С голубого ручейка...

И учёба Полины, постоянные поездки в институт и две её сессии, к которым она готовилась не менее тщательно. А когда она сдала последнюю, на те же "десять" и "двенадцать", расщедрился - нанял на весь день кораблик с капитаном и матросом, чтобы прокатиться за город, на Серебряную Излучину. Там мы и нагулялись, накупались, нацеловались, и привезли с собой целую корзину нежно пахнущей лесной фиалки.

Словом, жизнь постепенно наладилась, войдя в новую колею. Настолько, что временами мне казалось странным, как я прежде мог жить без Полины, бродяжничая в свободное время в одиночку по улицам и пригородам, а то и забираясь куда-нибудь подальше. Нет, бывали и при Полине моменты, когда мне хотелось съездить к родителям, а то и просто побыть одному. Но чаще, гораздо чаще я птицей летел домой, чтобы поскорее вновь ощутить тепло нежных рук и прикосновение мягких волос к своей щеке.

А как хорошо начинался тот летний день, когда мы вместе поднялись на борт иглолёта, следующего по суборбитальному маршруту: "Южно-Российск" - "Лермонтов".

В отличие от "Центрального", с "Восточным" аэровокзалом я почти не имел дела. Не наша специфика. Мы, в "Центральном" занимаемся доставкой пассажиров и грузов на низкие орбиты, к подошедшим к планете космическим судам, тогда как "Восточный" специализируется исключительно на перелётах между континентами. Впрочем, данное обстоятельство не делает его менее шумным и людным. Огромный, в три этажа зал ожидания с балконами и галереями, бесшумно скользящие вверх и вниз лифты, и неизменный мостик-рукав, ведущий прямо на борт судна. Мягкие кресла с широкими подлокотниками, пристяжные ремни и платки, предназначенные для того, чтобы на вершине "горки" у пассажиров не встали дыбом волосы, а у женщин не полетели во все стороны заколки. Полина в этом платочке превратилась в эдакую симпатичную бабушку. Большие овальные иллюминаторы, через которые, кроме бетонной стены стартового пенала пока ничего не видно - надо ли говорить, что Полину я пустил к иллюминатору, а сам сел рядом. Короткое объявление на русском и французском языках, что во время полёта наша скорость превысит два с половиной километра в секунду, а высота над уровнем моря составит четыреста. А в это время иглолёт, слегка покачиваясь на магнитном шасси, уже выруливает на взлётную полосу, и следует лёгкий, едва заметный толчок, и появившиеся в окнах облака говорят тебе о том, что ты уже не на земле, ты летишь...

И вот уже за бортом - фантастическая иссиня-чёрная ночь с ярким солнцем и мириадами звёзд. Уже не снежно-белых, как мы видели их в небе над городом в новогоднюю ночь, а настоящих, разноцветных. Бело-голубая и красновато-розовая россыпь на чёрном фоне. Едва различимая цепочка крупных голубых пятнышек - то самое, кружащееся вокруг Солнца кольцо обитаемых планет, которое мы видели под новый год. "Вторая линия", как называют её планетологи. Есть и "Третья линия" - из планет, движущихся по орбите бывшего Марса, но невооружённым глазом, да ещё через иллюминатор с борта движущегося в верхних слоях атмосферы судна разглядеть её почти невозможно.

А далеко внизу, не в четырёхстах километрах, как нам обещали, а всего в двухстах пятидесяти, уж я-то знаю, твоя родная планета. Тёмно-синий океан с островами под полупрозрачной облачной вуалью и два континента слева и справа. Уж насколько я привычен к такого рода зрелищу - и по службе приходилось подниматься на орбиту, и дважды совершал межпланетные путешествия - на Старую Землю и на Великий Океан, всё равно не устаю восхищаться. Что до Полины, совершающей суборбитальный перелёт впервые в жизни, поскольку тогда в Южно-Российск она пять дней ехала поездом, то она и вовсе о стекло чуть нос не расплющила.

А всё же приятно путешествовать. Вещи собраны, билеты куплены, дела или решены или отложены до возвращения, и можно ни о чём не думать, не беспокоиться, а просто откинуться на спинку кресла и лететь куда-нибудь - на другой континент или на другую планету, любуясь звёздным небо за окном. А если при этом на плече у тебя устроилась подремать милая черноволосая девушка, и всю дорогу ты крепко сжимаешь тёплую узенькую ладошку - или та же ладошка крепко держится за тебя, то путешествие, приятное само по себе, превращается в сплошное удовольствие.

