Рыцарь (др. издание)

— Бедняга, — посочувствовал ему я. — Ты, когда в раю будешь, то же самое скажешь Иисусу Христу и апостолу Петру?

Ги удивился. Ги удивился настолько, что прекратил орать, выпустил хозяина и с недоумением уставился на меня.

— А при чём тут Христос? — спросил он с подозрением.

Наши слуги с интересом прислушивались. Особенно Тибо.

Я щёлкнул пальцами, привлекая к себе внимание хозяина:

— Эй, ты! Принеси нам поужинать… и выпивку не забудь… Да так, Ги, совершенно ни при чём. Как называлась страна, где родился Иисус? Кто он был по крови?

— Кто? — переспросил де Эльбен.

— Христос.

Ги некоторое время молчал, не переставая меня разглядывать.

— Христос, — заявил он наконец, — был Сын Божий. Это каждый дурак знает.

Мама русская, папа юрист… М-да, тяжёлый случай.

— По отцу он был Богом, это верно, — согласился я. — А по матери? Кем была его мать?

— Святой Девой Марией!

— А по крови кем она была? А, Ги?.. Кем?

Ги ничего не сказал. Он мрачно уселся напротив меня (купцы, сидевшие с той стороны, поспешно отодвинулись, чтобы не злить лишний раз гневливого тамплиера) и уставился в возникшую перед ним миску с мясной похлёбкой. Разглядывал он свою похлёбку довольно долго, как будто бы надеялся отыскать в ней подходящий ответ на этот нелёгкий вопрос. Ответ, достойный истинного христианина и крестоносца.

Я уже почти закончил свою порцию и собирался перейти к ватрушкам и меду, когда Ги оторвался от созерцания своей порции и брякнул:

— Так иудеи же Христа и распяли!

— Ммм?.. — Я разжевал кусок ватрушки. — Насколько я помню, после Христа остались какие-то там апостолы. Напомни мне, кто они были по вере? До того, как стать христианами?

Ги предупреждающе вздёрнул руку:

— Всё, хватит! Я не желаю больше всё это выслушивать!

Я пожал плечами и окунул ватрушку в мёд. Ги посмотрел на сидевшего рядом с ним иудея как на оборотня, только для виду принявшего человеческий вид, взял ложку и мрачно стал есть. В этот вечер он больше ничего не сказал.

Кажется, Ги начал подозревать меня в тайной ереси. Ну и чёрт с ним.

* * *

Проснулись мы рано, но оказалось, что купцы тронулись в путь ещё раньше. Позавтракав, мы выехали следом за ними. Утро обещало быть ясным. Было свежо и ветренно.

Я заметил, что Тибо всё время с беспокойством поглядывает по сторонам. Дорога была шириной около трёх метров, слева — крутой склон, справа — гора. В непосредственной близости от дороги огромные валуны, отчасти занесённые землёй и щебнем, перемежались с редкими пихтами и елями.

— Что высматриваешь?

— Так это… — Тибо снова завертел головой. — Поговорил я на постоялом дворе кое с кем… Дорога, говорят, опасная. Живёт тут, говорят, один барон. По названью-то — барон, а по сути — натуральный разбойник. Грабит путников без всякого снисхождения. Что хошь делает.

— Не грабит, а взимает пошлину, — наставительно вмешался тамплиер. — Всякий благородный человек имеет право на своей земле взимать ту сумму с проезжающих, которая представляется ему справедливой.

Подумав, Ги добавил:

— Если, конечно, проезжающие сами не являются людьми благородного происхождения. Как, например, мы с Андрэ. В этом же случае взыскивать с проезжающих пошлину — дурной тон и хамство.

Тибо неопределённо покачал головой:

— Грабит он всех без разбора, ежли может, не спрашивая, кто благородный, а кто — не очень. И то сказать, господин Ги: одно дело — пошлину взять, ну, там десятую или двенадцатую часть, а совсем другое — обобрать до нитки.

— И как зовут этого любезного синьора? — поинтересовался я.

Тибо, однако, шутки не понял.

— Да какой он там синьор, — махнул рукой мой оруженосец, — людей у него не больно-то много. А ежли даже и синьор — то уж никак не любезный. Впрочем, ежли вы полагаете, что он и синьор, и любезный, то и я стану его так называть. Потому как вашей милости виднее. А что до имени этого разбойника… то есть любезного синьора… то зовут его Бенедикт де Бале. На большие отряды или караваны он не нападает. Боится. А как несколько человек едут — как мы, к примеру, — он тут как тут… Опасное это место, ваша милость.

Я посмотрел на ухмыльнувшегося при этих словах Ги де Эльбена и подумал, что если кому и следует опасаться этой встречи, так это не нам, а барону Бенедикту.

Мы почти догнали купцов. Минуя один из дорожных вывертов (перед нами разверзлась глубокая расщелина, и дорога сворачивала вправо, в обход), мы заметили на другой стороне ущелья хвост удаляющегося каравана. Вскоре, впрочем, мы потеряли их из виду, но было ясно, что ещё минут десять — и мы их догоним. Мы наткнулись на старый мост, перекинутый через расщелину в самом узком её месте, и с некоторой опаской перебрались на другую сторону.

Через несколько минут впереди, за поворотом, приблизительно там, где должен был находиться караван, раздались крики, звон оружия и ржание лошадей.

Ги прислушался, а потом с ухмылкой обернулся к Тибо:

— Похоже, толстяк, твой барон решил немного пощипать этих купчишек.

— Почему же мой? — обиделся Тибо.

— Может, поможем? — предложил я де Эльбену. Ги задумчиво посмотрел на меня.

— Взять с купчишек пошлину? — Тамплиер отрицательно помотал головой. — Да не станет этот барон Как-Его-Там с нами делиться. Земли-то его.

Я вздохнул:

— Да нет, не барону… Купцам — поможем.

Ги нахмурился.

— Андрэ, я тебя совершенно не узнаю. Помню, в Палестине — вполне нормальным человеком был. Без всяких этих… — Ги сделал неопределённое движение пальцами. — А тут — то с еретиками возишься, как будто бы они тебе родственники, то с иудеями… тьфу ты, прости Господи. Кто они тебе? Братья? Друзья-товарищи? Да обобрать этих христопродавцев — самое святое дело!.. И не надо тут всякую философию разводить. Не надо. Не люблю я этого. С твоей философией, Андрэ, до чего угодно договориться можно. И до того, что иудеи — почти совсем нормальные люди и что сарацины — не собаки поганые, не дьяволопоклонники, а как бы тоже существа человеческие. Так что не надо, Андрэ. Это что же тогда получается? Получается, что зря мы с тобой в Палестине кровь и пот проливали? Так по-твоему получается?

Я промолчал. Сделал вид, что на этот довод мне возразить нечего. На самом деле я не хотел окончательно выбиваться из образа (хотя дальше, по-моему, выбиться из него было уже некуда) и подводить Ги де Эльбена к той черте, когда он пристально посмотрит на меня и спросит: «Сьер, а с кем, собственно говоря, я имею честь? Вы — не Андрэ де Монгель».

Кроме того, в рассуждениях де Эльбена содержалось рациональное зерно. В самом деле, кто мне эти люди? Никто. С чего бы мне печься об их благополучии? В конце концов, я же не какой-нибудь там Роланд или Ланселот, готовый сражаться со злом везде, где только он его увидит. Нет, пусть со злом кто-нибудь другой сражается. А у меня и собственных проблем достаточно.