Сага о Кае Лютом

Вперед выступил муж с густой проседью в волосах и бороде, хотел было что-то сказать, но я его перебил:

— Вот уже пять зим, как я сражаюсь с тварями. Видел всяких: и морских, и лесных, и горных. Одна тварь чуть не спалила мой дом! Другая убила моего друга. И всюду твари хотят жрать нас, людей. Какой вид бы у них ни был, есть ли клыки или нет их, если они жрут людей — это твари! Я сам! Своей рукой зарубил тварь из озера! И не стыжусь того! У нас на Северных островах тех, кто убивает тварей, чествуют героями, сажают за свой стол и угощают вволю. А здесь, в Раудборге, нас облили помоями! Замучили нордского купца, который пришел сюда с честными помыслами! Убили других иноземцев! Сожгли дом своего же живича лишь за то, что он дал нам приют!

Я дождался, пока Хальфсен доскажет речь, глубоко вдохнул и продолжил:

— Мы только что пришли из Смоленца, где отбили нападение трех сотен коняков. Сама смоленецкая княгиня, Мирава Чеславдоттир, просила нас остаться! В Холмграде уважаемые купцы умоляли меня взять их сыновей в хирд! В Гульборге нас звали в самые именитые дома! И только тут, в Раудборге, нас погнали, как последних татей! Только тут, в Раудборге у нас забрали весь товар безо всякой оплаты. Почитай, ограбили. Вот каков знаменитый Раудборг, торговый город! Вот она — ваша справедливость! Вот она — ваша честь!

— Так чего же ты хочешь? — прогремел над площадью еще один голос.

Наконец пожаловал и князь, приехал верхом да в окружении дружины. Под четыре десятка их будет, много хельтов, да в хорошем железе. Впрочем, я же видел их зиму назад, знал, с кем столкнусь.

Люд расступился перед княжьими дружинниками, но те близко подбираться не стали, остановились, едва задние вползли на площадь.

— Первое — чтобы весь город повинился перед нами. Второе — уплаты за украденный товар. Третье — виры за убитого купца и его людей. Тогда мы уйдем с миром и без зла.

— А если откажусь?

— Тогда я возьму виру сам!

Красимир усмехнулся в усы, поднял руку и дернул пальцами. Его дружинники подняли луки.

Бездна! Хальфсен! И щитов у нас нет!

Я крутанулся на месте, разрубая веревку на железной пластине, схватил ее и едва успел выставить перед толмачом, как по ней застучали наконечники стрел. Сдавленный стон Хальфсена. Одна стрела всё же вошла ему в ногу.

Несколько стрел полетели в толпу и вонзились в зазевавшихся людей. Мгновение тишины, и площадь огласили переполошенные крики: завопили бабы, увидев раненых, заревели дети, мужики пытались пробиться к выходу и вытолкать своих. Давка, суета! Кого-то явно задавят или затопчут. Но то не моя беда!

Я всучил Хальфсену спасительную железку и глянул на князя. Что ж, значит, таков твой суд, Красимир?

Мои хирдманы ждали приказа. Сколько-то ульверов застряли в толпе, но Дометий не зря отправил большую часть к мосту, да и лучники ждали.

Вперед!

С крыш на дружинников посыпались стрелы. Сейчас кони им больше мешали. Из-за толпы всадники не могли толком сдвинуться с места, укрыться или атаковать. Они ударили рунной силой, чтобы отпугнуть народ, но стало еще хуже. Бабы с дитями попросту валились наземь, прямо под копыта лошадей, мужи, что покрепче, искали своих и оттаскивали подальше.

Я спрыгнул с помоста и пошел к князю.

Но первым до меня добрался другой живич-хельт, он соскочил с лошади и, распихивая людей, рванул вперед. Да только длинным мечом средь толпы особо не помашешь. То ли дело — топор! Я перехватил свой топорик поближе к середине рукояти, коротко, без замаха, вогнал шип в бедро дружинника. Левой рукой вытащил нож и ударил снизу в горло, под кольчужную бармицу. Стряхнул тело и пошел дальше.