Где-то на полпути я попытался скосить глаза - проверить, действительно ли спит Полина. Она и в самом деле спала, но стоило мне пошевелиться, подняла голову, потёрлась носом о мою щёку. Теперь, уже не боясь разбудить, можно было тихонько шепнуть ей на ушко:

Мчим стрелой над облаками,

Нас трясёт на вираже.

Ну, прощай, Столица! С нами

Не увидишься уже...

Тучи-ветры вниз уплыли,

И темнеет небосвод.

В океане звёздной пыли

Продолжается полёт.

– Толик, что это?
– тихим шёпотом спросила Полина.

– Стихи, - так же шёпотом ответил ей я.
– Просто придумались.

Слева от прохода, на один ряд впереди сидел толстяк с двумя подбородками, читая глянцевый журнал с роскошной кинодивой на обложке. Почувствовав мой взгляд, поднял голову, посмотрел на нас - и снова уткнулся в своё чтиво.

Слева яркая обложка,

Глянь: сосед на нас глядит...

Со мной рядом у окошка

Диво-девушка сидит.

Её волосы темнее,

Чем ночные небеса.

И, любых других нежнее

Смотрят карие глаза.

– Толик, да ты - сумасшедший!..
– зашептала Полина.

– Просто влюблён. Все влюблённые - поэты, а я безумно люблю одну маленькую черноволосую девушку, которая никак не хочет поверить в то, что любима...

– Нет, ты точно сумасшедший. Только маме не читай, не поймёт...

Так мы летели. Я разжал пальцы - и выпущенная авторучка медленно опустилась на откинутый столик. Тем временем Полина снова устроилась на моём плече и снова задремала. Долог путь до города у моря. Хотя тогда он пролетел для меня в одно мгновение.

Зато посадка была далеко не мягкой. Мы входили в атмосферу, здорово потряхивало, тот самый толстяк потянулся к пластиковому пакету, впереди у одной пассажирки заплакал ребёнок, а Полина, как всегда, крепко-крепко сжала мои пальцы. Я обнял её за плечи, притянул к себе - запрещено, ну да бог с этим, я-то знаю, что не так страшен чёрт, как его малюют, и шепнул на ушко несколько ободряющих слов. Всё равно мои пальцы она выпустила только тогда, когда мы, покачиваясь, выруливали к зданию аэровокзала. За иллюминатором медленно проплывали бетонные полосы, стоящие "ёлочкой" вдоль полосы воздушные суда с поджатыми крыльями, крошечные фигурки в чёрном и оранжевом далеко внизу, серые брезентовые рукава втянутых в стену трапов. Потом обзор закрыла и сама стена, сложенная из толстых бетонных плит, в стыках между которыми кое-где росла травка.

Мы вышли последними - терпеть не могу этой толкотни, когда все торопятся так, будто опаздывают на пожар или на свадьбу. Как всегда, Полина шла рядом, крепко, словно боясь потерять, держа меня за руку - но стоило нам оказаться в полном народа зале, как она заволновалась, запрыгала. А потом и вовсе, высвободив руку, бросилась вперёд, прямо на шею симпатичной даме в очках.

– Мама, мамуля, мамочка!..

А они и в самом деле похожи - мама тоже невысокая, тоже черноволосая, с маленьким прямым носом и с приятной улыбкой, пусть и не такой нежной и чарующей, как у дочки. Впрочем, на то она и мама, на то она и несколько старше. И очки носит.

– А вы, значит, и есть Анатолий?
– спросила мама, высвобождаясь из дочкиных объятий.
– Очень приятно!

Отпустив ручку клетчатого чемодана на колёсиках - того самого, с которым Полина когда-то переехала ко мне, я поклонился, ловко поймал мамину руку и поднёс к губам. Маленькая придумка, когда-то давно, до того, как в моей жизни появилась Полина, очень нравившаяся знакомым девушкам. Правда, мама от такого "галантного реверанса на все случаи жизни" слегка опешила.

– Ой, что вы!
– воскликнула она.
– Нет, спасибо, конечно, Анатолий, только у нас по-простому...