Сага о Кае Лютом

Хундра впечатлил долг Жирных перед нами, он столько золота и не видывал никогда, потому он первым воскликнул, что зарвавшихся купцов надо укоротить.

Дометий пожал плечами:

— Мимо города мы всё равно не пройдем.

Дагейд разозлился из-за несправедливого суда и гибели нордского купца:

— Пусть он уже вышел из-под вашей защиты, но погиб ни за что. Эдак скоро они всех нордов перестанут уважать!

Я опасался, что живичи не захотят влезать в старые дрязги хирда. Но Агней меня удивил:

— Этот Красимир — подлый человек, сын рабыни. Он и в Холмграде много дурного натворил, потому наш князь Здебор его и выгнал. Велигородцы сами виноваты, позарились на малую плату — взяли негодящего хёвдинга. Хотя чего ждать от града, где правят купцы?

— Ты ж сам купеческий сын! — скривился Рысь, он ведь тоже был когда-то рабом.

— Потому и говорю так. Насмотрелся в отцовом доме. Так что сам решай, хёвдинг. Мы поперек тебя не пойдем!

Глава 7

Спустя два волока, три реки, десятки спугнутых кораблей, что разлетались в стороны от одного лишь нашего вида, множество деревушек и несколько городов мы подобрались к озеру, которое здешние живичи называли Странцевым морем. К тому самому озеру, где ловили тварь, оказавшуюся вылюдью. На той стороне стоял Раудборг, или Велигород на живичском.

Скорее всего, слухи о нашем сражении в Смоленце дошли досюда, но никто по пути в Раудборг нас не обходил, так что в точности о нашем прибытии горожане знать не должны. Да и как купеческие пузатые ладьи, где гребцы в лучшем случае хускарлы, могут сравниться с нами?

Я долго сомневался, как лучше поступить. Стоит ли перекрыть реку Альвати, что ведет к озеру? Тогда в Раудборге не сразу узнают о том, что вернулись те самые норды. Но потом всё же передумал. Мы не знали здешних тропинок, и весть о нашем приближении дойдет до города очень скоро, только там будут знать о наших недобрых намерениях, а еще о числе воинов и их силе. Потому мы поступили иначе: в города и деревни на Раудборгской земле заходил один лишь «Сокол», «Лебедь» проходила мимо и будто бы наособь. Хальфсен выспрашивал у купцов, нельзя ли как-то обойти Раудборг по пути к Альдоге, неважно, волоком или реками. Ведь в Странцево море впадает не только Альвати. При этом Рысь прятал нашу силу, приближая ее к той, с которой мы уходили отсюда зиму назад.

Пусть в Раудборге ждут один лишь драккар с хускарлами-карлами, пусть думают, что мы хотим всего лишь вернуться домой, потому постараемся обойти город.

Для этого мы спрятали «Сокола» в лесу, еще до озера. «Лебеди» же придали вид купеческой ладьи, для чего перетащили на нее все товары, что не распродали по пути, поменяли весла на простые, под карлов и хускарлов, убрали щиты. Феликс Пистос вырядился как гульборгский небогатый купец, Милий вроде как его раб-толмач, несколько фагров — помощники, а остальные — наемные воины для гребли и защиты. Причем в наемниках были и живичи, и фагры, и норды, и даже один чернокожий воин. Конечно, купцы из Гульборга обычно не ходят на одной ладье с двумя десятками воинов, иначе ведь груза придется взять меньше, а припасов — больше, но Милий придумал убедительную историю. Мол, Пистос шел сюда на двух ладьях, а на лушкарьских порогах на него напали. Пришлось бросить часть груза со вторым кораблем, а спасшихся воинов брать к себе.

Тех, кто пойдет на «Лебеди», выбрали быстро. Пистос и Милий. Конечно же, Рысь, чтоб прикрывал наши руны. Хальфсена в Раудборге не видели, да и кто, кроме него, разузнает всё, что нам надобно? Два живича от Дагейда, Дометий, Простодушный, Коршун, Трёхрукий, фагры. И я.

Я не боялся, что меня узнают. В Годрланде я загорел едва ли не до черноты, оброс бородой, заматерел и стал больше походить на отца. Поди узнай того мальчишку с тремя волосинами на подбородке во мне нынешнем. Даже зим будто прибавилось. Выдать меня мог лишь топор, потому как я не видел похожих ни на Северных островах, ни в Альфарики, ни в Годрланде. Купцы, может, и не запомнили, а вот воины должны узнать, потому я спрятал свое оружие на ладье, а сам повесил на пояс первый попавший меч, годный для хускарла.

Жаль, что Рысь умел показывать лишь одну и ту же руну на всех. Странно ведь, когда и купцы, и воины одинаковой силы! Только Милий выделялся своей единственной руной.

Вот так мы и вошли в Раудборг.

Изменился я, изменился хирд… Так многое поменялось! А город остался прежним. Убрали столбы, на которых висели окровавленные тела нордского купца и его людей. Не шумели люди, швыряя в нас объедки и камни. Обычная мирная жизнь торгового города. Бурлила пристань, гудели десятки голосов, бегали носильщики, таская грузы, бранились купцы, сберегая каждую монету, блестели от пота лица дружинников, запарившихся в кольчугах и шлемах.

Деревянная ограда, что так меня поразила в прошлый раз, казалась не столь уж впечатляющей после двух рядов каменных стен Гульборга. Вообще после Годрланда в Альфарики всё выглядело проще, площе и беднее. И здешнее многолюдье скорее вызывало улыбку, ведь на одной лишь Арене могло поместиться народу больше, чем живет во всем Раудборге.

Милий с Пистосом уже ступили на причал, чтобы обговорить плату за людей и товар, а мы пока осматривались и принюхивались.

Я знал, что не особо-то и нужен в Раудборге сейчас, всё равно без знания живичской речи ничего не смогу сделать, только сидеть в лесу, прислушиваясь к отголоскам стаи, тоже не хотелось. Мы заранее уговорились, что Милий под крылом Феликса будет заниматься только торговыми делами: договариваться о продаже груза, искать место под лавку, жилье, заводить нужные связи. Желательно, конечно, дотянуться до Жирных, но где мелкий фагрский купец и где крупный богатый род, чьи лавки есть даже в Гульборге?

Живичи разузнают обо всем, что случилось после нашего ухода. В Холмграде мы слышали, что теперь в Раудборге правит не вече, а бывший хёвдинг, нынче Велигородский князь Красимир. Но как оно случилось? Что думают люди? Сколько у Красимира воинов, какой силы?

А мы с Хальфсеном, Дометием и Простодушным пройдемся по Торговой стороне, поглядим, что да как. Я всяко отомщу этому городу, вопрос лишь в том, сколько после этого выживет людей. Отомстить можно ведь по-разному.

Как только мы отошли от «Лебеди» и Рыси, наши руны тут же вернулись к истинным. Потому я и не стал звать с собой Леофсуна: пусть лучше оставшихся на ладье хирдманов прикрывает. Седьмая руна Пистоса вряд ли кого-то удивит, а вот хельты на купеческом корабле уже довольно странно. Впрочем, я-то себя скрыл, удерживая стаю. Дометий заметил это, принялся расспрашивать, что да как, и спустя некоторое время сумел понизить свою силу до хускарла на девятой руне. Этот клетусовец уже не раз восхищал меня своим усердием и умениями, но сейчас я снова удивился. Мне дар Рыси поддался не сразу.

Первое изменение, которое я заметил, — отсутствие клепала на площади. Прежде и на Торговой стороне такое было. В него мог ударить любой житель города, даже иноземец, чтобы созвать вече и разрешить несправедливость. А теперь клепала нет. Хочешь справедливости — иди к новому князю. А князь где? Князь живет на Вечевой стороне, куда хода всякому нет, только богатому и знатному. Вот и ищи теперь честного суда!

А второе — это пепелище на месте дома, где нас приютили в прошлый раз. Я уже не помнил имени того живича, помнил лишь его радушие, помнил его большую семью и просторный чистый двор. Помнил, что он некогда пообещал помогать нордам, так как один из них спас его сына. И что он получил в благодарность? Если узнаю, что их убили из-за нас, сожгу этот город дотла безо всякой жалости. И плевать на возможную вражду меж нордами и живичами! Найдем другой путь в Годрланд! Или поставим здесь свой город, а другим княжествам всё равно не до Раудборга. Коняки же наступают.

Пока я стоял и пялился на останки, откуда давно растащили всё мало-мальски ценное, Хальфсен прошелся по улице и порасспрашивал людей.

— Говорят, будто здесь жил живич, который впустил в дом мрежников-колдунов. Как люд узнал, что те мрежники дочь Ведявы убили, хотели и хозяина порубить, но тот вовремя закрылся, сумел продержаться до прихода дружинников. Но потом ему всё равно тут житья не давали, не продавали ничего, не покупали, плевали на его дочерей, так что он отправил всю семью подальше из города. А потом запылал его двор. То ли кто-то поджег, то ли он сам запалил и ушел… — толмач усмехнулся. — Мне тут наговорили, что какая-то баба не спала той ночью и увидала, как над огнем взметнулся бело-красный сокол, а в когтях у него тот самый живич. Мол, спасли мрежники его, забрали с собой в темные земли, чтобы превратить в чудище. И не примет его после смерти ни матушка Масторава, ни сестрица Ведява, ни сестрица Толава.