Сага о Форсайтах

– Очень печально. Выиграете вы или проиграете - безразлично. Такие передряги вредят политической карьере. Но ведь до суда дело не дойдет?

– Мы бессильны что-либо изменить. Но наш защитник ограничится нападением на современную мораль.

– Нельзя нападать на то, что не существует.

– Вы хотите сказать, что не замечаете новой морали?

– Конечно. Попробуйте сформулируйте ее.

– "Не будь дураком, не будь скучным".

Мистер Блайт крякнул:

– В старину говорили: "Веди себя, как подобает джентльмену".

– Да, но теперь такого зверя не сыщешь.

– Кой-какие обломки сохранились: воспроизвели же неандертальского человека по одной половине черепа.

– Нельзя опираться на то, что считают смешным, Блайт.

– А, - сказал мистер Блайт, - ваше поколение, юный Монт, боится смешного и старается не отстать от века. Не так умно, как кажется.

Майкл усмехнулся.

– Знаю. Идемте в палату. Парсхэм проводит билль об электрификации. Может быть, услышим что-нибудь о безработице.

Расставшись с Блайтом в кулуарах, Майкл наткнулся в коридоре на своего отца. Рядом с сэром Лоренсом шел невысокий старик с аккуратно подстриженной седой бородкой.

– А, Майкл! Мы тебя искали. Маркиз, вот мой подающий надежды сын! Маркиз хочет, чтобы ты заинтересовался электрификацией.

Майкл снял шляпу.

– Не хотите ли пройти в читальню, сэр?

Он знал, что дед Марджори Феррар может быть ему полезен. Они уселись треугольником в дальнем углу комнаты, освещенной с таким расчетом, чтобы читающие не видели друг друга.

– Вы что-нибудь знаете об электричестве, мистер Монт?
– спросил маркиз.

– Только то, сэр, что в этой комнате его маловато.

– Электричество необходимо всюду, мистер Монт.

Я читал о вашем фоггартизме; очень возможно, что это политика будущего, но ничего нельзя сделать до тех пор, пока страна не электрифицирована. Я бы хотел, чтобы вы поддержали этот билль Парсхэма.

И старый пэр приложил все усилия, чтобы затуманить мозг Майкла.

– Понимаю, сэр, - сказал, наконец Майкл.
– Но этот билль приведет к увеличению числа безработных.

– Временно.

– Боюсь, что временных зол с меня хватит. Я убедился, что нелегко заинтересовать людей будущими благами. Мне кажется, они придают значение только настоящему.

Сэр Лоренс захихикал.

– Дайте ему время подумать, маркиз, и десяток брошюр. Знаешь ли, дорогой мой, пока твой фоггартизм обречен пребывать в стойле, тебе нужна вторая лошадь.

– Да, мне уже советовали заняться уличным движением или работой почты. Кстати, сэр, знаете - наше дело попало-таки в суд. Слушается на будущей неделе.

Сэр Лоренс поднял бровь.

– Да? Помните, маркиз, я вам говорил о вашей внучке и моей невестке? Я об этом и хотел с вами побеседовать.

– Кажется, речь шла о дифамации?
– сказал старый пэр.
– Моя тетка...

– Ах да! Очень интересный случай!
– перебил сэр Лоренс.
– Я читал о нем в мемуарах Бэтти Монтекур.

– В старину дифамация нередко бывала пикантна, - продолжал маркиз. Ответчицу привлекли за следующие слова: "Кринолин скрывает ее кривобокость".

– Если можно что-нибудь сделать, чтобы предотвратить скандал, - пробормотал Майкл, - нужно действовать немедленно. Мы в тупике.

– Не можете ли вы вмешаться, сэр?
– спросил сэр Лоренс.

У маркиза затряслась бородка.

– Я узнал из газет, что моя внучка выходит замуж за некоего Мак-Гауна, члена палаты. Он сейчас здесь?

– Вероятно, - сказал Майкл.
– Но я с ним поссорился. Пожалуй, сэр, лучше бы переговорить с ней.

Маркиз встал.

