторъ.

— Ну, объ этомъ-то что-же корреспондировать. Тутъ просто совпаденіе… Тетеревъ и заяцъ… Но я васъ спрашиваю: кто-бы не смутился?

— Случай удивительный…

Именно удивительный. Курьезъ, совсмъ курьезъ. Но лисица… О лисиц я непремнно въ охотничью газету письмо напишу. Ну, тутъ я разсердился, плюнулъ и вернулся въ избу, — закончилъ плшивый человкъ. — Который теперь часъ?

— Да ужъ скоро три.

— Экъ, я спалъ-то. Вдь я часа два съ половиной отмахалъ. Охо-хо-хо.

Плшивый человкъ звнулъ.

Егерь Холодновъ внесъ шипящую яичницу на сковородк. Охотники стали присаживаться къ столу. Докторъ отвинчивалъ стаканчикъ у своей фляжки. Охотникъ, одтый тирольскимъ стрлкомъ, говорилъ егерю:

— Холодновъ! Ты подай намъ бутылку мадеры-то, которую я привезъ.

Петръ Михайлычъ

I.

На двор охотничьей сборной избы сидитъ егерь — старикъ въ высокихъ заплатанныхъ сапогахъ и съ физіономіею николаевскаго солдата: подстриженные сдые усы, слившіеся съ бакенбардами, и пробритый когда-то, но заросшій щетиной подбородокъ. На немъ казакинъ, очень ветхій, и рыжая войлочная шапка, покрывшаяся мстами слоемъ сала съ приставшей къ нему пылью. Онъ сидитъ на крылечк избы, пригнувшись съ колнкамъ, положивъ на нихъ локти, и покуриваетъ трубку-носогрйку, безпрестанно сплевывая. Утро, часовъ семь. Передъ нимъ стоитъ мужикъ въ жилетк поверхъ рубахи и въ замасленномъ картуз.

— Ты мн все-таки скажи, — говоритъ мужикъ егерю:- подетъ онъ сегодня обратно на желзную дорогу или не подетъ. Я къ тому спрашиваю, что у меня лошадь на лугу и, ежели подетъ, то я долженъ ее ловить.

— Гд-же хать, коли еще и не охотлся! Зачмъ-же тогда было прізжать къ намъ? — отвчалъ егерь. — Вотъ веллъ разбудить себя утречкомъ, чтобы идти со мной на охоту — третій разъ его бужу, не встаетъ и даже дерется.

— Тсъ… И вчера стало быть не ходилъ?..

— Гд ходить, коли безъ заднихъ ногъ… Тутъ такое пиршество было, что упаси Богъ. Пришли семинаристы съ погоста, пли кантаты, — ну, и утрамбовался. Раковъ варили, грибы жарили, уха была. Мальчишка изъ кабака ужъ таскалъ, таскалъ пиво, да и усталъ таскать.

— Поповскихъ дтей поилъ?

— И поповскихъ, и дьяконскихъ, и дьячковскихъ. Всхъ поилъ. Сосдскіе мужики приходили, бабы — и имъ подносилъ.

Мужикъ съ сожалніемъ прищелкнулъ языкомъ и сказалъ:

— Скажи на милость, а я и не зналъ. Вотъ незадача-то! Пришелъ-бы я, такъ, пожалуй, и мн поднесъ-бы…

— Въ лучшемъ вид поднесъ-бы. Тутъ онъ чухонца поймалъ, который раковъ везъ, купилъ у него раковъ и его напоилъ. Ребятишки, что грибы принесли — и т были пьяны.

— Оплошалъ я, оплошалъ. И который разъ такъ. Я жерди лавочнику возилъ. И дернула меня нелегкая жерди возить! Ахъ, ты, пропади онъ совсмъ! Да вдь кто-жъ его зналъ, что онъ загуляетъ! Я думалъ, что онъ на охот, по лсу бродитъ.

— Вдь ужъ всегда онъ такъ.

— Да вдь два дня. Я думалъ, что онъ день отгулялъ да и на охоту.

— Осенью разъ на порошу по зайцамъ пріхалъ, такъ четыре дня гулялъ и все не могъ остановиться. Такъ изъ избы и не выходилъ. Напьется — спать, проснется — опять пить. Баню тогда даже для него топили, чтобъ хмель выпарить и съ чистымъ сердцемъ за зайцами идти, а онъ въ бан выпарился — пуншъ посл бани сталъ пить, да такъ съ чмъ пріхалъ съ тмъ и ухалъ.

— Тсъ… То-есть вришь, кляну себя, что я не зналъ, что онъ гуляетъ. А все жена. Позжай, говоритъ, за жердями, лавочникъ жерди возитъ къ себ на дворъ. И ты, Амфилотей Иринеичъ, съ нимъ пилъ?