С утра и до вечера

ему жизнь: льву неподвижный «чурбан» вскоре наскучил

и он, зевнув, ушел разгонять свой сплин другим

развлечением.

В одном зоопарке случилось, что на сторожа напала

львица. Он замер, не шевелясь и не сопротивляясь. Она

катала его лапами, но не тронула. Единственное ранение

получил догадливый сторож — огнестрельное: полицейские,

которые сбежались к клетке, целясь в львицу, попали в него.

Карл Гагенбек ехал в одном вагоне с купленным им

львом. Ночью лев сломал клетку и, поздравляя себя с

удачей, направился прямо к Гагенбеку. Но тот испортил ему

аппетит, притворившись мертвым. Зверь обнюхал его,

подышал в самое лицо и ушел подальше от «мертвеца» в другой

угол вагона. Там уснул без обеда.

Латинские историки рассказывают о случае, еще более

удивительном. Один римлянин попал в плен к галлам, и они

потребовали, чтобы он выдал разные военные секреты. Тогда

пленный, чтобы под пытками случайно не проговориться, не

притворился, а натурально сделал себя мертвым. Попросил

три минуты на раздумье, сел в угол палатки и, задержав

силой воли дыхание, умер ровно через три минуты.

Не берусь утверждать, было ли это на самом деле или

только легенда и способен ли человек вообще на такое

самоубийство. Другими способами, часто очень

фантастическими, он мастер убивать себя, когда для него жизнь хуже

смерти.

Животные в такую беду, когда лучше умереть, чем жить,

тоже попадают нередко. Как у них с самоубийством?

«Употребляют» ли они его как средство на крайний случай, когда

уже все потеряно?

Нет, никогда! Хотя разных рассказов и легенд о само-

убийстве животных много, особенно в книгах

художественных и исторических. Но наука такими фактами не

располагает. Да это и невозможно, потому что о смерти животные

ничего не знают. Знают безотчетный врожденный страх

перед врагом, перед всем, что непонятно и пугает. Но чем

грозит им этот страх, о дороге в никуда, которая начинается

по ту сторону жизни, они понятия не имеют.

Было время, когда даже серьезные исследователи писали

о самоубийстве животных. Аристотель первым рассказывал

забавную басню о коне, который, совершив неблаговидный

поступок, бросился с горя со скалы.

Через две тысячи лет Наполеон после победы при

Аустерлице получил донесение о лошадином самоубийстве.

Объезжая поле битвы, он заметил коня, который в позе

невыразимого страдания стоял над трупом убитого хозяина. Он

приказал следить за животным и обо всем замеченном

докладывать ему. И вот наутро ему подали рапорт: «Лошадь

простояла всю ночь перед трупом своего господина. С

восходом солнца она начала рассматривать его, обнюхивать

со всех сторон, издала тяжелые вздохи, затем помчалась

к Дунаю и утопилась».

Много подобных историй было рассказано и о других

животных — обезьянах, кошках, собаках, овцах, даже о

птицах. О лебедях, например, которые будто бы, потеряв

подругу, с горя убивали себя, падая на землю.

Некоторые охотники уверяют, что раненые утки ныряют

под воду и, чтобы не попасть живьем в руки своего убийцы,

хватаются там клювом за водоросли.

Правда, случаются иногда странные происшествия,

которые на первый взгляд, может быть, и выглядят как

сознательное стремление животного к гибели.

Белки и лемминги, когда переселяются на новые места,

тысячами тонут в реках и фиордах. Но это не стремление

к гибели, а просто незнание, где гибель.

Однажды двухтысячное стадо полудиких быков и коров,

которое паслось в прериях Аргентины, без всякой

видимой причины вдруг бросилось в реку Парану и утонуло.

Там ясе, в Южной Америке, случилось и такое: сотни

крокодилов дружно покинули гостеприимное устье Амазонки и.

поплыли в открытое море на верную гибель.

Видели и слонов в море, далеко от берега (слоны

отличные пловцы). На одного слона-мореплавателя напали акулы

и разорвали его. Бегемоты и дикие свиньи, переплывшие

пролив между Африкой и Мадагаскаром, счастливо избежали

акульих зубов и акклиматизировались в новой стране

(позднее бегемоты на Мадагаскаре все вымерли).

Эти странные «выходки», это непонятное влечение

сухопутных зверей к морским путешествиям биологи объясняют

так: у многих животных есть врожденное побуждение к

расселению на новые земли, расширение мест своего обитания

во все стороны, куда только возможно. В некоторое время —

когда, например, где-нибудь их слишком много расплодилось

и есть стало нечего,— и у некоторых особенно непоседливых

из них страсть к переселению побеждает все другие чувства,

даже инстинкт самосохранения. И тогда звери без ластов

и плавников храбро и безотчетно бросаются в море, чтобы

вплавь добраться до тучных пастбищ, которые чудятся им

за горизонтом, или плывут на авось: куда-нибудь да

прибьет течение. Едва ли животные, пускаясь в рискованные

вояжи, о чем-нибудь рассуждают, скорее, всемогущий

инстинкт гонит их на поиски новых земель без всяких

раздумий об удачах и неудачах, которые их ждут.

Есть и такая гипотеза: кочующие белки и лемминги

ведут себя как чумовые — гибнут в городах, попавшихся на

пути, тонут в реках. Они одержимы помешательством, все

обезумели от каких-то не известных нам пока причин,

может быть, от паразитов в мозгу — как овцы от иных