С любовью, Рома

— Рома, — обречённо вздохнула его мать, — не быть тебе гусаром.

— Дык я и не претендую. Я лучше собой побуду.

И в этом был весь он.

***

Окончательно мы сдались весной. Что, наверное, вышло вполне символично. У нас были каникулы, и думать об учёбе не оставалось никаких сил. Весь год мы, как и все наши одноклассники, усиленно готовились к экзаменам, а при упоминании заветного сочетания трёх букв «ЕГЭ» уже начинало тошнить и бросать в дрожь. И вот именно тогда Ромео огорошил меня неожиданным: «А поехали на выходные за город?» Я посмотрела на него ошарашенным взглядом и… кивнула, соглашаясь разом на всё.

Рома каким-то чудом убедил Стаса снять нам номер на загородной базе отдыха. До сих пор не знаю, что он сказал Сашкам, мне же пришлось врать бабуле с мамой, что на выходных буду у Лапиной усиленно готовиться к экзаменам.

 — Тань, встретишь моих на улице, ври, что я у тебя дома над учебниками сижу, — едва ли не молила я её. К счастью, подруга была из понятливых.

— Угу, — развеселилась она, — ты там со своим «учебником» поаккуратней только… карандаши не затупите.

Накануне отъезда я сидела дома и без устали нервничала, ощущая себя словно на иголках. Даже к бабушке в комнату пришла, не в силах выдержать груз своих мыслей. Мама в этот день работала.

Ба смотрела какую-то очередную слезливую передачу на ТВ, где юная девочка, обделённая судьбой, виртуозно играла на пианино.

— Красиво, — подала я голос, лишь бы что-то сказать.

— Лариса куда лучше могла.

— Мама?! — искренне удивилась я.

— Ну да, — как ни в чём не бывало пожала плечами бабушка. — Она же всё детство и юность музыкой занималась.

— Да?! — всё с тем же недоверием переспросила я.

— А чему ты, собственно, удивляешься? 

— Ну-у-у… это же мама.

К своим семнадцати годам я привыкла воспринимать её скорее как непутёвую младшую сестру, чем своего родителя. 

— Она не всегда такой была, — грустно покачала головой бабушка. — В детстве она была очень талантливой девочкой. Все педагоги ею восхищались.

— Да? — вновь не поверила я. Бабушка почти никогда не рассказывала о прошлом мамы.

— Да… До того как её болезнь стала проявлять себя. Да даже тогда! Ты не представляешь, какой умницей и красавицей была твоя мама!

Она была права — мне было очень тяжело рассмотреть в матери хоть что-либо прекрасное.

— И что случилось потом?

— А потом она влюбилась.

— Безответно?

— Отчего же. Твой отец тоже был без ума от неё.

А вот здесь я чуть не упала с дивана.

— Отец? Мой?

— Конечно. Ты же не думала, что появилась из воздуха?

— Нет, но ты никогда не говорила о нём. 

Бабушка задумчиво посмотрела в мою сторону, словно прикидывая, стоит ли вообще продолжать начатую тему. И если честно, то я была уверена, что она сейчас пойдёт на попятную, но ба меня удивила.

— Лариса была очень талантливой девочкой. И красивой. В школе у неё было много друзей и поклонников, до того как эта окаянная болезнь взяла верх. Все сначала считали, что это у неё причуды такие… Настроение меняться стало, плакала часто, потом бояться всего стала. Говорили, что возраст такой, я её даже к врачам водила, те руками лишь разводили, пока Лара однажды не заявила, что голоса слышит. Вот тогда ей поставили эту самую шизофрению. Таблетки выписали, они вроде как помогали, вот только ей от них плохо было: подавленная всё время ходила, печальная, сил не было ни на что.

— И она их бросила?

— Нет, она старалась. Очень старалась быть как все, продолжала заниматься музыкой, ходила в школу, вот только на ней как будто поставили крест. Учителя занимались с ней в полсилы, перестали отправлять её на конкурсы. Маму это очень расстраивало. 

— Ну да, — согласилась я, вдруг испытав острый укол обиды за маму. Это ведь, наверное, очень больно, когда все от тебя отворачиваются.

— С возрастом стало чуть легче. Лекарства помогали, да и она сама стала привыкать к своей болезни. Окончила школу, поступила в музыкальное училище.

— Мама — музыкант? — искренне удивилась я, вспоминая о том, что никогда не видела её документов об образовании.

Ба едва заметно отрицательно качнула головой:

— Она так и не закончила.

А это уже было больше похоже на правду.

— Почему?

— Отца твоего встретила. Он тоже был студентом, учился в том же колледже. У них случилась любовь. 

— Самая настоящая?

— Самая настоящая. Твоя мама настолько потеряла голову, что даже лекарства принимать перестала, уверенная в том, что они её… тормозят, как нынче говорят. Ей хотелось быть самой-самой для него. Самой весёлой, самой активной… И у неё почти получилось. Она расцвела. Я, если честно, очень радовалась за неё, ведь всё шло так хорошо и Лариса была по-настоящему счастлива. 

— Пока…

— Пока она не забеременела тобой. Сама понимаешь, дело молодое…

— А студент этот её куда делся?

— Испугался. Мама, когда поняла, что в положении, тоже сильно запереживала и стала… нервной и дёрганой. И это ещё больше насторожило Анатолия.

Анатолий. Анатольевна. Так вот как, значит, звали моего отца. Всю жизнь я была Игоревной в честь дедушки, который умер задолго до моего рождения.

— И он ушёл?

— Не сразу, но да. И это подкосило Ларису окончательно. Врачи предупреждали её о том, что необходимо принимать лекарства, но она очень боялась, что это навредит тебе. 

— А потом?

— Когда ты родилась, у неё случилась… как её сейчас модно называть… послеродовая депрессия. Но тогда о таком никто не говорил. Она и доломала нашу маму.

Бабушка шмыгнула носом и… неожиданно заплакала.

— Сонечка, ты даже не представляешь, какой была Лара.

Это точно. Я не представляла.

***

Сказать, что бабушкин рассказ впечатлил меня, — ничего не сказать. Я настолько была озадачена маминой судьбой, что даже забыла о своих треволнениях по поводу наших с Черновым планов. 

На следующий день, сидя в газельке, которая везла нас за город, и прижимаясь к боку своего парня, я всеми силами пыталась представить ту маму, что жила в бабушкиной памяти. Талантливую, молодую, красивую, влюблённую… И у меня никак не получалось.

— По-моему, ты где-то не здесь, — ворвался в мои мысли Рома. В отличие от меня, ему-то как раз некуда было сбежать от волнения.

— Тут я, — улыбнулась слегка натянуто и потеснее прижалась к нему. — Просто думаю.

— О чём?

Я не знала, стоит ли посвящать его в свои семейные дела. Дело тут было вовсе не в вопросе доверия, просто я сама ещё не определилась, как относиться к открывшейся истории. Но вместе с тем мне было тяжело держать всё в себе, поэтому я спросила первое, что взбрело мне в голову: