Salvatio. В рассветной мгле

Арманн сжал зубы. Ему захотелось прямо сейчас стащить защитничка с его насеста и надавать по отьетой роже. Впрочем, это было бы проблематично: все ярусы были оснащены загородками с торчащими наружу шипами.

Между тем защитник уже откровенно выговаривал и обвинителю, и его «группе поддержки». Сторонники обвинителя хмурились, кривились, мотали головами; группа поддержки защитника наоборот выражала его словам полнейшее одобрение.

— Если оставить мясо без присмотра на столе, и его сожрет кот, кто виноват будет? Если волк задрал заблудшую овцу, то кого в этом винить? Волка? Или все-таки пастуха и саму безмозглую скотину?

Арманн подался вперед. Это все уже ни в какие ворота.

— В свете всего вышесказанного я прошу суд переквалифицировать обвинения по всем пунктам убийств на хулиганство и причинение смерти по неосторожности, а пункты, связанные с развратными действиями, удалить, — провозгласил защитник.

— Правильно! — раздалось с правой стороны зала. — Так и надо!.. А то что ж это… Никакого порядка…

— Все это прекрасно, но как быть с законом? В законе ясно сказано, что… — неуверенно заговорил обвинитель.

— Закон — это условность, — менторским тоном ответил защитник.

— Нет уж, позвольте! — вскочил обвинитель. — Служба общего контроля создана для того, чтобы защищать граждан на улицах — и от пожаров, и от преступности, а не плодить криминал!

— Служба! Общего! Контроля! Не защиты! Контроля! — рявкнул защитник. — Понимаете разницу?

— Не хуже вашего понимаю, — взревел выведенный из себя обвинитель. — Но в уставе Службы…

— Я вам про практику говорю! — заорал защитник. — Прак-ти-ку! Мало ли что там в уставе написано!

— Такое пренебрежительное отношение к закону со стороны юриста просто возмутительно! — заголосил обвинитель. — Вашесть, подсудимого взяли с поличным, так что теперь…

— Вашесть! — перебил защитник спокойным уверенным голосом. — Я также хотел бы обратить внимание на великолепный послужной список моего подзащитного, а также на то обстоятельство, что он постоянно пребывает в состоянии тяжелейшего стресса, связанного с…

Внезапно свет в зале стал ярче.

— Уйдите все, — раздался из-под потолка громкий голос.

На мгновение повисла гробовая тишина. Все испуганно переглянулись.

— Что-что?.. А? Что?.. — послышалось в зале.

Плазменный светильник в форме эмблемы Нортэмперии на потолке сменил цвет с белого на кроваво-красный.

— Пшли вон отсюда, живо! — со скучающей интонацией произнес голос с потолка.

Зал мгновенно опустел. Сидевший в клетке Дормин от страха съежился так, что, казалось, его стало вдвое меньше…

Как будто какая-то невидимая рука взяла Дормина за затылок и запрокинула ему голову.

— Ну что, малыш, поговорим? — раздался сверху до ужаса знакомый плосковатый баритон. Кроваво-красная эмблема загорелась ярче и, как показалось Дормину, двинулась к нему…

12 мая, 20:48. Виктор В

Стоя в тени надстройки на крыше, Виктор выкуривал сигарету за сигаретой. Но ни курение, ни свежекупленный портвейн во фляжке не помогали справиться с разбушевавшейся внутри бурей. С виду он оставался спокойным, и ему отчего-то было очень важно не выдать себя, хотя едва ли кто-то мог увидеть его сейчас.

Эмоции… Эта область всегда была для него чужда и враждебна. Он в равной степени терпеть не мог ни истерик с заламыванием рук, ни бурных восторгов — «довольно их он перенес». Ему всегда казалось, будто весь этот шум и крик всегда обращены на него лично. Свои собственные эмоции он привык прятать поглубже… но сейчас они буквально лезли наружу: Виктор чувствовал себя мешком, набитым гвоздями.

А причиной всему — маленькая книжка в оранжевом переплете. Сборник стихотворений. Вроде бы и сильно отличающихся одно от другого, но все же составляющих вместе подобие поэмы. Поэмы, которая, как добросовестная хроника, описывала события последних полутора десятилетий.

Было только одно небольшое «но»: если верить Прометею, эта поэма сама была написана и издана 14 лет назад.

В пачке осталось всего четыре сигареты. Где бы достать еще?.. А, да, заначка на черный день во внутреннем кармане. Последние несколько месяцев Виктор откладывал по сигарете с каждой новой пачки.

Он не знал, что случилось с Прометеем. Старик был достаточно ушлым и явно мог скрыться в этих завалах так, чтобы его даже собаки не унюхали, но — эта чертова автоматная очередь? Неужели она достигла цели?

Сам Виктор предпочел схорониться за одной из меченых дверей. Оказалось, изнутри она запиралась сразу на два засова. В потолке прямо рядом с дверью обнаружился люк, из которого свисал канат с узлами. Зажав в зубах фонарь, Виктор взобрался наверх и оказался в небольшом каменном кармане. Узкий луч фонаря выхватил потертый тюфяк, потом стопки книг, потом жестяную кружку и сложенную в углу стопку одежды. У Виктора мелькнула мысль, не это ли Прометеево жилище… Нет, вряд ли. Едва Виктор втянул канат и задвинул крышку люка, как снизу послышался торопливый топот и выкрики. Неведомые преследователи потом долго долбились в стальную дверь, после чего в бессильной злобе начали в нее стрелять. В конце концов они бездарно убрались прочь, и остались только неподвижная темнота, слабый сквозняк откуда-то сбоку и равномерный стук крови в ушах…

Три сигареты.

…Видимо, он уснул. Во всяком случае, куда-то бесследно пропали целых шесть часов. Тюфяк пованивал какой-то химией, от которой разболелась голова. Но зато ни блох, ни вшей, ни прочей ползучей-кусачей дряни.

Выбравшись на свет, он долго и тщетно пытался связаться с кем-либо из «коллег»: «Аппарат абонента вне зоны охвата. RegaNortemperia», «Соединение невозможно. Rega Nortemperia», «Номер заблокирован за неуплату. Rega Nortemperia». Виктор осторожно покинул свое убежище. Исполинский труп типографии был пуст. Никого. Только мусор, битый кирпич и стекло, гул слабого ветра в пустых залах и дым. Виктор долго ползал по завалам, стараясь держаться в тени и не высовываться туда, где его можно было бы разглядеть из близлежащих зданий. Он нашел гильзы и следы от выпущенных пуль, но ничего похожего на пятна крови вокруг не было.

Значит, Прометей ушел. Хотелось бы верить.

Две сигареты.

Еще одна попытка дозвониться до кого-нибудь из сподвижников. В конце концов трубку взял Маркиз, завсегдатай «Ассамблеи» и, как говорили, близкий знакомый Прометея.

— Я слушаю, — раздался в трубке бархатистый голос старого экзилита-буклегера.

— Маркиз, это Вагант. Добрый день.

— Добрый день, Вагант.

— Вам сегодня не доводилось беседовать с Прометеем?