С голубого ручейка...

На просторной, выложенной серыми плитами площади перед зданием аэровокзала было много людей и много машин. Фырчали моторами автобусы, зазывали пассажиров таксисты, стояла очередь перед кассами следующей в город электрички. Мама нас торопила - ехать долго, почти час, и она хотела, чтобы мы смогли занять места поудобнее. Знать бы ей, что эту маленькую проблему я решил ещё дома, в Южно-Российске. Оставив маму с дочкой на ступеньках перед главным входом и сбросив с плеч рюкзак, я быстро взбежал на выложенный полированным камнем парапет. Кажется, вслед мне что-то кричали. Но, не успев ответить, я уже видел в стороне у стены симпатичного парня в куртке и шофёрской фуражке, державшего на длинном шесте плакат с моей фамилией.

– Напрасно вы так, Анатолий!
– пеняла мне мама минут через пятнадцать, когда новенький таксомотор мчал нас по широкому шоссе в город.

– Мы, конечно, вам очень благодарны, но вы и так много для нас сделали. И так много тратите.

Я оглянулся. Маму с дочкой я пустил назад - не виделись без малого год, так пусть уж наговорятся. Правда, это означало, что я не могу, как привык в таких случаях, посмотреть в глаза или нежно сжать тонкие пальчики. Шанс выплатить долг за покупку квартиры уже в будущем году стремительно сокращался - это правда, но не скажу, что я так уж сильно об этом жалел. Но, всё же, наверное, не следовало выдавать вслух ту глупость, какую тогда сказал я:

– Поверьте, она того стоит.

Город начался неожиданно. Мне казалось, что мы ещё долго будем мчаться среди зелёных лесов, в которых преобладали тополя и берёзы, и не менее зелёных лугов и виноградников почти без признаков жилья, если не считать таковыми время от времени попадающихся маленьких, сколоченных из сероватых, потемневших от времени досок, сарайчиков. Как вдруг на высоком бугре появилась треугольная стела с крупными белыми буквами: "Лермонтов". И вот уже, обгоняя неспешно ползущие троллейбусы, таксомотор мчится по широкой улице, обсаженной деревьями по обеим сторонам. Справа и слева стоят невысокие дома - в один, в два, редко когда в три этажа. Широкие тротуары выложены разноцветной узорной плиткой, то справа, то слева мелькают поперечные улочки и скверики, где растут каштаны и липы, а над витринами магазинчиков, которых довольно много в первых этажах, висят полосатые тенты.

А как позабавил меня полосатый серо-дымчатый котёнок, гревшийся на солнце на чугунной решётке тротуара, прикрывавшей корни росшего на улице дуба. Таксомотор остановился напротив рубленного трёхэтажного деревянного дома с балконами и резными наличниками. И, пока я расплачивался с водителем и принимал у него вещи, Полина заметила этого котёнка. Подошла, присела на корточки, погладила мягкую серую шёрстку кончиками пальцев:

– Привет.

Оказалось, что она с родителями живёт на третьем этаже этого самого деревянного дома. Прежде о таких домах мне лишь приходилось слышать - видел же я такой впервые. И в самом деле, настоящий многоквартирный дом со всем, что положено - с просторным подъездом, ведущей наверх скрипучей лестницей и дверьми квартир, выходящими на лестничные площадки. Даже с обязательными почтовыми ящиками между вторым и третьими этажами. Нет-нет, почтовые ящики здесь вовсе не были деревянными. Напротив, они оказались вполне современными, из стекла и металла.

За деревянной дверью на третьем этаже обнаружилась довольно просторная и очень светлая квартира в четыре комнаты с высокими потолками и даже целых два балкона, один из которых выходил во двор с обязательной детской площадкой, а другой - в заросший вишней проулок. Много мягкой и лакированной мебели, ковёр на стене и разлапистая пыльная пальма в углу в большой комнате, неизменный телевизор напротив обеденного стола.

И на удивление много книг, стоявших в отдельном узком книжном шкафу за остеклёнными дверцами. Главным образом приключенческих, географических, первопроходческих, написанных на Старой Земле лет триста назад, в те времена, когда Земля была единственной планетой Солнечной Системы. Жюль Верн, Луи Буссенар, Майн Рид, Качулкова, Обручев, Штильмарк, Каверин... Кстати, "иностранцы" все переводные, а не на языках оригиналов. Немало оказалось и книг новых, но тоже художественных и приключенческих, посвященных открытию и освоению новых планет Солнечной Системы. Гарин, Сергеев, Кульчитский, Тибо, Менсон. Целая полка занята альбомами с видами планет. Хотя, признаюсь - в другое время и в другой ситуации не удержался бы от того, чтобы открыть дверцу шкафа и сунуть туда нос.

– Здравствуйте, молодой человек!

