Рыболовы

Мужикъ покачнулся на ногахъ, показалъ на избу, выглядывающую изъ-за деревьевъ, и продолжалъ:

— Самъ становой къ ней чаю напиться зазжаетъ — вотъ она баба-то у насъ какая! Вонъ и кузница ейная стоитъ. Кузнечиха она у насъ. Работника кузнеца держитъ. Мужъ кузнецъ былъ и ей кузницу оставилъ. Дозвольте, господа, папироски? Ужасъ какъ томитъ, не покуривши!

— Вотъ папироска, только не останавливайся.

— Ну, благодаримъ покорно. А то спички есть, а папироски нтъ. Ахъ, купецъ, купецъ! Да неужто ужъ онъ на деревн, у охотничьей избы? Вотъ уха-то! Съ чего-же это я-то такъ напился и уснулъ? Постой… Что мы съ нимъ выпили? На деревн рано утречкомъ пиво пили. Потомъ по холодку пошли… Идемъ — «давай, говоритъ, землякъ, выпьемъ». Онъ три стаканчика, я три стаканчика… Зашелъ разговоръ, что люди по походному коли ежели, то и изъ берестянаго стакана пьютъ. Присталъ ко мн: «сдлай берестяный стаканъ, желаю изъ берестянаго стакана выпить». Ну, я и сдлалъ бурачекъ. Онъ бурачекъ выпилъ, я бурачекъ выпилъ. Ну, а вотъ дальше не помню. Съ чего пьяну-то быть? И ума не приложу, съ чего!..

— Здсь, что-ли, твоя Василиса Андреевна живетъ?

— Здсь, ваша милость. Сейчасъ я ей въ окошко постучу.

Охотники остановились около исправной одноэтажной избы о четырехъ окнахъ по фасаду, крытой тесомъ. Замтно было нкоторое довольство. На окнахъ виднлись блыя коленкоровыя занавски на шнурк, а на одномъ изъ оконъ стоялъ даже алебастровый купидонъ, опустившійся на одно колно и сложившій на груди руки. Мужикъ подошелъ къ окну и постучалъ въ него.

— Василиса Андреевна! Дома? Я гостей къ теб на перепутье привелъ. Хорошіе господа, питерскіе! — крикнулъ онъ. — Господа охотники… Отворяй калитку, принимай гостей, ставь самоваръ.

Въ окн показалась голова среднихъ лтъ полной женщины, окутанная расписнымъ шелковымъ фуляровымъ платкомъ, и улыбнулась, показавъ черные зубы.

— Сейчасъ сейчасъ… — заговорила она и отошла отъ окна.

— Это она сама и есть? — спросилъ докторъ мужика.

— Сама-съ, — кивнулъ тотъ.

— Такъ-какъ же ты говорилъ, что она красивая и молодая? — прибавилъ шопотомъ докторъ. — Во-первыхъ, баба уже въ лтахъ, а во-вторыхъ и чернозубая.

— Это-то, господинъ, и хорошо. Это-то купцы и одобряютъ. Зубы черны, брови блы. Становой къ ней чай пить зазжаетъ и завсегда передъ ней разныя улыбки… Чего вамъ лучше? Самъ становой. А главное, у ней нравъ веселый. Хоть ты ее разказни, вотъ возьми за косу да объ полъ, и она все будетъ смяться и разговоръ разсыпать.

— И толстая какая!

— Это она съ пива. Господа потчуютъ. Судите сами: самъ становой и тотъ меньше полдюжины не ставитъ.

— Разочаровались въ деревенской красавиц? — спросилъ доктора охотникъ, одтый тирольскимъ стрлкомъ.

— Да… но все-таки зайдемъ къ ней… Надо посмотрть хорошенько.

Щелкнулъ засовъ калитки и калитка отворилась. На порог стояла Василиса Андреевна. Теперь можно было замтить, что она была въ яркомъ зеленомъ шерстяномъ плать, очень плохо сшитомъ. Яркій платокъ ея былъ зашпиленъ подъ подбородкомъ золотой брошкой, изображавшей стрлу съ вставленными въ нее нсколькими бирюзовыми камушками. На красныхъ рукахъ блестло нсколько недорогихъ перстенечковъ.

— Пожалуйте, пожалуйте, гости дорогіе, — говорила она, смясь. — А я слышу, стучатъ въ окошко. Думаю, кто это такой? Не лошадей-ли ковать привели? А у меня работникъ-то сегодня загулявши. Выглядываю въ окошко — эво какія лошади! На двухъ ногахъ, совсмъ даже и не похожи. Вотъ сюда, въ горницу пожалуйте.

