Salvatio. В рассветной мгле

…Сбоку раздался стон. Марианна резко обернулась. Больной на кровати выгнулся и упал обратно, тяжело дыша, моргая и пытаясь озираться по сторонам. Наталия, которая только что с трудом совладала со слезами, повернула голову и медленно-медленно стала подниматься с пола. Антон с диким трудом приподнялся на локтях. Марианна прижала стакан к его губам.

12 мая, 0:03. Квартира Сесиль Бержер

«…История Нортэмперии весьма неоднозначна. Сомневаюсь, впрочем, что остались хоть какие-то достоверные сведения о том, что происходило более века назад — и это в лучшем случае: сменяя друг друга, правители трусливо переписывали исторические книги.

Но потом случился конфуз под названием интернет. Нет, он не стал проводником истины и справедливости, скорее даже наоборот. Но очень многое из того, что и новые, и старые власти предпочитали скрывать, выплыло наружу.

На поверхность вынесло и немало мусора: гулял, например, по Сети загиб, что кратеры на Луне — это, дескать, следствие термоядерной войны между Атлантидой и Нортэмперией, которая, на самом деле, древнее неандертальцев. А потом бац! — и из этого вырос целый культ.

Но сейчас речь о том, что новые правители — наши нынешние — пришли к мысли, что переписывать в очередной раз учебники незачем. Гораздо проще оказалось заставить граждан Нортэмперии гордиться даже самыми неприглядными страницами официальной истории. Больше того, именно ими в первую очередь и предлагают, даже требуют гордиться — массовыми расправами, бессмысленными войнами, бесправием, полицейщиной и неизбывным насилием чиновной орды. Это раньше неприглядное пытались замалчивать и скрывать… А теперь… Можно пытаться отмыть добела какого-нибудь кобеля-тирана, доказывая, что он был, например, неплохим поэтом, а можно сказать, что это вообще некультурно и неприлично — спрашивать, зачем он истреблял людей сотнями тысяч; мол, время было такое. Можно замалчивать масштабы массовых казней, а можно объявить, что таким образом жертвы и палачи вместе работали на великое будущее. И вот именно второе мы сейчас и наблюдаем».

Послышался протяжный вой, Бержер даже вздрогнула от неожиданности. Нет, ничего. Просто канализационные трубы.

На столе перед ней стоял раскрытый ноутбук, который она забрала из сожженной библиотеки. В нем обнаружился основательный архив текстов, рассортированных по годам, — случайные записи случайных людей начала века. Сплошь недовольных жизнью. Видели бы они, что творится сегодня.

Бержер машинально повернулась к окну. Там нельзя было разглядеть ничего, кроме плотного смога, подсвеченного оранжевым: то ли фонари, то ли вновь где-то пожар.

…А впрочем, о родине — только с благоговением. Как учили. А эти записи… Сами по себе они вряд ли представляли собой что-то противозаконное. Тем не менее их следовало бы закрыть на замок. И доступ — только по предварительным заявкам и после всесторонней проверки личности…

Сесиль открыла еще один текст. На сей раз это была, по-видимому, чья-то переписка:

«… — Ну и что в итоге имеем? Нынешние юнцы каким-то волшебным образом умудряются сочетать несочетаемое. Например, непрошибаемый инфантилизм и столь же непрошибаемый цинизм, превратившийся из защитной реакции в наступательное ОМП. Знаешь, я давеча слегка охренел, когда мне шестнадцатилетние сопляки гордо начали „задвигать“, что, мол, порядок лучше свободы, а то когда свободы слишком много, это „много куда может завести“. Когда же я спросил, куда именно может завести свобода и с каких пор она и порядок — взаимоисключающие понятия, получил в ответ рыбьи глаза. Зато они всегда точно знают, „где враги окопались“ и кого надо запретить. Чем дальше, тем сильней убеждаюсь, что если нынешний nonvulwam [21]– строй свалится-таки в полноценную, мордастую диктатуру, именно они будут чеканить шаг в авангарде.

— Честно, не понимаю твоего пафоса: такие водились всегда. Ничего нового».

21

«Невнятный, ни то ни се» (неценз. нортэмп.)

Бержер откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. В такой поздний час чтение давалось уже с трудом. Да и содержание, тут, конечно… Голова кружилась постоянно, но наверняка ведь не от прочитанного… Травма, лекарства…

Несколько секунд она сидела с закрытыми глазами, прислушиваясь к тишине… Которую вдруг разорвали звук выбитой входной двери и громыхание, которое ни с чем не спутаешь. Вместо того чтобы вскочить и схватиться за оружие, Сесиль неторопливо повернулась в кресле ко входу.

