Сага о Йёсте Берлинге (другой перевод)

Что остается делать мужчине, когда алые уста блекнут у него на глазах?

Целовать! Конечно же целовать — и бледнеющие уста, и сомкнутые веки, и светлый лоб!

Но тогда молодая женщина приходит в себя и пытается вырваться. Она извивается, как натянутая пружина. Он должен употребить всю свою силу, чтобы не дать ей выброситься из саней. Наконец ему удается усмирить ее, и она забивается в угол саней.

— Странное дело! — говорит Йёста Бейренкройцу. — Вот уже третья за эту зиму, кого мы с Дон-Жуаном увозим. Но другие висели у меня на шее и целовали меня, а эта не желает ни целоваться со мной, ни танцевать. Можно ли после этого понять этих женщин, Бейренкройц?

Между тем во дворе ленсмана начинается паника. Крики женщин и проклятья мужчин, звон бубенцов и щелканье бичей донеслись и до тех, кто приставлен охранять майоршу.

«Что там случилось? — думают они. — Отчего такой крик?»

Вдруг дверь распахнулась и кто-то прокричал:

— Она уехала. Он увез её.

Те вскочили, не помня себя, и бросились во двор, даже не посмотрев, на месте ли майорша; они успели вскочить в какие-то мчавшиеся мимо сани и проехали немалый путь, прежде чем узнали, за кем гнались.

Тем временем капитан Кристиан Берг и кузен Кристоффер беспрепятственно подошли к дверям ткацкой, сорвали замок и открыли дверь.

— Вы свободны, майорша, — сказали они.

Она вышла. Они стояли неподвижно, как часовые, по обе стороны двери и не смотрели на нее.

— Лошадь и сани у крыльца.

Она вышла во двор, села в сани и уехала. Никто ее не преследовал. Никто не знал, куда она поехала.

А Дон-Жуан тем временем миновал Брубю и теперь мчится под гору к скованному льдом Лёвену. Горделивый рысак вихрем летит вперед. Бодрящий морозный воздух свистит в ушах седоков. Звенят бубенцы. Ярко сияют луна и звезды. Голубоватый снег мерцает собственным блеском.

В Йёсте просыпается вдохновение.

— Смотри, Бейренкройц, — говорит он, — вот она, жизнь! Точно так же, как Дон-Жуан мчит свою жертву, так и время уносит людей. Ты — необходимость, которая управляет санями. Я — желание, которое сковывает волю. А она — наша безвольная жертва, которая погружается в темноту все глубже и глубже.

— Перестань болтать, нас нагоняют! — рычит Бейренкройц. — И резким ударом кнута он подстегивает Дон-Жуана, заставляя его скакать все быстрей.

— Они — волки, а мы — добыча! — восклицает Йёста. — Дон-Жуан, дружище, представь себе, что ты молодой лось! Лети вперед через кустарник, через болота, бросайся одним прыжком с гребня гор в прозрачное озеро, переплывай его с гордо поднятой головой и исчезай в спасительной темноте густого елового леса! Скачи, Дон-Жуан, испытанный похититель женщин! Скачи как молодой лось!

Быстрая езда наполняет радостью буйное сердце Йёсты. Крики преследователей звучат в его ушах словно победная песнь, он ликует, чувствуя, как графиня дрожит всем телом и как стучат ее зубы.

Вдруг он выпускает молодую женщину из своих железных объятий и становится во весь рост в санях, размахивая своей шапкой.

— Я, Йёста Берлинг, — кричит он, — обладатель десяти тысяч поцелуев и тринадцати тысяч любовных писем. Ура Йёсте Берлингу! Пусть поймает его тот, кто сумеет!

И в следующее мгновение он снова рядом с графиней и шепчет ей на ухо:

— Не правда ли, хороша прогулка? Какая роскошь! За Лёвеном простирается Венерн, а за Венерном море, повсюду бескрайняя ширь прозрачного синего льда, а еще дальше — весь сияющий мир. Грохот трескающихся льдин, крики погони, падающие звезды в небе и звон бубенцов — разве не великолепно все это! Вперед! Только вперед! Разве не угодно вам, юная прекрасная дама, испытать все прелести этой прогулки?

Он отпускает ее. Она резко отталкивает его от себя.

И вот он уже на коленях у ее ног.

— Я негодяй, презренный негодяй! Но разве не вы сами, графиня, раздразнили меня. Вы предстали передо мной такой неприступной и обворожительной. Вы никогда не думали, что карающая десница кавалера посмеет угрожать вам. Вас любят и небо и земля. Так зачем же отягощаете вы бремя тех, кого презирают земля и небо?

Он берет ее руки и подносит их к своему лицу.

— Если бы вы только знали, — продолжает он, — что значит чувствовать себя отщепенцем! Тут уж не задаешься вопросом, что хорошо и что дурно. Да, тут уж не приходится рассуждать.

В это самое мгновение он замечает, что у нее на руках нет перчаток. Он вытаскивает из кармана пару больших меховых варежек и надевает на ее ручки.

Это помогает ему обрести спокойствие. Он усаживается поудобнее, как можно дальше от молодой графини.

— Вам нечего бояться, графиня, — говорит он. — Разве вы не видите, куда мы едем? Уверяю вас, мы никогда не посмели бы причинить вам зло.

Она, полуживая от страха, только теперь замечает, что они уже миновали озеро и поднимаются по крутому склону к Боргу.

Вскоре сани останавливаются у подъезда графского дома, и кавалеры помогают молодой графине выбраться из саней.

Увидев спешащих навстречу ей слуг, графиня обретает присутствие духа.

— Подержи лошадь, Андерсон! — говорит она кучеру. — Надеюсь, господа, которые довезли меня до дому, будут настолько добры, что не откажутся зайти к нам? Граф скоро приедет.

— Как вам будет угодно, графиня, — говорит Йёста, поспешно выходя из саней. Бейренкройц также без всякого колебания бросает вожжи. Молодая графиня с едва скрываемым злорадством ведет их в зал.

Она, конечно, полагала, что кавалеры не решатся принять приглашение дождаться графа.

Они просто не представляют себе, до чего строг и справедлив ее муж, потому они и не страшатся той кары, которая ожидает их за то, что они насильно схватили ее и увезли. Она заранее предвкушает, как он запретит им впредь переступать порог его дома.

Ей уже представляется, как граф позовет слуг и, указывая на кавалеров, строго-настрого прикажет никогда не раскрывать перед ними дверей Борга. Ей так хотелось услышать слова презрения, которыми он их накажет не только за нее, но и за их недостойное поведение по отношению к их благодетельнице, старой майорше.

Он, такой нежный и снисходительный с ней, гневно обрушится на ее обидчиков. Любовь придаст огня его словам. Он, который охранял и уважал ее как существо, стоящее выше всех остальных, — он не потерпит, чтобы эти Грубияны бросались на нее, словно хищные птицы на воробья. Она пылала жаждой мести.

Однако седоусый полковник Бейренкройц вошел как ни в чем не бывало в столовую и направился прямо к камину, который по приказанию графини всегда зажигали к ее возвращению из гостей.

Йёста остался в темном углу у двери и молча смотрел на графиню, пока слуги помогали ей снять шубу. Он смотрел, смотрел на нее, и впервые за много лет какое-то светлое чувство охватило его. Ему вдруг стало ясно — это было для него словно какое-то откровение, хотя он и сам не понимал, каким образом его осенило, — какая чистая и прекрасная душа у нее.