— Водка у гостей есть, а ты самоваръ ставь, Василиса Андреевна, да яичекъ на закусочку, — говорилъ мужикъ, входя въ комнату за охотниками. Комната была оклеена дешевенькими обоями. На стн висла олеографія изъ преміи журнала «Нива» — «Спящая царевна». Тутъ же тикали дешевенькіе часы съ расписнымъ циферблатомъ и помщалось зеркало съ перекинутымъ черезъ него полотенцемъ. На стол, покрытомъ красной скатертью, стояла лампа. Вторая стна комнаты была заставлена широкой кроватью съ горой подушекъ и взбитой периной, покрытой розовымъ тканьевымъ одяломъ. Въ углу образъ въ риз и передъ нимъ лампадка.

Охотники, озирая комнату, сли на стулья. Хозяйка удалилась въ смежную комнату. Мужикъ послдовалъ за ней. Слышно было какъ онъ говорилъ ей:

— Магарычь съ тебя — двугривенный деньгами и поднести обязана.

— Да ладно, ладно, — отвчала она шопотомъ. — А только ты скажи господамъ, что меньше какъ за рубль я ихъ чаемъ поить не стану. А ежели яицъ, то у меня тоже меньше какъ за рубль десятокъ яицъ нтъ.

— Заплатятъ, заплатятъ. Ты улыбки-то только длай повеселй. Господа хорошіе, господа первый сортъ, — отвчалъ мужикъ.

Охотники слышали все это. Докторъ подмигнулъ товарищу и произнесъ:

— Вотъ она подгородная-то деревня! Умютъ пользоваться.

Въ смежной комнат загремла самоварная труба. Мужикъ вышелъ оттуда, уже что-то прожевывая.

V.

Охотники сидли на жесткомъ клеенчатомъ диван и въ ожиданіи чая покуривали папиросы. Охотникъ, около котораго лежала форменная фуражка военнаго доктора, кивалъ на кровать съ взбитымъ пуховикомъ и грудою подушекъ и, улыбаясь, говорилъ охотнику, одтому тирольскимъ стрлкомъ:

— Мягко же спитъ здшняя хозяйка дома. Дв перины у ней такихъ, дв… Другая вонъ въ той каморк за кухней про гостей припасена, — отвчалъ за охотника, одтаго тирольскимъ стрлкомъ, мужикъ-проводникъ, помщавшійся около двери на кончик стула. — Богатющая баба, даромъ что вдова. Однихъ самоваровъ у ней три штуки. Теперича у ней стакановъ этихъ самыхъ, такъ приходи десять человкъ гостей, про каждаго хватитъ.

Охотничьи собаки лежали привязанныя цпочками къ ножкамъ дивана и ловили летающихъ по комнат мухъ, то и дло щелкая зубами.

Вскор показалась: сама кузнечиха Василиса Андреевна, внося въ комнату кипящій самоваръ и ставя его на столъ передъ диваномъ. Она уже нсколько прифрантилась: на зеленое платье была надта черная бархатная кофточка, обшитая бахрамой и стеклярусомъ. Она вся сіяла улыбкой и задала вопросъ:

— А что, господа, позвольте васъ спросить, вы генералы будете?

— Нтъ. Мы нсколько поменьше чиномъ, — отвчалъ докторъ.

— А то ко мн и генералы чай пить заходятъ. Судейскаго генерала Алекся Степаныча знаете? Съ шишкой такой онъ вотъ на этомъ самомъ мст. Такъ вотъ онъ… Очень прекрасный и веселый мужчина — надо чести приписать. Потомъ еще одинъ генералъ — Кирила Афанасьичъ. Ужъ изъ какихъ онъ генераловъ — не умю вамъ сказать, а только генералъ.

— Кирила Афанасьичъ? Кирила Афанасьичъ по страховк онъ, — пояснилъ мужикъ. — Я знаю. Вотъ коли ежели что гд сгоритъ, такъ онъ деньги выплачиваетъ. На Гороховой они въ Питер существуютъ. Я къ нимъ щенка возилъ.

— Такъ вотъ эти господа сколько разъ у меня бывали, — поддакнула Василиса Андреевна, заваривая чай. — Хорошіе господа… хи-хи-хи… — засмялась она, и прибавила:- Сколько разъ здсь у меня и отдыхали. Прикрою я ихъ кисейкой отъ мухъ — они и спятъ.

— А ужъ пуще всего ее, вашескоблагородіе, купцы обожаютъ за ея нравъ веселый, — замтилъ мужикъ.

— Что ты, что ты! Да господа-то больше. На купцовъ-то я не больно-то и вниманія обращаю Что такое купецъ? Придетъ пьяный и начнетъ безобразить. А я люблю, чтобы на деликатной ног. Я, господа, четыре года въ Питер въ кухаркахъ у одного генерала выжила, пока въ двушкахъ была. Я какой угодно соусъ, какое угодно жаркое и сладкое — все могу. Вотъ судейскій-то генералъ нынче назжалъ, такъ я ему раковый супъ готовила.

— Все можетъ — это врно, — махнулъ рукой мужикъ. — Ее въ одно ухо вднь, въ другое вынь. Баба походная.