Оказалось, это папа. Невысокий - мне показалось, мама даже повыше будет, лысоватый, круглый, как колобок - брюшко полы пиджака раздвигает. Разодетый и расфранченный, как на парад - новёхонький, идеально отглаженный серый костюм, отутюженная белая рубашка, галстук. А рядом - два новых родственника мужского пола: такой же невысокий парень вполне призывного возраста и мальчишка лет тринадцати.

– Знакомьтесь, молодой человек! Это - Саша, а это - Игорь.

– Александр, - немедленно поправил папу взрослый парень.

Впрочем, как я узнал почти сразу же, на самом деле ему всего лишь шестнадцать. Он просто старался выглядеть старше, а на самом деле старшая из них, из всех троих Полина. О чём сообщила мне выглянувшая из дверей кухни мама, после чего выставила нас - меня и Полину, на улицу. Дескать, виновникам торжества нечего делать в доме, где заканчиваются последние приготовления к торжественной встрече. Мои робкие возражения, что не надо никакой торжественной встречи, были быстро пресечены. И вот уже мы с Полиной сидим на лавочке под балконом в том самом, заросшем вишней проулке, держимся за руки - и Полина рассказывает, что у них здесь и как, и что именно изменилось за время её отсутствия.

– И как тебе?

– Даже не знаю, - ответил я.
– Странно как-то. Совершенно не представляю, каково это - иметь большую семью...

– Толик! Ты мне это уже говорил...

– И сейчас ты снова мне скажешь, что со мной чувствуешь себя маленькой девочкой, а с ними - старой, много повидавшей женщиной.

– Толик!..

Как же я люблю, когда она улыбается! Кто ещё в целом свете может улыбаться так солнечно и так нежно? Век бы на неё такую любовался. Сколько мы просидели? Как бы не до самого вечера, когда заходящее солнце повисло над самыми крышами, а на зелёную траву и на стену дома напротив легли длинные тени.

– Молодые люди!
– окликнула мама с балкона.
– Только вас ждут!

Ну, и стол же они накрыли! В большой комнате под той самой разлапистой пальмой, на снежно-белой скатерти с вышитыми ярко-красными вишнями. И салат такой, и салат сякой, и всякого рода рыбка-колбаска, и нарезанные огурчики, и хлебушек-печенюшка... А, судя по характерным запахам, донёсшимся с кухни, когда мы входили, должна была быть и вторая перемена, суп или картошка. Нет, Полина ещё дома говорила, что нашего приезда ждут, но чтобы настолько...

И, разумеется, были здесь бокальчики. По два около каждого прибора - круглый и пузатенький, словно гриб на тонкой ножке и маленькая гранёная стопочка. Вот это уже совсем некстати, хотя... Взрослые же люди, разберёмся.

Нас с Полиной усадили под пальмой во главе стола, на стульях с мягкими сиденьями и высокими резными спинками. Сидим, словно король с королевой на тронах. По левую сторону, рядом с Полиной - папа и оба её братца. По правую, рядом со мной - мама и маленькая, полненькая, кругленькая как колобок, Полинина тётушка. Как я уже знал, семья у них большая - помимо упомянутой тётушки есть ещё одна и целых два дяди с жёнами и детьми. Впрочем, упомянутые дяди и вторая тётушка живут довольно далеко, в разных концах города - тогда как толстенькая тётушка живёт в этом же доме на первом этаже, и не пригласить её было бы невежливо.

Рассаживались долго. Шум, гам, разговоры... Выяснилось, что стульев на всех не хватает, и одному из братцев - старшему или младшему нужно идти за ними в другую комнату. Пока продолжалась вся эта неразбериха, я ощупью нашёл и чуть-чуть сжал тоненькие пальчики. Полина повернулась ко мне:

– Да?

– Так, просто, - ответил я.

Хотя на самом деле мне хотелось сказать:

"Просто люблю!"

Но вот, наконец, все сели. Поднялся папа и, вытащив откуда-то из-под стола пыльную пузатую бутыль с чем-то тёмно-красным, показал всем чуть ли не вручную, цветными карандашами нарисованную этикетку со своим и жены портретом и шутливой надписью, а потом долго возился с пробкой, запечатанной настоящим сургучом. Открыл и стал наливать - всем, включая младшего из братьев, которому, правда, налил всего лишь капельку. И, разумеется, мне - прежде, чем я успел протестующее протянуть руку. Затем, водрузив бутыль в центр стола, где для неё, на выложенном салфетками блюде было приготовлено место, произнёс... Нет, не тост. И даже не речь, а самый настоящий рассказ о том, какая у него выросла дочь, как он рад её видеть взрослой, студенткой столичного Университета, невестой, и какой замечательный парень, её жених, приехал вместе с ней. Сказав, он поднял пузатый бокал на ножке, вся семья дружно встаёт и не менее дружно чокается.