Рыцарь (др. издание)

Он не назвал своего имени. Да это было и не нужно.

Я понял, что мои видения не обманывали. Передо мной стоял английский король.

Рядом кто-то воскликнул:

— Ричард! Это Ричард!

Все англичане, которые ещё оставались на поле, устремились к своему монарху. Слышались радостные приветствия, но Ричард Английский их игнорировал. Он смотрел на меня.

— Ну что, берёшь свои слова назад?

Я не ответил.

— Так, выходит, ты готов драться со мной? — Он усмехнулся.

— В любое время, — отчеканил я.

Повисла ещё одна пауза, во время которой Ричард по-прежнему не сводил с меня взгляда. На этот раз в нём не было насмешки.

— Я где-то уже слышал твоё имя, — повторил он. — Да и лицо как будто бы знакомо… Мы встречались раньше?

— Разве что под Акрой.

Он чуть вздёрнул подбородок. Прищурил глаза. Кивнул.

— Следовало бы узнать руку крестоносца… Если ты и вправду был под Акрой, я не стану сражаться с тобой, де Монгель, и готов простить твои необдуманные слова, поскольку ты оскорбил меня по неведению. Ричард Английский всегда будет уважать тех, кто бился под его началом за Гроб Господень.

Выдав эту тираду, он величественно развернул коня и направился к судейскому помосту, к своей сестре и Тулузскому графу. Я, кажется, начал понимать причину его популярности… Он не боялся сойтись в смертельном поединке с кем бы то ни было (я был бы полным идиотом, если бы посчитал, что он отказался от боя со мной из трусости), но подобный ответ, данный им прилюдно, завоевал ему больше симпатий, чем какой-либо другой. Он знал, как работать на публику, хотя вряд ли продумывал свои ходы, — скорее, это получалось у него само собой, инстинктивно. И мне оставалось только молча глядеть в спину удаляющемуся английскому королю, образцу благородства и куртуазии… Тьфу!

Граф Раймонд не стал дожидаться своего шурина, сидя на помосте. Он спрыгнул вниз и с улыбкой направился к нему. Ричард же, соскочив с седла, обнял графа и, хлопнув его по спине, громко рассмеялся:

— Всё-таки, шурин, вы приехали посмотреть на племянника…

Ричард смеялся, и все те, кто проклинал его несколько лет назад, когда он вёл войну с Тулузой, теперь выкрикивали ему приветствия. Под руку с Тулузским графом он двинулся к помосту, где привстала в ожидании брата графиня Иоанна. Праздник продолжался.

Глава вторая

…Дон Альфаро де Кориньи сидит в большом зале своего замка и задумчиво грызёт ногти. Длинные ноги дона, обтянутые алыми чулками, покоятся на атласной подушке, возлежащей, в свою очередь, на резной скамеечке. Рядом с графским креслом лежит здоровенный волкодав. Пёс смотрит в сторону двери, ведущей из зала. Кажется, что ни сам хозяин, ни его вытянутые ноги в красных чулках волкодава нисколько не интересуют. Но вот он слышит шаги за дверью — пока ещё слишком тихие, чтобы их могло различить человеческое ухо, — и приподнимает верхнюю губу, готовясь показать пришельцу, что господин его отнюдь не одинок и не беззащитен.

— Тихо, Раур, — говорит сидящий в кресле человек, — это свои.

Волкодав снова опускает голову на лапы. Через несколько мгновений дверь открывается и входит лысый человек среднего роста. На нём — серая рубашка, тёмные узкие штаны, заканчивающиеся чуть ниже колена, чулки и тупоносые башмаки. Поверх рубашки — чёрный жилет без рукавов. Пришедший подходит к графскому креслу и склоняется в поклоне.

— Женщины прибыли? — спрашивает сидящий.

— Ещё нет, господин граф, — поспешно отвечает ему пришелец. — Старуха расхворалась на перевале. Пришлось нанять для неё телегу. Полагаю, они будут здесь завтра…

Граф перебивает его нетерпеливым взмахом руки:

— Что-нибудь ещё, Мигель?

Тот снова коротко кланяется:

— Только что прибыл гонец. Войска эмира перешли границу и осадили Менханьо.

Граф сцепляет кончики пальцев и некоторое время задумчиво глядит в образовавшийся треугольник.

— Кретины, — говорит он затем, — мало я их учил… Кто ими командует?

— Гонец говорит, что Юсуф аль-Кейсар, но он не уверен в этом.

— Юсуф… — Дон Альфаро кладёт руки на подлокотники. — А, этот мальчишка… Придётся научить мальчика уважать старших.

Граф стремительно встаёт. Всякая расслабленность исчезает, движения его точны и экономны.

— Коня!

* * *

…Они выезжают из замка Кориньи и скачут весь день. Они — это сам граф, Мигель и десять графских телохранителей. Горы, которые со стен замка Кориньи были далёкими призраками у самого горизонта, вырастают, закрывая собой полнеба, и оборачивают к всадникам свои ущелья и склоны, камни и водопады. Отряд минует перевал и приближается к Менханьо — мощной крепости, охраняющей южную часть графских владений. С каменного уступа, на который взбираются Мигель и дон Альфаро, можно видеть, сколь велика армия, осадившая крепость. Да, это можно увидеть, хотя сейчас ночь: в лагере сарацинов горят десятки, сотни костров, рядом с которыми перемещаются тёмные фигуры.

— Что ты об этом думаешь, Мигель? — спрашивает дон Альфаро.

— Их не меньше четырёх тысяч, — негромко отвечает тот.

— Знаешь, Мигель, — говорит граф, — я думаю, что когда-нибудь сарацины заполонят собой всю землю. Слишком уж быстро они плодятся.

Мигель, который сам на одну четверть сарацин, не говорит ничего.

Они спускаются вниз и движутся дальше, но уже осторожнее. Вскоре их окликает патруль.

Граф протягивает вперёд руки, демонстрируя, что у него нет оружия.

— Я — дон Альфаро де Кориньи, — говорит он на сарацинском наречии и прибавляет с дюжину имён, которыми наградили его родители, и ещё полдесятка титулов, означающих земли, которыми он владеет. — Я синьор этой земли. И я готов принести присягу Юсуфу аль-Кейсару и принять ислам. Я хочу говорить с вашим господином.

Сарацинские воины, несколько ошеломлённые речью христианина, не сразу решаются разоружить графа и всех его спутников. Дон Альфаро даёт телохранителям знак, чтобы они не оказывали сопротивления.

— Передайте Юсуфу, — говорит он, — что нам необходимо поговорить как можно быстрее.

Воины ведут пленников в лагерь, слегка подталкивая в спину копьями — для порядка. Начальник патруля широко улыбается: он имеет все основания ожидать награды за то, что захватил такого важного пленника. Ведь всем известно, что Юсуф, дождавшись разрешения светлейшего эмира, с превеликой радостью двинул свои войска против земель графа Альфаро. Потому что всем известно: граф, и никто иной, повинен в смерти отца Юсуфа.