– Я ее приглашу к завтраку. Не люблю огласки. Ну-с, мистер Монт, надеюсь, что вы будете голосовать за этот билль и подумаете об электрификации страны. Мы хотим привлечь молодых людей. Пройду сейчас на скамью пэров [25]. Прощайте!

Он быстро засеменил прочь, а Майкл сказал отцу:

– Если он не намерен этого допустить, пусть бы и Флер пригласил к завтраку. Как-никак в ссоре затронуты две стороны.

III

СОМС ЕДЕТ ДОМОЙ

А в это время Сомс сидел с одной из "сторон" в ее гостиной. Она выслушала его молча, но вид у нее был угрюмый и недовольный. Разве он имел представление о том, какой она чувствовала себя одинокой и ничтожной? Разве он знал, что брошенный камень разбил ее представление о самой себе, что слово "выскочка" ранило ее душу? Он не мог понять, что эта травма отняла у нее веру в себя, надежду на успех, столь необходимые каждому из нас. Огорченный выражением ее лица, озабоченный деталями предстоящего "зрелища" и мучительно стараясь найти способ избавить ее от неприятностей. Сомс молчал как рыба.

– Ты будешь сидеть впереди, рядом со мной, - сказал он наконец.
– Я бы посоветовал тебе одеться скромно. Ты хочешь, чтобы твоя мать тоже была там?

Флер пожала плечами.

– Да, - продолжал Сомс, - но если она захочет, пусть пойдет. Слава богу, Брэн не любит отпускать шуточки. Ты была когда-нибудь на суде?

– Нет.

– Самое главное - не волноваться и ни на что не обращать внимания. Все они будут сидеть за твоей спиной, кроме присяжных, а они не страшные. Если будешь смотреть на них - не улыбайся.

– А что, они к этому чувствительны, папа?

Сомс не реагировал на столь легкомысленную реплику.

– Шляпу надень маленькую. Майкл пусть сядет слева от тебя. Вы уже покончили с этим... э-э... гм... умалчиванием?

– Да.

– И я бы этого не повторял. Он тебя очень любит.

Флер кивнула.

– Может быть, ты мне что-нибудь хочешь сказать? Ты знаешь, я ведь о тебе беспокоюсь.

Флер подошла и села на ручку его кресла; у него сразу отлегло от сердца.

– Право же, мне теперь все равно. Дело сделано. Надеюсь только, что ей не поздоровится.

Сомс лелеял ту же надежду, но был шокирован ее словами.

Вскоре после этого разговора он с ней расстался, сел в свой автомобиль и поехал домой, в Мейплдерхем. Был холодный вечер, и Сомс закрыл окна. Ни о чем не хотелось думать. Он провел утомительный день и лениво радовался запаху стефанотиса, которым, по распоряжению Аннет, душили автомобиль. Знакомая дорога не наводила на размышления, он только подивился, как много всегда на свете народу между шестью и семью часами вечера. Он задремал, проснулся, опять задремал. Что это, Слау? Здесь он учился, прежде чем поступил в Молборо, и с ним молодой Николае и Сент-Джон Хэймен, а позже - еще кое-кто из молодых Форсайтов. Почти шестьдесят лет прошло с тех пор! Он помнил первый день в школе - с иголочки новый мальчик в новом с иголочки цилиндрике; в ящике от игрушек - лакомства, которыми снабдила его мать; в ушах звучат ее слова: "Вот, Сомми, маленький, угостишь - и тебя будут любить". Он думал растянуть это угощение на несколько недель; но не успел он достать первый пряник, как его ящиком завладели и намекнули ему, что недурно было бы съесть все сразу. За двадцать две минуты двадцать два мальчика значительно прибавили в весе, а сам он, оделяя других, получил меньше двадцать третьей доли. Ему оставили только пачку печенья с тмином, а он совсем не любил тмина. Потом три других новичка назвали его дураком за то, что он все раздарил, а не сберег для них, и ему пришлось драться с ними по очереди. Популярность его длилась двадцать две минуты и кончилась раз и навсегда. С тех самых пор он был настроен против коммунизма.