С любовью, Луков

Но мое пристальное внимание меня не подвело.

— Что? — спросила я, продолжая смотреть на парня.

Он не удивился тому, что его поймали, так что отпираться не стал.

— Кто же тогда твой любимчик? — медленно уточнил мой партнер, пристально изучая меня серо-голубыми глазами.

Я посмотрела на малышку в своих руках и улыбнулась, вглядываясь в ее крошечное личико.

— Оба ребёнка Руби.

И тут же заметила, как сильно у Ивана дернулся кадык, и как дрогнул его голос, когда он задал мне еще один вопрос.

— Я про твою семью, Пончик. В твоей непосредственной семье кого ты любишь больше всех?

Мне не нужно было рассуждать об этом. Ни секунды. Вообще. И не стоило даже смотреть Ивану в глаза для того, чтобы ответить:

— Каждого из них.

В его тоне не сквозило недоверие, когда парень задал новый вопрос.

— Что, всех сразу?

Поцеловав ребенка в лоб, я сказала:

— Да. Всех сразу. У меня нет любимчиков.

Иван сделал паузу, а затем продолжил:

— Но почему?

В груди кольнуло так, что у меня перехватило дыхание.

Что причинило мне боль. Не сильно, но достаточно, чтобы я почувствовала. Не важно, насколько редко это случалось, ощущение всегда было одним и тем же.

Так что я определенно не смотрела на своего партнера, с которым проводила дни напролёт, когда ответила:

— Потому что люблю их всех одинаково.

Однако засранец не сдавался.

— Почему?

— Что значит «почему»? Я просто люблю их и все, — сказала я, продолжая избегать зрительного контакта и пытаясь сделать вид, будто изучаю крошечное лицо в своих руках.

Дело в том, что спортсмены, да и люди в целом, которые жаждали побеждать везде и всегда, не знали значения слова «сдаться»... Смириться. Эта концепция им была чужда. Так с чего я решила, что человек, который, по-видимому, был еще более жалким неудачником, чем самый огромный лузер на планете (я), не станет зацикливаться на чем-то, что и так уже ясно. И это было выше моего понимания.

Поэтому не стоило удивляться, когда парень продолжил задавать один и тот же вопрос, на который я абсолютно не хотела отвечать.

— Так почему, Жасмин? — Иван сделал паузу, давая словам отложиться в моем сознании. — По какой причине ты любишь их всех одинаково?

Мне была ненавистна ложь, потому что как только ты решался солгать, враньё начинало съедать тебя изнутри, приходилось постоянно помнить об обмане и контролировать свои слова… Зная, что рано или поздно твоя ложь причинит кому-то боль. Возможно, я была тряпкой, но все же рискнула сказать Ивану правду.

— Потому что в каждом из них есть и хорошее, и плохое. Я не пытаюсь использовать их недостатки против них самих, — объяснила я ему вынужденно, сама того не желая. Определенно не желая. Чем так плоха была правда, кроме того, что из-за неё у меня внутри все ужасно болело.

Я посмотрела на Ивана, прежде чем продолжить, потому что не хотела, чтобы он подумал, будто я смущена. Мне не хотелось, чтобы мои слова казались чем-то важным. В противном случае, он воспринял бы все именно так, а я определенно этого не желала. Поэтому продолжила.

— Мне хочется, чтобы моя семья знала, что я люблю их такими, какие они есть. И не желаю, чтобы кто-то из них чувствовал себя плохо, думая, что моя симпатия принадлежит кому-то одному.

Ну вот, я призналась. Теперь уже нельзя было забрать свои слова.

Они повисли в воздухе, витая между мной и Иваном.

Но он ничего не сказал.

Мой напарник не произнёс ни слова, пока стоял весь такой высокий и совершенный, глядя на меня своими голубыми глазами так долго, что мне захотелось поежиться. Однако Луков точно был последним человеком в мире, перед которым я бы это сделала, и не важно друзья мы или нет. Парень и так уже видел меня не в лучшем состоянии. Ему не стоило знать, что со мной делают разговоры о любимчиках.

Вместо этого я закатила глаза и спросила:

— Как насчет того, чтобы перестать на меня пялиться? Из-за тебя я чувствую себя неловко.

И что же ответил этот придурок? Обычное «Неа».

Я просто проигнорировала его.

К счастью, именно в этот момент в комнату вразвалочку вошёл Бенни в помятой одежде и с опухшим лицом, и пробубнил:

— Жасси, я ефть хосю.

Я ухватилась за этот шанс, прежде чем увязла бы в нежеланном разговоре, продолжая обсуждать то, о чем мне не хотелось даже думать.

— Хорошо, Бенни, — сказала я, а затем посмотрела на Ивана и спросила. — За кем будешь присматривать, за малышкой или мальчиком?

На лице моего партнера мелькнуло тревожное выражение, и у меня чуть не вырвался смешок.

— Нужно кого-то выбрать?

— А зачем, по-твоему, я тебя сюда притащила? Конечно.

Иван моргнул, прежде чем его взгляд прошелся по Бенни, который все еще дремал, стоя в дверях, а затем перескочил на спящее лицо Джесси.

— Они оба маленькие, — сказал парень так, словно открыл мне глаза на мир.

Настала моя очередь моргать.

Иван прикусил свою розовую губу и посмотрел на мальчугана, который стоял в дверях, вероятно, даже не понимая, что мы не его родители. Потом Луков решился.

— Возьму на себя малышку.

Я не позволила удивлению отразиться на моем лице. Мне казалось, что он выберет Бенни вместо Джесси.

— Окей. Вот, — произнесла я, подойдя к Ивану и протянув ему ребёнка.

Выражение лица парня почти рассмешило меня.

— Я никогда раньше не держал в руках младенца, — пробормотал он, напрягаясь всем телом.

— У тебя получится.

Иван пристально на меня взглянул, а затем сложил свои руки, повторяя мою позу.

— Конечно, получится.

Я просто хмыкнула, а Луков улыбнулся. Было несложно переложить малышку в его руки. Парень уложил маленькую головку Джесси в сгиб локтя, а затем прижал к себе.

— Она такая легкая, — прокомментировал мой партнер, когда девочка оказалась полностью в его объятиях.

— Ей всего несколько месяцев, — ответила я ему, разворачиваясь к Бенни.

Иван усмехнулся.

— Это ничего не значит. Ты тоже маленькая, но ужасно тяжёлая.

— Ой, заткнись. Я не настолько тяжёлая, — повернув голову и посмотрев на него через плечо, я протянула руки к племяннику.