Рыцари былого и грядущего. Том I

Распростёртый Зигфрид вновь отчётливо прошептал:

— Господь есть свет мой. Господь есть защитник жизни моей.

И тогда священник произнёс заключительные слова церемонии посвящения в тамплиеры:

— Господи, смилуйся над нами! Господи, смилуйся над нами! Господи, смилуйся над нами!

Белые рыцари подняли Зигфрида с пола. Новообращённый тамплиер, повернувшись лицом к братьям, смотрел на них, радостно улыбаясь. Согласно церемонии, он, видимо, должен был сейчас сказать несколько слов, но он молчал и только старался встретиться глазами с каждым из братьев. Ему отвечали сдержанными доброжелательными улыбками. Молчание никому не казалось тягостным. Наконец, магистр обратился к собравшимся:

— Сегодня, добрые братья, наш Зигфрид превзошёл сам себя в мудром немногословии, которое столь ему свойственно. Он без единого слова выразил переполняющие его чувства и мы, без сомнения, хорошо его поняли. Пусть каждый из вас келейно помолится о том, чтобы Господь укрепил душу новообращённого тамплиера.

* * *

Когда они вернулись в свою комнату, Андрей спросил Милоша:

— Ты говорил, что Зигфрид станет рыцарем, но его облачили в чёрный сержантский плащ.

— Сегодня его приняли в Орден, а посвящать в рыцари будут завтра.

— Удивительно, что его посвятят в рыцари без боевой подготовки.

— Ты не знаешь. Зигфрид — великий воин.

— Ну, кто из нас не великий воин? Вот ты, например.

— Я черногорец. Этим всё сказано, — Милош произнёс эти патетические слова совершенно без напыщенности, но было очевидно, что по поводу чьей бы то ни было боевой доблести иронизировать он не склонен. Впрочем, черногорец явно почувствовал неловкость оттого, что так жестоко подрезал Андрея и перевёл разговор на другую тему:

— Я очень внимательно изучал средневековый ритуал принятия в Орден, а «в живую» увидел его впервые. Они воспроизвели средневековый ритуал почти без изменений, лишь немного скорректировав его. Как это прекрасно и возвышенно!

Андрей тоже был до глубины души потрясён орденским ритуалом, который произвёл на него впечатление настоящего священнодействия, близкого к церковному таинству. Здесь отразилась искренность и сила христианской веры этих людей, их неодолимое совместное стремление ко Христу. В своих самых личных, самых сокровенных религиозных чувствах тамплиеры были удивительно друг перед другом открыты, и это позволяло их душам сливаться в едином молитвенном порыве к Богу. Когда тамплиеры называют друг друга братьями — это куда больше, чем просто форма обращения. Даже единокровные братья редко бывают так близки в единстве духовных порывов. Какое счастье, когда эти возвышенные порывы ни от кого из братьев не надо скрывать.

В Ордене можно было никого не стесняясь, при всех выражать свои чувства к Богу, потому что это были общие чувства всех храмовников. Поэтому они с такой непринуждённой лёгкостью произносили слова, выражающие восторг и восхищение. «Прекрасный», «чудесный», «изумительный», «великолепный» — обыденная тамплиерская лексика. В миру, и особенно в закрытых мужских коллективах, принято щеголять скептицизмом. Тот, кто решит открыто говорить о своих высоких чувствах, встретит лишь презрительную усмешку, если не изощрённую издёвку. Взаимное недоверие считается проявлением опытности. Открыто и охотно говорят лишь о проявлении чисто животных инстинктов, странным образом усматривая в их наличии некую доблесть. В офицерской среде небезопасно говорить даже о своей любви к Родине, и даже самого отчаянного храбреца там никогда не назовут «великим героем». А для тамплиера вполне естественны выражения «мой прекрасный брат», «твой восхитительный поступок», «твои возвышенные слова». Они переносят свою любовь к Богу друг на друга. Ведь иначе в земных условиях любовь к Богу не может себя проявлять.

