Сад нераскрывшихся цветов

– - Ты придешь на завтрашнее мероприятие?
– - внезапно задал вопрос Арлен, глазами обратившись ко мне. В темноте они теряли свой зеленоватый цвет и становились практически черными.

– - Что там делать?
– - нахмурился я.

– - Ты должен увидеть то, что ты хотел, -- как счастлива твоя подружка. И она должна увидеть, что ты счастлив за нее. Ты склонен к жалости, поэтому и опекаешь.

– - Если бы я был склонен к жалости, -- в тот момент мой голос прозвучал достаточно резко, -- я бы тогда не разбил тебе нос.

– - Это говорит лишь о твоей эмоциональности, но никак не о безжалостности, -- усмехнулся юноша, и я вскипел еще больше от того, как он себя преподносил: будто нет в "Хартвуде", а то и во всей стране, человека умнее. И иногда мне казалось, что я начинаю верить в это.

– - И что?
– - вновь фыркнул я, заведя ладони за спину.

– - Это слабость, -- протянул парень.
– - А слабость - это проигрыш.

В тот момент я хотел что-то возразить ему, но он развернулся и хлопнул балконной дверью, оставив меня в одиночестве. А фонарики в саду всё горели, напоминая, что в этом мире еще много всего прекрасного. И даже захотелось спать.

***

В воскресение всегда можно было оставаться в постели дольше. Но только не сегодня: звонкий детский смех и громкие крики со школьного двора заставили меня проснуться не по своей воле. Но я все равно был впечатлен -- почти целый месяц мне не удавалось спать до одиннадцати утра. Моего соседа не было в комнате: на удивление, его постель была слишком аккуратно убрана, книжки расставлены едва ли не по алфавиту, а на полу не валялось ни единой его вещи. Все это казалось очень непохожим на Гаррета, как и то, что я не услышал его тяжелую поступь, будучи спящим. День, казалось, готов преподнести что-то еще: юноша явно нервничал все утро и, видимо, не знал, чем себя занять. Я страдальчески простонал, поднявшись и захлопнув приоткрытое окно, чтобы визг младшеклассников не портил день с самого утра. Мне и так казалось, что пресловутый осенний бал по умолчанию делает день хуже всех остальных. Передо мной все еще стоял выбор -- пойти или остаться в стороне. Но вчерашние слова Арлена о том, что Лили будет счастлива видеть меня, врезались в память, и я практически изменил свое решение. Мне хотелось увидеть по-настоящему счастливую Блейн.

После утреннего душа в голову пришла идея найти наряд, соответствующий событию, но сколько я ни перебирал свои немногочисленные рубашки, остановиться на чем-то одном не мог: я беспокоился, что не буду соответствовать остальным, хотя всегда всячески пытался убеждать себя, что неподвластен толпе. В конце концов, на редкость утомленный, я взглянул на себя в зеркало и безразлично махнул рукой. Темные брюки, рубашка глубокого синего цвета с кожаными вставками на плечах и черные оксфорды казались мне вполне подходящими вещами. Я никогда не любил наряжаться или слепо следовать зачастую безумной моде нашего миллениума, но чувство вкуса во мне воспитывала мать. Она часто помогала мне с выбором, объясняя главное правило -- важно, чтобы вещь хорошо сидела. Я руководствовался ее мнением и всегда нравился себе в обновках.

После я немного покривлялся перед зеркалом, а затем разделся и повесил все на спинку стула. Младшеклассников во дворе собралось еще больше; мне повезло, я не слышал их восторгов, зато через гладь оконного стекла мог наблюдать за играми, связанными с осенним фестивалем. Дети часто становятся героями книг. Может быть, из-за этой непринужденности, которой не хватает взрослым?

