Салтыков. Семи царей слуга

26. «Известный арестант»

Принц Георгий был несколько неточен — Иван Антонович был наследником Анны Иоанновны лишь до смерти ее. А по смерти Анны еще в пеленках стал императором, а регентшей до его совершеннолетия была провозглашена легкомысленная и безвольная мать его Анна Леопольдовна, племянница Анны Иоанновны.

Дочь царя Ивана, царствуя, настолько осточертела всем, что после ее смерти дочери Петра Великого Елизавете ничего не стоило отнять корону у двоюродного племянничка Иванушки, сосавшего еще грудь матери.

Сперва мыслилось все Брауншвейгское семейство выслать за границу на их родину. Но Елизавету Петровну убедили, что выросший император Иван Антонович на законных основаниях может предъявить свои права на российский престол, И даже если он не захочет, найдутся доброхоты, которые заставят его это сделать. И тогда жди смуты. Мало их было на Руси?

Сначала семейство задержали в Риге, где они пробыли чуть ли не год, затем их перевезли в крепость Динамюнде. А в январе 1744 году по указу Елизаветы повезли в Ранненбург, да едва не завезли в Оренбург, но уже летом было предписано барону Корфу препроводить царственных узников в Соловецкий монастырь, причем четырехлетний император должен был быть отделен от семейства.

Но Корф довез узников только до Холмогор, и убедил правительство, что везти их в Соловки опасно и содержать там в секрете не удастся.

В Холмогорах и пробыл Иван в одиночестве двенадцать лет. После этого был вывезен тайно в Шлиссельбург, где содержался под именем «известного арестанта», и даже комендант не знал, кто он есть на самом деле.

Чтобы навсегда лишить наследников царя Ивана Алексеевича претензий на русский престол, Елизавета и востребовала из Голштинии внука Петра, которого и провозгласила своим преемником, несмотря на недовольство его умом и способностями: «Ничего, Катя поможет дураку». Главное, престол останется за наследниками Петра Великого.

Через неделю после восшествия на престол Петр III призвал к себе Шувалова и, оставив в кабинете при себе лишь генерал-адъютанта Унгерна, сказал графу:

— Иван Иванович, кто в Шлиссельбурге охраняет известную вам особу?

— Гвардии капитан Овцын, ваше величество.

— Пора бы сменить Овцына.

— Как прикажете, ваше величество.

— Я приказываю ехать туда капитану гвардии Чурмантееву, пусть примет эту особу под свело опеку.

Даже среди посвященных в тайну Шлиссельбургского узника, каковыми являлись император и граф Шувалов, не было принято называть несчастного по имени: «знатная особа», и все понятно.

— Дайте Чурмантееву, Иван Иванович, подробную инструкцию, как надо содержать особу, охранять и беречь. А перед отъездом пусть зайдет ко мне.

Через день император принял Чурмантеева в своем кабинете и опять же в присутствии Унгерна.

— Капитан, вам доверяется охрана некого знатного узника в Шлиссельбурге. Вы получили инструктаж генерал-фельдмаршала Шувалова?

— Да, ваше величество.

— В чем заключаются ваши обязанности?

— Охранять как зеницу ока, никому не позволять входить к нему, никому не выдавать без вашего личного указа, ваше величество. Поступать с ним пристойно, но ежели арестант станет чинить непорядки, противиться, то сажать его на цепь, пока не усмирится. А если и это не подействует, то бить по нашему усмотрению палкой и плетью, пока не успокоится.

— Правильно, капитан. Теперь вот вам мой приказ: если кто отважится арестанта у вас отнять, противьтесь сколько можете, но живого не отдавайте.

— Слушаю, ваше величество.

— Кого бы из надежных вы могли взять себе в помощники, Чурмантеев, поскольку одному вам это будет не под силу?

— Офицера Власьева, ваше величество.

— Хорошо, берите его, но помните, если он допустит ошибку, отвечать головой будете вы.

— Я понял, ваше величество.

— Я намерен вскоре увидеться с этим арестантом. Вот мой адъютант генерал Унгерн прибудет к вам за ним с моим именным указом. — Петр кивнул на Унгерна. — Запомните его. Только ему вы можете доверить узника и сопровождать его до Петербурга. Всякого другого, явившегося с подложным указом, тут же берите за караул и немедленно пишите о случившемся фельдмаршалу Шувалову. Вам все понятно?

— Так точно, ваше величество.

— Ступайте, капитан.

Когда Чурмантеев вышел, молчавший дотоле Унгерн сказал вдруг:

— И даже не спросил, что это за узник?

— Если б он спросил, Унгерн, я б его немедленно отстранил и отправил на гауптвахту. Кстати, и вам не советую интересоваться этой особой.

Когда Петр сказал Шувалову, что хотел бы повидать знатного арестанта, граф удивился:

— Зачем это вам, ваше величество?

— Я хочу видать его. Может, мы напрасно держим его взаперти.

— Решать вам, государь. Но я бы не советовал освобождать его.

— Почему?

— Это чревато смутой, ваше величество.

— Но его за двадцать лет все забыли.

— Вряд ли. Ваши неприятели наверняка помнят о нем.

— Хорошо. Я увижусь с ним и решу. В конце концов, его дед Иван почти не правил державой по причине болезни и слепоты. А мой дед Петр Алексеевич более тридцати лет держал скипетр, а сколько прирастил провинций? Разница? Так что нечего мне его бояться.

Едва Нева очистилась от льда, Петр продиктовал Волкову секретный указ коменданту Шлиссельбурга майору Бередникову, чтоб к «известному арестанту» был допущен барон Унгерн, и если он прикажет Чурмантееву вместе с арестантом выехать, то комендант «сего действия не должен воспрещать, а, напротив, всячески способствовать сохранению втайне означенной операции».

Перевозка происходила в великой тайне со всеми предосторожностями. Погрузка арестанта производилась на двухмачтовую шняву ночью. Перед тем как привести его на борт судна, команде приказано было спуститься вниз и без особого разрешения не появляться на палубе.

Лишь после того, как арестанта привели и заперли в каюте капитана, выставив у двери караульного с ружьем, была дана команда:

— Все наверх! С якоря сниматься!

И приход шнявы в Петербург был рассчитан на ночное время. И уже утром Унгерн явился к императору с докладом:

— Он на месте, ваше величество.

— Где?

— В кордегардии.

— Вы что? Спятили? Там его может увидеть кто-нибудь из караула. Немедленно переведите в Алексеевский равелин. Потом доложите.

О переводе «известного арестанта» в Алексеевский равелин Унгерн доложил уже после обеда.

В Петропавловскую крепость вместе с императором поехал и Иван Шувалов. Унгерну было приказано в присутствии арестанта называть императора и графа лишь по имени-отчеству, дабы не дать ему догадаться, кто перед ним.

В комнате, куда пришли они, еще пахло известью, видимо, ее только что побелили к прибытию «известного арестанта».

И все равно это было узилище, где обстановка состояла из грубого стола и нескольких табуреток, явно только что принесенных. Через зарешеченное вверху крохотное окно едва пробивался дневной свет. Оттого и горели на столе свечи в трехсвечном шандале.

Петр и Шувалов сели за стол, Унгерн, приоткрыв дверь, приказал негромко:

— Введи.

Вошел бледный, заросший мужчина, за спиной его шел Чурмантеев. Унгерн махнул ему рукой, и тот отступил назад, прикрыв дверь.