Рюрик

Гостомысл с распростёртыми руками подошёл к Вадиму и осторожно, ласковым голосом спросил:

– А… что… с тобой было, Вадимушка? Князь внимательно вгляделся в озабоченное и обеспокоенное лицо посадника, в его трясущиеся от волнения руки и хмуро произнёс:

– Н-не знаю.
– Он опустил голову, положил руки на колени и нерешительно пожал плечами.

– Я… видел, ты словно окаменел как-то, чуть вытянулся, - быстрым шёпотом заговорил Гостомысл, вытирая пот с лица рукавом меховой перегибы и заглядывая в побледневшее лицо Вадима.
– А… потом ты… закричал… - ещё тише и нерешительнее проговорил посадник и робко положил руку на плечо князю.

Вадим вздрогнул. Гостомысл убрал руку, поняв его недоверие.

– Неужели и они ведают секреты заклинания?
– вяло вдруг молвил Вадим, опередив в догадке посадника.

Посадник ахнул, отступил на шаг от князя.

– Так… ты… ты заклинал Рюрика?!
– с ужасом спросил Гостомысл и задохнулся от невысказанного гнева. Широко открытым ртом он глотнул воздух и схватился за сердце. "Зверь, какой же ты зверь!" - хотел крикнуть он и уже рванулся было к Вадиму, чтобы схватить его за горло и задушить на месте, как паршивого пса, но грузное его тело как-то вдруг съёжилось и поникло. Чей-то голос внутри его шептал: "Не выдай себя, посадник!"

– Не один я, - вяло оправдывался между тем Вадим, не догадываясь, какую душевную бурю переживает посадник.
– Да и… не Власко же заклинали мы с волхвами, а варяга!
– запальчиво пояснил князь, и взгляд его упал на руку, которой Гостомысл держался за сердце.

– Власко!
– как эхо, глухо простонал посадник и глянул исподлобья на князя так, что тот не выдержал и отвёл отяжелевший взгляд серых глаз в сторону.
– Я тебе покажу Власко!
– загремел посадник, но не встал.
– При чём здесь Власко! Мой сын добровольно отказался от княжеского шелома, так за что его заклинать?
– прокричал он, всё ещё держась за сердце.

– А чего же ты за грудь схватился, коль речь идёт о варяге?
– ехидно спросил Вадим, но и сам боялся сделать резкое движение. Он сидел на беседе, слегка согнувшись вперёд и держа руки на коленях.

Гостомысл поднял голову, оглядел князя гневным взглядом и зло спросил его:

– Скажи, зачем ты два лета вспять сам пошёл к варягам и сам звал их на помощь?

Вадим вскинул голову, встретился с яростным взглядом посадника и резко проговорил:

– Ладно, моя душа тёмная! Твоя, я думаю, не светлей.

Гостомысл смолчал в ответ на дерзость князя и стоически приготовился выслушать откровение знатного славянского предводителя.

– Я держал в мыслях, - хмуро заговорил Вадим, глядя мимо Гостомысла на огонь в очаге, - что все прибывшие к нам варяги будут подчиняться едино мне.

– При наших-то просторах!
– удивился Гостомысл.

– И при наших-то просторах!
– подтвердил Вадим и не отвёл своего взгляда от глаз посадника.
– А вы на совете не захотели по неведомым мне причинам создать такой порядок, при котором не они были бы главной силой у словен, а мы, словене, - чётко и разоблачающе беспощадно проговорил Вадим и не дал Гостомыслу возразить. Он встал, одёрнул сустугу и грозно пошёл на посадника.
– Да, вы разделили их, но каждый из них живёт во своём углу обособленно и независимо от нас. У каждого из них всего вдоволь: и земли, и войска, и доспехов, - с явной обидой в голосе проговорил Вадим, глядя прямо в лицо Гостомыслу, и, жестикулируя, громко крикнул: - А я, славянский князь, знаменитый Вадим Храбрый, защитник всех богатств ильменских словен… - Он ткнул пальцем себя в грудь, где на сустуге значилась вышивка, символизирующая княжескую власть в земле ильменских словен, и ехидно продолжил: - А я, я должен был идти на поклон к варягам, чтобы они отдали мне свои машины!

– Будто ты и впрямь пошёл к ним на поклон!
– так же ехидно воскликнул Гостомысл и тоже встал. Вадим отступил на шаг.

– Какая разница!
– недоумённо вскричал он и удивлённо посмотрел на посадника.
– Они должны были отдать мне эти машины сами, а они…

– Этого не было в договоре!
– грозно перебил его Гостомысл и жёстко добавил: - А ежели бы тебя на таких условиях нанимали охранять чужие земли, ты бы пошёл?.. Чего смотришь?.. Нет! Вот и они!..
– уже успокоенно проговорил посадник и, окинув недовольным взглядом новгородца, продолжил: - Они нисколько не хуже тебя. К тому ж из всех, соседствующих с нами, это самые близкие нам племена. Они почитают тех же богов, что и мы, и в конце концов ради спасения нас от кровной мести они превратили в пепелища свои селения!..