Час за часом длилось мое мучение скукой, и даже не хотелось идти на обед. Я хватался за книги, надеясь спастись меж страниц, но даже единственные друзья сегодня не принимали меня -- я не мог сосредоточиться, не мог погрузиться в чтение, как делал это обычно. Пару раз я высовывался из комнаты, но, завидев коменданта, бросался обратно, чтобы тот не поймал меня за бездельем: я слышал, как этажом ниже суетились ученики, совершая последние приготовления к балу. Я даже пробовал вздремнуть, и в этом мне помог дождь, разогнавший веселившихся во дворе. Мне казалось, я нервничал. Не так, как нервничают перед экзаменом или встречей с дорогим человеком. Это чувство было тяжелое, словно камень на шее, гнетущее, темное и разъедающее. Все это время меня преследовало ощущение какой-то беды. И чем ближе был бал, тем сильнее болело внутри. Я не впервые заметил это за последние несколько дней.

Ровно в шесть я поднялся с кровати и без суеты облачился в выбранный наряд, а затем пригладил растрепавшиеся волосы и сделал попытку надеть жизнерадостную маску. Тщетно. Сквозь фальшивый излом губ все равно проступал меланхоличный Нил Джонатан Уэбб. Дверь скрипнула, зашел Гаррет, который, как оказалось, пропадал на тренировке -- я научился определять это по запаху его тела, даже не оборачиваясь. Наспех он разделся, и порядок, продержавшийся в комнате рекордные несколько часов, растворился, словно и не был.

– - Вообще забыл, Нил, -- лаконично и с придыханием объявил Манн.
– - Но если ты подождешь меня, то пойдем вместе.

– - На этот бал? Без проблем, -- пожал плечами я и уселся на край стула, ногой незаметно пнув брошенные вещи соседа под его кровать. Юноша тут же накинул на плечи растянутую футболку и в таком виде направился в душевую, прямо по людному коридору. Мне оставалось лишь вздохнуть и вновь ждать.

Все праздники "Хартвуда" проходили в специально отведенных для этого помещениях. Одно служило для концертов, а другое для подобных мероприятий. Сразу же мне вспоминалась школа в Рочестере с ее маленьким спортивным залом, где проходило все, начиная от ежегодных танцев и заканчивая торжественными выпускными. Здесь же было иначе -- моя нынешняя школа вдоволь могла нахвастаться всем, что могло с толком занимать учеников в свободное время, будь то бальные залы, спортивные площадки, библиотека и даже сад, в который я был безнадежно влюблен. Уже через полчаса я со своим старшим товарищем, облаченным в обыкновенный официальный костюм, смотревшийся на нем, мягко сказать, странно, спускался по лестнице. Мимо нас то и дело проходили нарядные довольные девушки и хохочущие юноши. Гаррет здоровался с некоторыми из них, а при виде местных красавиц забавно подмигивал мне. Но отчего-то мне было совсем не до них.

Низ живота уколол легкий спазм, едва я заметил компанию своих одноклассников, толпящихся возле распахнутых дверей зала. В их числе были мои обидчики и та девушка, о которой сосед говорил совсем недавно. Они довольно непринужденно окинули меня взглядами и продолжили беседу, что показалось мне по-настоящему странным. Я уже приготовился принять едкую насмешку или получить в лоб какой-нибудь канцелярской мелочью. Манн же, стоило мне обернуться, куда-то исчез, будто его со мною и не было. Не то чтобы это обидело меня в тот момент, просто теперь я ощущал себя потерянным и одиноким среди незнакомых и враждебно по отношению ко мне настроенных людей. Но сразу же я переключился на красоту, царившую в зале. Нужно было отдать должное тому, кто заботился об оформлении помещения к празднику: повсюду были развешены гирлянды из пожелтелых листьев, а стены украшали бумажные бабочки, сделанные детьми. Это создавало атмосферу настоящего осеннего праздника, будто здесь поселился сам октябрь. Я не мог похвастаться, что любил это умирающее время года, но в первых двух месяцах все-таки умел находить светлое очарование.