Об этом Андрей думал во время ритуала посвящения в Орден. Об этом он вспомнил, глядя в чистые, исполненные восхищением глаза Милоша. Но чувствовать по-тамплиерски он был ещё не в состоянии, а потому и говорил не по-орденски, а по-армейски, автоматически пряча свои чувства:

— Милош, откуда ты столько знаешь обо всем, что тут происходит и даже только намечается?

— Я очень любопытный. Всех мне интересно порасспрашивать, обо всем поразузнать. Ты, Андрей, я уже заметил, мудро довольствуешься той информацией, которая необходима тебе на настоящий момент и не пытаешься узнать больше. Это подлинная мудрость, которой у меня нет.

Андрей пропустил мимо ушей совершенно незаслуженный комплимент и спросил:

— Почему тебя не хотят принимать в Орден?

— Здесь не принято спрашивать о том, что хотят, а что не хотят иерархи. И я, при всём моём любопытстве, конечно, не спрашивал о том, почему меня не принимают в Орден. Если нет пока Божьей воли на то, чтобы мне стать тамплиером — сам великий магистр ничего не сможет поделать.

— Но разве магистру известна Божья воля по каждой конкретной ситуации?

— Ну не так прямолинейно, конечно. Но магистр и все иерархи стремятся понять, угодно ли Богу, чтобы послушник стал тамплиером. Они неустанно молятся о том, чтобы Бог открыл им Свою волю, и очень чутко присматриваются ко всем знакам, которые посылает им Господь. Иногда они ошибаются. Но тогда Господь их поправляет.

— Как это?

— Самым очевидным образом. Например, одного послушника принимали в Орден, а он как раз перед тем, как обеты давать, грохнулся в обморок, хотя, по его словам, прекрасно себя чувствовал. Ритуал перенесли на неделю. Всё это время врачи тряслись над ним, как над новорождённым, убедившись, что все показатели здоровья в идеальной норме. Когда повторно приступили к ритуалу, он опять потерял сознание перед тем, как приносить обеты. Так и не стал тамплиером. Не было Божьей воли.

— Что потом стало с этим послушником?

— Ему предложили на выбор: или навсегда покинуть Секретум Темпли, или отложить принятие в Орден на неопределённый срок, может быть на много лет. Он выбрал последнее. Да он и сейчас здесь. А ещё был случай. Магистр принимает у послушника первый обет, а тот молчит. Магистр трижды повторил вопрос — тот всё равно молчит. Потом этот послушник сказал, что забыл слова, которые должен произнести. Представляешь, он «забыл» простейшую фразу: «Да, мессир, если это угодно Богу». Когда магистр объявил об отмене ритуала, послушник тут же вспомнил эту фразу. Значит не угодно было Богу, что он стал тамплиером. Вот и меня Господь, видимо, пока не благословил на вступление в Орден.

Андрею очень хотелось сказать Милошу что-нибудь в утешение, но он не нашёл слов и задумчиво протянул:

— То-то Зигфрид так переживал и волновался.

— Ещё бы не переживать, когда не знаешь, угодно ли твоё служение Господу.

— Ну так порадуемся же за нашего доброго брата Зигфрида! — Андрей нашёл-таки нужные слова и Милош сразу же расцвёл:

— Да, конечно же. Зигфрид — великий воин. Он едва ли не самый прекрасный из наших братьев!

На следующий день Милош подошёл к Андрею мрачнее тучи:

— Меня вместо Зигфрида над послушниками поставили. И ходить мне теперь в послушниках, так же как и ему, ещё пару лет. Если не до смерти, — Милош, вопреки своему обыкновению, не смотрел Андрею в глаза, прятал взгляд. Неожиданно черногорец начал горячо молиться: «Господи, если только можно, позволь мне стать тамплиером! Но не моя воля, а Твоя да будет!».

* * *

— Батюшка, расскажите об отношении средневековых тамплиеров к Православной Церкви, — сказал Андрей отцу Августину так, как будто просил об этом впервые, и уже приготовился принять холодный душ в словесной форме. Но Августин, на удивление, никак не пошутил над настойчивостью Андрея, и с самым серьёзным видом встал, порылся в шкафчике и протянул Андрею лист бумаги: