S-T-I-K-S: Гильгамеш. Том I

Он выжал свой дар до последней капли.

Его "Возврат" мог перебороть поток воды, двинуть многотонную стальную дверь, но против невообразимой силы твари... он был практически бесполезен и смог лишь на мгновение замедлить движение. Он бил прямо по кости, желая целенаправленно сломать структуру, и судя по тому хрусту, который разнёсся в воздухе, это действительно нанесло монстру урон.

Но чудовище даже не вздрогнуло.

Словно ничего не случилось.

Оскар знал, что заражённые почти не чувствуют боли, но это… Это уже было не просто нечувствительность. Это было полное безразличие.

Словно по венам этого монстра текла не кровь, а сама несокрушимость.

Оскар ощущал растущее внутри бессилие.

Ему была дарована сила. И далеко не бесполезная по словам того же Горгона. И что? Даже с ней он оказался ничем. Жалким насекомым в мире, где даже сам воздух пропитан смертью.

В груди поднялась знакомая пустота.

Та самая, что была с ним, когда он сидел в запертой комнате метрополитена, слушая, как за стеной разрывают людей.

Тогда он не мог ничего сделать.

И сейчас — тоже.

Воспоминания стали затапливать его сознание необоримым потоком.

Когда-то в другой жизни он жил в роскоши или, вернее сказать, в золотой клетке. Но всё началось задолго до его рождения, в морозный день, когда один состоятельный мужчина потерял всё, что когда-либо любил.

Когда-то этот человек встретил женщину и полюбил её больше всего на свете. Любовь безумных королей древности, способных принести на её алтарь страны со всеми их жителями ради только взгляда или запаха платка одной-единственной, посетила его. Ему принадлежали деньги и по-настоящему большая власть, но воистину, сокровищем стала лишь она, стройная как свеча и столь же жарко горящая.

В тот холодный роковой день всё кончилось.

Роды прошли тяжело. Боль, крики, кровь на белоснежных простынях. Последний вздох. Слабая, дрожащая улыбка, полная невыносимой любви и горя одновременно.

— Оскар… позаботься о нём…

Она умерла, но выжил сын.

Малыш не плакал, но когда его крохотное тело оказалось в руках отца, вскрикнул, будто его обожгла материализованная боль. Но его отец лишь стоял, не мигая, не замечая ничего. Его взгляд отливал мутным стеклом разбитого сервиза.

Он вышел из роддома, держа ребёнка в руках, но так и не взглянув на него. Сел в машину, вжал педаль газа и двигатель Ягуара взревел, и помчался по ночной мгле наперекор начинавшейся вьюге, не чувствуя ни единой эмоции. Ни боли, ни отчаяния. Только трезвую, холодную пустоту.

Ребёнок закричал.

Мужчина посмотрел на него. Долго. Отрешённо.

Затем остановил машину, открыл окно, вытащил младенца и выбросил его в подворотне, неподалёку от мусорного бака.

Ягуар рванул с места и скрылся в зимней тьме, запорошив маленького мальчика грязным снегом.

Отец пил всю ночь. Напивался, кололся, вместил в себя больше колёс, чем лимузин «Американская мечта», но ни одно вещество в этом мире не могло приглушить трезвость его сознания. Потому что каждый раз, закрывая глаза, он видел её. Бледные глаза богини, смотрящей на него с того света.

Но даже в густеющем омуте своей депрессии он вспомнил последние слова.

«Позаботься о нём».

На рассвете он вернулся в подворотню.

Но ребёнка там не было.

На снегу осталась лишь слабая цепочка следов, ведущая куда-то дальше — к мусорным бакам.

Мужчина шёл по следу, оставленному в снегу. Неровная, слабая цепочка, почти засыпанная новым снегом. Она вела его к мусорным бакам, а за ними — к небольшому укрытию из коробок и разбросанного хлама.

Здесь, среди ледяной тишины, он увидел её. Силуэт женщины, которую он так сильно любил, но, моргнув ещё раз, он понял, что это всего лишь игра ветра и света.

Заглянув в коробку, он увидел, как обессиленная доберманша прикрывала своим телом дрожащего ребёнка. Грея его, защищая от холода. Рядом сосали молоко и копошились несколько щенков: её собственные дети.

Он смотрел на неё.

Она, не поднимая головы, посмотрела в ответ.

В её глазах не было страха. Ни мольбы, ни агрессии. Только усталость и принятие своей судьбы.

Эту собаку выгнали. Выкинули, как мусор. За то, что она принесла в мир не чистокровных щенков, а бесполезных дворняг. Она потеряла хозяев, дом, тепло, но не потеряла своё естество, до конца оставаясь матерью.

И теперь она грела его сына.

Мужчина шагнул вперёд, наклонился и поднял всю коробку.

Ребёнок, доберманша, щенки — они, казались невесомыми в его сильных руках.

Он сделал это так же механически, как и выбросил сына несколькими часами ранее. Без эмоций, без осознания, без желания. Будто его вели не собственные мысли, а только сила тех последних слов.

Он погрузил коробку в машину, сел за руль и поехал домой.

А дома их ждал огромный особняк.

В доме всегда было полно людей.

Они сновали туда-сюда, убирали, вытирали пыль, готовили еду, поправляли занавески. Оскар никогда не знал их по именам, да и они его тоже. Кто-то появлялся, кто-то исчезал, но неизменно находился кто-то, кто заботился о нём. Будь то очередная няня или же случайно зашедшие в его комнату эскортницы — постоянные гости его отца.

Всё началось с безразличия.

Поначалу отец не смотрел на него, не разговаривал, а если и отвечал на вопросы, то односложно, невыразительно, как будто Оскара и вовсе не существовало. Но стоило мальчику подрасти, научиться говорить, задавать вопросы и требовать внимания, всё изменилось. Безразличие уступило место чему-то худшему, чёрной смолью, застилавшему его нутро — возможностью отомстить, вылить на ребёнка полную чашу вины.

— Она была бы жива… — шептал отец, не глядя в глаза.

— Но из-за тебя её больше нет…

— Ты забрал её у меня…

— Иза, моя бедная Иза...

Он никогда не говорил этого на трезвую голову. Алкоголь размывал границы, стирал маску холодности, позволяя выйти наружу тому, что годами гноилось внутри. И вот уже тяжёлая рука отца сжимала маленькое детское плечо, а в мутном взгляде плескалась злоба.

— Слышишь, паскуда, смотри в глаза, мелкий уродец, ты во всём виноват!

Оскар слышал.

Он слышал это каждый день. И, как любая ложь, повторённая тысячу раз, эти слова начали становиться правдой.