Рыцарь умер дважды

— Обманщица, сэр? Простите, но, видимо, вы не понимаете ситуацию. Я пришла далеко не по своему желанию, а лишь выполняя просьбу Джейн. Предсмертную просьбу. Мою сестру убили, слухи правдивы. И если бы не я, в ваших рядах уже сегодня воцарилось бы смятение.

Кажется, последнего он не слышит: пошатывается еще на «убили». Выдержка впервые изменяет Вайю; он не сразу справляется с собой, не сразу принимает спокойный вид. Сначала в бездонном взоре распускается боль, и я ощущаю нестерпимо сладкий цветочный запах. Запах этой боли.

— Вот как? Что ж… Я этого опасался, но как же не хотел терять надежду…

В очередной раз я наблюдаю, как весть о гибели моей сестры буквально ломает кого-то. В очередной раз испытываю спонтанную жалость — наверное, потому столь острую, что часть ее обращена ко мне самой. Есть нечто неодолимое в желании делить скорбь, мучить ею других так, как мучаешься сам. Не решаюсь ни ответить Вайю, ни коснуться его плеча в знак ободрения. Он тоже неподвижен.

— Если тебе нужно знать, — тонкие губы с усилием размыкаются вновь, — я был наставником Жанны. Со дня, как она пожелала биться за нас.

— Я догадалась, сэр.

Снова мы молчим: он, еще недавно готовый корить меня, и я, еще недавно трепетавшая перед ним. Молчат и две девушки, по-прежнему сидящие и потирающие ушибленные места. Наконец, совладав с горем, Вайю подает руку сначала Кьори, потом Цьяши, и обе поднимаются. Гибкая Лоза направляется к клинкам: поднимает за рукояти, расшатав треснувший лед. Когда она возвращается, волоча их, лезвия скрипуче процарапывают за ее спиной длинный след.

— Надо идти. — Вайю хмуро наблюдает за этим. — Он стает быстро. Экиланы используют его, лишь чтобы ненадолго отвлечь противника.

— Славно, что ты нашел именно такое перо. — Кьори оправляет одежды, интонация пугливо-заискивающая. — Змеи не боятся холода, ты даже не повредил им.

— Я не находил. Это из ее трофеев. — Вайю кивает на Цьяши.

Та, спохватившись, косится на торчащую посреди поляны стрелу.

— Кстати, я прихватила кое-что еще, с трупа Великого Советника. Пойду заберу…

Она, оскальзываясь, косолапит теперь туда, где бросила награбленное добро. Вайю удерживает ее за плечо; лицо впервые озаряется радостью, пусть и мрачной.

— Труп Великого Советника? Бесшумный Лис что, убит? Это… ты с ним справилась?

Гибкая Лоза оборачивается на нас с немой мольбой, которую я легко понимаю. Ей явно хочется блеснуть перед Вайю, она уже открывает рот с самодовольным видом, но Кьори, либо не понявшая, либо не согласная, отвечает за нее:

— Здесь был… — она медлит, — Мэчитехьо. Он убил того экилана. Выдрал ему сердце.

— Сам? — Вайю словно не верит ушам. — Выдрал сердце? Не… выпил его время?

— Да, убил без ножа, — подтверждает Цьяши, с досадой косясь на Кьори. — Они, знаешь, ругались, хотя мы не поняли, из-за чего.

— Ругались, — раздумчиво повторяет Вайю и потирает лоб. — Интересно… что вообще Злое Сердце делал здесь? Какие такие вещи он не может поручить другим?

— Искал что-то, — опять удовлетворяет его любопытство Цьяши и опять не полностью. — Но мы не поняли, что. Дуреха-жрица боится, что наш Саркофаг, но едва ли…

— Не зови меня так! — возмущается Кьори, но, спохватившись, отгоняет обиду. — Вайю, они вели странные речи. Я правда боюсь, что светоч в…

Вайю кидает взгляд на меня, потом на дальние тики.

— Позже. Мы еще обсудим это, Кьори, и я внимательно тебя выслушаю. Сейчас скажи: что Эйриш решил по поводу девушки?

— Велит вернуть ее домой, — устало отзывается жрица. — И… велел ей самой что-то еще. Правда, Эмма? Что он сказал тебе наедине?

Трое ждут, и я в замешательстве. Вспоминаю указание: «Не размыкай губ» и обещание: «Скоро я к тебе приду». Перевожу взор вниз, на лед. Лед этот скрывает мох, мох — землю, земля — Саркофаг. Мертвый Эйриш здесь, рядом, и… что бы Кьори ни говорила об очарованном сне, я почему-то не сомневаюсь: каждое мое слово будет услышано.

— Благословил. И предупредил, что дома могут стеречь опасности. Это все.

Все, что вам нужно знать для вашего же блага, как бы я ни хотела сбросить свой груз. Я замолкаю под острым взглядом Вайю, гадаю, поверил ли он: именно его вера наиболее важна. Мы встречаемся глазами, и я упрямо поджимаю губы.

— Что ж. — Он, сдавшись, кивает на мангуста. — Я готов сам доставить ее к Омуту. Пусть полетает. Жанна всегда мечтала… — вновь скорбь проступает на лице, — поделиться с сестрой если не секретами, но хотя бы волшебством Агир-Шуакк. И пока… — появляется грустная улыбка, — Эмма видела не лучшие проявления этого волшебства.

Предложение не вызывает ничего, кроме тревоги. Я не хочу куда-либо идти с Вайю, не хочу вести с ним лишних разговоров. Не потому, что не доверяю, — хотя мы и не знакомы вовсе, а лишь связаны общим горем. Скорее потому, что боюсь быть пойманной на какой-нибудь лжи. Он очень умен, и лучше мне к нему не приближаться.

— Нужно вернуть ей одежду, — робко возражает Кьори. — Хотя бы… — видимо, она вспоминает, в каком виде застала меня, — то, что от этой одежды осталось.

— Лохмотья, — подтверждает Цьяши. — Пусть забирает, мало ли какую заразу принесла из своего мира. Так что, Вайю, — она напористо хлопает его повыше колена, — сначала подкинешь нас в убежище, а потом решим, кто отвезет ее к воле Омута.

Он колеблется, но наконец соглашается.

— Как угодно. Нет! — Снова он удерживает Цьяши, шагнувшую было к торчащей стреле. — За трофеями вернетесь потом, раз тебе доставляет такое удовольствие рубить ветки. Лучше лететь поскорее. Ты все равно ничего не достанешь из-подо льда.

Гибкая Лоза что-то бурчит и получает весьма неожиданный подзатыльник.

— Ай!

— Я даю тебе определенную свободу и не призываю к порядку при других, — сухо откликается Вайю. — Но не забывай, что ты — моя ученица. Летим.

На упряжи мангуста я теперь замечаю несколько желтых перышек, явно зачарованных. Мы все забираемся на длинную спину животного, и оно взмывает в воздух. Меня посадили сразу за Вайю, в которого можно крепко вцепиться, а сзади Кьори. Мне не страшно, но нет и восторга или трепета. Осознание — я летаю, я поднимаюсь к небу, как птица! — напоминает вяло плещущуюся на дне рассудка воду. Я измучилась, устала. Разглядывая сверху тропические леса, я не любуюсь, а ощущаю спонтанную жалость: как все эти несчастные, особенно слабые, вроде змеиной жрицы, живут в таких условиях? Каково быть вырванными из нормальной жизни, ведь она была нормальной до прихода экиланов. Впрочем… девушки, с которыми я разделила путешествие, родились, уже не зная нормальности. Вайю, вероятнее всего, тоже.