Вадим отступил перед этой грустной правдой и, нахмурившись, следил, как все упорнее наступал на него посадник.

– Не мне тебе голову морочить, - снова заговорил Гостомысл, видя, что на время сломил сопротивление князя, и, пользуясь моментом, решил высказать ему всё до конца: - Ты вспомни, что сказал их верховный жрец о необходимости! О не-об-хо-ди-мо-сти, слышишь?
– по складам произнёс он это слово, рассекая в такт рукой воздух и тыча пальцем князю в грудь, туда, где была вышивка на сустуге, - за-щи-щать наши словенские племена друг перед другом; во имя спасения, а не во имя уничтожения объединяться. Не ровен час, когда другой народ воспользуется нашей бранью и побьёт всех нас! беспощадно изрёк посадник и, недобро усмехнувшись, добавил: - Тогда уж неколи будет думу думати, кто с чем и на чью землю приидоше.

Вадим хмуро молчал. Да, истина крылась в многословье старого хитреца, но открыл-то он её не всю. Не всю! Вроде бы всё гладко, но чего-то явно не договаривает этот старый бес. Чего же? Вадим смотрел на посадника и ждал, когда тот коснётся самого больного места. Но посадник отвернулся от князя, подошёл к очагу, подбросил в него несколько сухих поленцев, пошвырял щипцами угли, раздул огонь и, полюбовавшись на игру вспыхнувшего пламени, повернулся к предводителю ратников.

– И нынче, - как бы спохватившись, со вздохом заговорил посадник, и Вадим застыл, почуяв, что разговор приобретает особую остроту, - и нынче, я думаю, невозможно заставить Рюрика подчиняться тебе!
– медленно и тяжело проговорил Гостомысл и, предупредительно подняв руку в сторону вскочившего Вадима, хмуро добавил: - Тем более что они разгадали твоё заклинание.

Вадим задохнулся от злости.

– Это… всё ты!
– хрипло проговорил он.
– Ты!
– закричал он с нарастающей силой в голосе, но Гостомысл решительно перебил его.

– Не я, а ты!
– крикнул он, схватившись снова за сердце.
– Ты никак понять не можешь, что привели мы в этот раз, - неожиданно голос его ослаб из-за острой боли в груди, - силу, которая не чета тем, прежним, запомни это!
– предупредил он и снова, не дав Вадиму возразить, глухо, превозмогая боль, заговорил: - В этом наша первая беда. Ведь те жили сами по себе, а эти… - он поднял указательный палец левой руки вверх и погрозил им Вадиму, - а эти с нашим людом скрепляются! Ну, а что вы с Рюриком друг другу кланяться не хотите, - горько вздохнув, изрёк Гостомысл, - и, как я чую, никогда не захотите, в сем наша другая беда!
– Он передохнул немного, взглядом умоляя Вадима не мешать, подождать чуть-чуть и дать ему договорить, и, когда тот чудом повиновался, хрипло продолжил: - И в том, что вы оба с Рюриком зело молодые, зело крепкие головою и телом - со-пер-ни-ки, - в сём наша третья беда!
– Вадим хотел было возразить, но Гостомысл, словно разгоняя перед собой невидимую пелену, помахал левой рукой в разные стороны, не дал ему ничего сказать и снова тихо молвил: - Вы никогда друг другу ни в чём не уступите, и кто из вас кого опередит, один Святовит ведает!

Он поднял обе руки вверх, обращаясь к божеству, и тяжело вздохнул, зная, что новгородский князь не сразу переварит сказанную им правду.

Вадим вскочил и метнулся к выходу. У самой двери светлицы князь остановился, оглянулся на Гостомысла и хотел было что-то ему сказать, но посадник вдруг быстрым суровым взглядом приковал его к порогу, и князь не посмел ослушаться.

– Боле меня, старика, в дела Рюриковы не впутывай!
– грозно прошептал он.
– И людей моих своим шатанием не прельщай!
– тихо, но строго наказал Гостомысл и отвернулся от разгорячённого князя.

Вадим быстро оценил всё и, стоя у порога светлицы, вдруг угрожающе проговорил:

– Об одном прошу, старейшина: не мешай мне, коль чего заподозришь. Не мешай!

Гостомысл вздрогнул, с гримасой ужаса на лице обернулся к князю и не смог произнести в ответ ни звука. Резкая боль пронзила грудь, и посадник вновь схватился за сердце.

– Я Словении!
– как будто издалека услышал он голос Вадима.
– И дозволь мне до конца испить свою чашу!

Князь рванул на себя тяжёлую дверь светлицы и быстро вышел.