Еще трое прорвались. Да и посвободнее теперь стало. За плечом встал Простодушный, я через стаю слышал его жажду боя, его огонь! Хальфсен остался на помосте, там дружинников нет, а от остальных он сумеет отбиться.

Бзынь! Я отбил стрелу одним лишь взмахом топора, даже толком не углядев ее.

Налетел первый дружинник, весь в кольчужной сетке с головы до ног, с длинным мечом, только без щита. Я поднырнул под его руку, лезвие топора бессильно скользнуло по плотным мерцающим кольцам, зато я оказался позади противника. Сразу же прыгнул ко второму, другой конец топорища влетел ему в лицо да ударился в наносник шлема. Вот же нацепили на себя железа! Впрочем, живичу все равно досталось, наносник прогнулся внутрь. Сзади Херлиф бился с первым дружинником, нельзя к нему пропускать воинов! Укол в бок. Я отбил удар и пнул противника в колено. Он пошатнулся, и я махнул ножом. Впустую! А вот шип топора не прошел мимо и пробил дорогую кольчужку. Рана небольшая, но всё ж.

Ладно, хватит играться. И нож с топором замелькали так, будто у меня не две руки, а пять. Когда я остановился, рассеченные кольчужные кольца все еще сыпались под ноги, хельт ошарашенно смотрел на меня, не успев почувствовать боль от нескольких десятков ран. Херлиф добил первого, и я указал на своего:

— Добей!

Мне с того хельта никакого толку, так хоть Простодушный что-то отхватит. Еще одного перехватил человек Хундра, пробившийся к нам сквозь толпу. Я слышал, как волки рвали дружинников с боков и на дальней стороне площади. Первые раненые, правда, больше живичи, непривычные ни к таким сражениям, ни к схваткам с людьми. А каково им будет после боя?

Я уложил еще двоих, потом враги куда-то пропали. Князь с оставшимися дружинниками сумел развернуть коней и уйти назад, к Вечевой стороне.

— Мост! Ворота! — кричал кто-то впереди на фагрском.

Меня обдало волной чужой боли. Я помчался к мосту, перепрыгивая через лошадиные трупы и поваленных людей. Мой живич скрючился, зажимая рубленую рану через весь живот. Бездна!

Я оглянулся. Почти весь люд разбежался с площади.

Ну уж нет!

— Херлиф! Карлов и хускарлов сюда! Не из наших!

Простодушный тут же сорвался с места, я же отыскал еще дышащего дружинника и двурунную подавленную бабу, что уже и двигаться-то не могла, лишь беззвучно разевала рот. Сунул их к живичу, помог сжать нож и направил его руку. Удар! Второй! Живич чего-то бормотал на своем языке, но я даже вслушиваться не стал.

Вскоре вернулся Херлиф, приволок шестирунного перепуганного мужика. Тот, видать, пытался отбиваться, разорвал губу Простодушному, но всё ж не вырвался. Я оплеухой заставил его заткнуться, силой уложил под нож своего живича. И, хвала Скириру, этого хватило.

Лишь после этого я добрался до моста.

— Ушли, сукины дети, — сплюнул Эгиль. — Треть своих оставили и ушли.

И закрыли за собой ворота…

Да, за нами осталась Торговая сторона Раудборга, но мне-то надобна не она. Кровавую виру за нордского купца мы взяли, а вот золото и безднов князь остались на той стороне реки. И продолжать сейчас нельзя, я уже слышал отголоски боли, что скоро накроет моих хускарлов.

— Перекрыть все ворота из Вечевой стороны, чтоб ни одна душа не выбралась. На пристань тоже послать людей. И позови Милия с Дометием! Надо решать, что делать с Торговой стороной.