Словно отшельник, в одиночестве я подпер собою стену в самом дальнем углу и попытался разглядеть собирающийся народ. Мне не нравился стоящий гул, но в него, словно лента, вливалась тихая мелодия, и я пытался сосредоточиться только на ней. Девушки не носили вычурные наряды -- в основном их заменяли легкие пастельные платья длиною в пол. Юноши, как на подбор, носили костюмы, а кто-то даже пришел в повседневном школьном пиджаке. Я плохо видел, но пропустить мимо платье роскошного бутылочно-зеленого цвета просто не мог -- оно цепляло взгляд, равно как и его статная хозяйка. В очередной раз я отметил, насколько хороша Леона: ее изящным плечам и светлой коже не было соперников, а про густые светлые волосы, стянутые в привычный высокий хвост, я мог даже не говорить. Только в честь праздника они не были прямыми, словно тягучая карамель, а больше походили на легкие волны. Эта девушка, бесспорно, могла стать книжной героиней, но меня пугали ее глаза. Все, что я мог прочесть в них, -- безнадежная усталость. Через несколько секунд Леона заметила меня и, горделиво отведя взгляд, переключилась на свою подругу. Я поежился и продолжил наблюдать: за руку девушку схватил подоспевший Колин и потянул ее к компании одноклассников. Они с братом походили друг на друга, не столько по характеру, сколько внешне. Понять, что они родственники, можно было по их абсолютно идентичному цвету волос, цвету глаз и стати. Но я знал, что они не близнецы и родились в разные даты одного года. Это казалось мне невероятно странным.

Люди всё подходили, и время неумолимо неслось. Недалеко от себя я заметил мисс Элизабет, с организаторской проворностью беседующую с учениками. Мне было неуютно среди веселящихся, ведь каждый раз казалось, что смеются они именно надо мной. Но внезапно зал застыл в изумлении: порог перешагнул высокий темноволосый юноша, рука об руку идущий с девушкой. Не узнать Блейн было нельзя, и настолько комично она смотрелась рядом с холеным и мужественным Дарси, что мне вновь стало жаль ее. Я давно отметил, что Лили не отличалась особенным вкусом, вот и сейчас на ней было болотно-зеленое платьице, узкое ей в груди и плечах. Видимо, от тесноты лямки натирали кожу, и одноклассница то и дело поправляла их, глуповато улыбаясь. Краситься Лили тоже не умела, поэтому серо-черные синяки под ее глазами, называвшиеся подводкой, тоже вызывали лишь жалость. Зато ее спутник был красив, как никогда, -- ему безумно шел его каштаново-коричневый костюм и черная изящная бабочка, стягивающая ворот. Парня не портил даже заметно разбитый нос. Толпа ахнула, и девушки моментально стали шептаться. Изумилась даже мисс Элизабет, едва не выронившая свой листок со вступительной речью.

Мир вновь исказился. Блейн не удивила меня, зато удивила остальных. А Дарси... Мне показалось, или он улыбнулся мне?..

Примечания:

 Жан Батист Гренуй – - главный герой романа Патрика Зюскинда "Парфюмер".

Глава 9

Мгновение -- доля секунды. А мое мгновение, казалось, длилось тысячи лет. Нет, он действительно улыбнулся мне, причудливо и мимолетно. Но мне хватило и этого, чтобы робко опустить взгляд под натиском этой неимоверной силы. Осторожно, будто боясь сломать, Дарси обхватил ладонь Лили, с подчеркнутой надменностью окинув взглядом присутствующих, и внезапно стало так холодно, что я сравнил себя с Люцифером, покоящимся в девятом круге ада. Другой рукой юноша поправил свои едва вьющиеся волосы, чем заставил ахнуть большую половину девушек в зале -- это было выразительно, но в то же время его движения были непринужденны и легки. Перед парой расступались люди -- Арлен вышагивал по-королевски широко, Блейн семенила за ним, шурша мятым платьем. Мне оставались лишь тяжелый вздох и непонятная зависть. Хотя я не знал, чему завидую.