Там стояла Элизе. По сторонам от нее — двое автоматчиков в масках.

— Капитан Бержер, — дребезжащим от волнения голосом произнесла Элизе, — сдайте оружие и удостоверение. Вы арестованы по подозрению в государственной измене, покрывательстве преступников и уничтожении улик.

— Всего лишь по подозрению? — спросила Бержер.

— Пока трибунал не признает вас виновной, — ответила ее заместительница.

— Что ж, Элизе, поздравляю, — не вставая, ответила Бержер. — Вы определенно получите теперь капитанские погоны — и, вероятно, мою должность в придачу. Горжусь вами. Собой тоже горжусь: я вырастила себе отличную смену.

— Тянуть время бесполезно, — холодно ответила Элизе.

— Да, вы правы. Помните Шекспира?

— Не иначе как хотите поцитировать мне «Цезаря» на прощание? — зазвеневшим язвительностью голосом спросила Элизе.

— Нет, не оттуда. «Прибавьте к сказанному: как-то раз в Алеппо»…

Она осеклась, увидев, как из-за спины Элизе вдруг высунулась круглая, налысо бритая голова. Монктон! Что он-то здесь делает?

Монктон, вывернув губы, раскрыл круглый рот, заполненный острыми зубами, как у миноги, и звонко зашипел.

Бержер, резко выдохнув, открыла глаза. Где-то стонала водопроводная труба. Все, затихла. Это просто сон.

Кошмары в последнее время стали сниться слишком часто. Этот, впрочем, был каким-то особенно выдающимся. Слишком достоверным, слишком подробным. Сесиль поднялась с кресла и пошла на всякий случай проверить замки на входной двери, понимая, что делает это лишь для поддержания иллюзии спокойствия.

…Элизе приставили к ней как раз в порядке надзора, никто этого особо и не скрывал. Но со временем их отношения изменились, и без прямого приказа сверху Элизе даже не подумала бы рыть под начальницу. Бержер неоднократно устраивала подчиненной проверки на преданность, и та ни разу ее не подвела. Даже когда могла и имела право.

Так что это просто глубоко укоренившийся страх. Разбуженный недавними событиями. Да, просто страх…

12 мая, 2:57. Пустошь

Ночь выдалась душной и на редкость холодной. Крупных пожаров в сводках не было, даже в Пустоши, при этом казалось, будто сама земля дымится. Сущая мистика.

Пробираясь с затененным фонарем сквозь завалы, Виктор чувствовал, как с каждым шагом растет нервное напряжение.

Прометей, неформальный координатор буклегеров Метрополиса, возжелал лицезреть Виктора. И попросил захватить «Astrum Coelestis» с собой.

До сих пор они виделись от силы раза два. Прометей предпочитал общаться SMS-сообщениями со скрытого номера, и обмениваться с Виктором книгами через третьи руки. В этот раз он почему-то настоял на личной встрече, и это было странно. Место он выбрал и того страннее: громадное полуразрушенное здание, некогда принадлежавшее крупному издательскому дому. Одиннадцать лет назад его разгромили.

…Пол был завален мусором. Там и сям валялись в обнимку с грязью куски поролона и монтажной пены, обломки бетонных блоков щетинились ржавыми шипами арматуры. Звонко и сочно хрустело под ногами битое стекло.

Длинный зал с прямоугольными колоннами — бывший цех? Огромное задымленное пространство. Арматура и ржавые трубы, свисающие с потолка, высокие окна — когда глаза привыкают, буро-оранжевое небо за этими трехметровыми бойницами кажется ярким.

Виктор вздрогнул, услышав, как где-то щелкнула зажигалка.

— Прометей? — спросил он.

— Я здесь, — отозвался с противоположного конца зала старческий голос. — Подходите.

Виктор огляделся по сторонам. Слишком много дыма. Впрочем, прежде чем входить внутрь, он обошел здание вокруг и теперь знал, где у него входы и выходы. Увы, только примерно.

А впрочем, что это он? Буклегеры не головорезы. Даже если его, в связи со столь поспешным освобождением, сочтут завербованным, то в худшем случае просто отлучат от дела… Правда, и отлучение для него будет означать катастрофу. Тогда и впрямь ничего не останется, кроме как просить у Арманна «коридор».

Виктор двинулся вперед. Через некоторое время впереди в дыму проступила худощавая фигура — невысокий пожилой человек, одетый в старомодное пальто, приветственно снял шляпу и слегка склонил голову. В левой руке у него тлела сигарета.