Рыжий: спасти СССР

— Здравствуйте, товарищи! — сказал я, когда вошел и увидел двоих: мужика, может, только на пару-тройку лет старше меня нынешнего, и девушку, как бы и не ровесницу, но скорее всего, тоже чуть старше меня.

Они сидели в разных углах большого кабинета. Ленинская комната не была изначально спроектирована, как отдельное помещение — её переоборудовали из простой учебной аудитории, сравнительно большой. Так что выглядело это нелепо — ОН сидел в одном углу, под деревом лимона, в окружении бюстов Ленина и Маркса, а ОНА — в другом конце помещения, метрах в пятнадцати, под портретом Леонида Ильича.

Но зато вполне можно догадаться, почему.

Тем более, девушка немного покраснела. Милая такая девица. Стройная, темненькая, но с яркими голубыми глазами. Одета секретарь первички, Анастасия Андреевна Смолян, была неказисто, строго, хотя такой красотке впору было бы примерять что-то менее мешковатое и серое, чем ее длинная юбка и строгий пиджак. Ну, опытный мужской взгляд всяко рассмотрит нужное, даже если «нужное» тщательно скрывать под деловыми балахонами.

А вот ОН… Не знаю, и кто таков, но был одет совершенно иначе. Брюки из вельвета цвета кирпича, расклешенные, кроссовки, явно производства не Лидской обувной фабрики, или молдавские «Флора». Так что передо мной… Будто бы я же, только до переноса сознания. Есть у меня и кроссовки, и вельветовые брюки, даже в клеш, но темно-синие. Неужели я встретил, так сказать, идеологического близнеца из зазеркалья, да тут, в ПТУ.

— Ну… Прикид годный, — пока я оценивал мужика, он тоже явно рассмотрел мою одежду. — И фарца, и все так по-советски, сдержанно.

— Индпошив, с фарцой дел не имею, — с металлом в голосе, чтобы сразу дать понять, что мы с ним не на одной волне, сказал я. — Меня зовут Чубайсов Анатолий Аркадьевич. Я новый сотрудник.

Как же я ненавижу свою фамилию! Может, мне сменить ее? А еще имя, внешность?.. Ну нет, будем играть теми картами, что сданы — и их сделаем козырными.

— Анастасия Андреевна Смолян, секретарь первичной комсомольской организации училища, — пропела звонко девушка.

Как она, такая хрупкая, да с нежным голосом, попала в секретари? Тут, как мне кажется, нужно стальные нервы, уж тем более в бурсе. Хотя если ее приодеть, то учащиеся станут более охотно ходить на собрания.

— Товарищ, не могли бы вы нас оставить? — строго сказал я моднику.

— Да, брось, чувак… Я Жека. Я же своих чую за километр. Ты тоже по распределению, так сказать, усиливать? Я вот машиностроительный техникум закончил — и сюда. Уж на что батон суетился, отмазывал, но вот… Год проработал, буду уходить, — начал мне выкладывать личную информацию Жека.

— Из-за таких, как ты, Жека, мы можем лучшей жизни и не построить, — серьезно сказал я.

— Чувак, ты серьезно? С этими убогими, что тут учатся? — Жека искренне рассмеялся. — Ладно, Настюш, я зайду, не договорили, да и недо… Я зайду.

Мажор нарочно подставил девушку, намекая на то, что у них прямо здесь и сейчас что-то было. Настя зарделась и смотрела так, будто сейчас заплачет.

— Что у вас, товарищ? — собравшись с духом, спросила меня Анастасия Андреевна.

Хотя… Настя она и есть. Ну не могу я такую девчушку называть по имени-отчеству, тем более после того, как узнал ее тайну. Красавица и чудовище, комсомолка и фарцовщик, Ромео Монтекки и Джульетта Капулетти. Противоположности, видимо, все же притягиваются.

— У меня ряд предложений, которые я хотел бы обсудить и выдвинуть по линии первичной организации ВЛКСМ нашего училища, — сказал я.

— Что? — недоуменно спросила Настя.

— Итак, всё по порядку… — я присел напротив девушки и стал излагать свои соображения.

Черное будущее надо сделать белым, и этим мы и займёмся.

Можно ломиться в двери, даже если они закрыты, а у тебя нет ключей. А можно найти того, у кого ключ, ну или отмычка. Черт с ним, у кого болгарка, чтобы выпилить дверь. Так что я мог бы самостоятельно действовать и наводить порядок, внедрять новшества в систему профессионально-технического образования. А можно же попробовать найти себе союзников. И самым органичным в нынешних условиях союзником может стать комсомольская организация.

В Советском Союзе выстроена достаточно чёткая система гражданской инициативы. Да, этой самой инициативы не так чтобы и много, но если она и есть, то проходит через партийные или комсомольские органы. Не всегда это означало запрет или торможение, порой ускорение и помощь в преодолении многих преград.

И насчёт того, что в СССР молодым везде дорога, несмотря на престарелый президиум ЦК КПСС, не так чтобы сильно врут. Мне казалось и в молодости первой жизни, не переубедился я и сейчас, что инициативные, при этом, безусловно, идеологически выверенные, начинания могут реализовываться.

— Но это же такой объём работы! Мастера на это не пойдут. Они заявление ленятся написать, а тут… — высказывала ожидаемый скепсис Настя.

— В этом проблема? Бланки запроса на места мы могли бы распечатать в типографии. Оставалось бы только вписать имя и адрес, — предлагал я решение лености работников училища.

Не сказать, что я был специалистом профессионально-технического образования, но в целом, как поставить работу с родителями, учащимися, милицией и исполнительными органами, представление имел. Работая в органах, так или иначе, но пересекался на заре своей карьеры с учреждениями образования.

Я предлагал Насте рассмотреть предложение, по которому на каждого учащегося, поступающего к нам в училище, делать запрос в исполнительные органы управления. Прежде всего это касалось иногородних учащихся. Той характеристики, которые подаётся с документами, я считал недостаточной. Нужны были официальные бумаги обследования жилищных условий и состава семьи каждого учащегося. Мы же ничего о них по сути и не знаем. И не только об иногородних.

С одной стороны, когда характеристику напишет классный руководитель, мечтающий избавиться от нерадивого ученика, направляя его в бурсу. Иное дело, если официальную бумагу пришлют на адрес училища исполнительные органы. Ведь в данном случае покрывать явного правонарушителя, либо семью, находящуюся в условном социально опасном положении, не станут. Кто же будет подставляться из-за такой мелочи?

Я считал, что и родители хоть немного, но будут настороже. Например, если исполнительные органы доведут до пап и мам, что передавать своим чадам самогон в грелках, ну как-то неправильно, то и не будет этого.

— А вот это, когда каждый мастер должен обойти всех проживающих в городе учащихся и обследовать их дома? — Настя подняла свои выразительные голубые глаза. — Тут и так не хотят работать, а вы предлагаете объём работы увеличить?

Я понимал, что в моих предложениях, почти что во всех, есть два очень сложных момента: первое, это заставить мастеров и преподавателей сделать что-то, чем они раньше не занимались. Второе, это найти будь какие возможности для поощрения такой работы.

Оплата труда мастера производственного обучения в училище, как, собственно, и преподавателя — это стабильные 100–120 рублей с премией никогда не больше 40 рублей. Поэтому и делать никто ничего не хочет, потому что стабильно платят, есть возможность прибавить 5–10 рублей сверху, но и это уже сложно для администрации. Так что, из-за этого и вовсе не работать? Но и по оплате труда у меня есть решения. Законные, по большей части.

— Мы ведь сможем с вами договоримся, Настя, — я посмотрел на девушку, улыбнулся. — Мы можем перейти на ты?