Salvatio. В рассветной мгле
Шрифт:
Он догнал ее, повернул к себе, поцеловал и, сжав в объятьях на несколько мгновений, прошептал на прощание «твоя жизнь принадлежит только тебе» или что-то вроде этого. Она уже не помнила точную формулировку.
Потом он некоторое время слал ей из-за границы письма, электронные и обычные. Она не ответила ни на одно.
…Но снова и снова приходила на этот мост.
— Добрый вечер, — раздался знакомый голос. Сесиль, вздрогнув от неожиданности, схватилась за кромки плаща на груди и нарочито медленно повернулась. Рядом с ней, облокотившись яа перила, стоял тот самый ее друг… Нет, стоп, это
— Вы?.. Здравствуйте, — постаравшись изобразить равнодушие, отозвалась Сесиль, и снова повернулась к пожару.
— Не знаете, что там горит?
— Говорят, какой-то бывший склад, — передернула плечами Бержер.
— Говорят? — спросил Виктор, кинув короткий взгляд на ее высокие форменные ботинки.
— Говорят, — отрешенно отозвалась Бержер.
Повисло молчание. Виктор, слегка наклонившись, оперся на перила, Сесиль застегнула плащ и выпрямилась.
— С этого моста, помнится, открывались чудные закаты, особенно летом. Я тут в молодые годы нередко простаивал до темноты. А вы? — вы помните то время? — спросил Виктор.
— Какой смысл его помнить? — ответила Бержер.
— Смысл? Смысл… Да нет, я всего лишь спрашиваю, помните ли вы Метрополис до того, как его заволокло дымом?
«Знает или нет? — думала Бержер. — Виделся ли он с хозяином той злосчастной квартиры?»
— Да. Я помню, — сухо ответила она после непродолжительной паузы. — Хотя опять-таки, какой смысл помнить прошлое? Прошлое — это то, что прошло. Чего нет.
Виктор вздохнул.
— Возможно, вы правы. В отношении меня, так точно, — он невесело усмехнулся. — Помните то место, куда я вас привел, когда…
— Да.
— Вчера кто-то сжег его дотла. Еще одного мостика в прошлую жизнь не стало.
«Не знает… Или?»
— Никогда не понимала, что значит «прошлая жизнь». У нас только одна жизнь. Как бы она ни менялась, другой нет и не будет.
— Я не это имел в виду, — ответил Виктор и, помолчав, продолжил: — Еще недавно в это время года город уже утопал в солнце и зелени. И я не могу понять, как он мог превратиться вот в это? И что произошло с нами? почему мы принимаем это, — он кивнул в сторону столпа пламени вдали, — как нечто нормальное?.. Как должное?
Бержер не хотела отвечать, но вдруг услышала собственный голос:
— Если все сложилось так, как сложилось, значит иного не дано. Значит, это лучшее, что с нами могло случиться. И мы должны принимать с благодарностью все эти испытания. И надеяться, что они не станут непосильными.
— А вы, пожалуй, правы, — после недолгой паузы ответил Виктор. — Я учился на историка, и преподаватели много раз говорили, что у истории нет сослагательного наклонения. Но говорили и о том, что и человеку, и всему человечеству не на чем учиться, кроме своего прошлого опыта. И чем дальше, тем больше я понимаю, что на деле никто ни на чем никогда не учится. Я думал, что ключи к будущему можно найти в прошлом. Но раз прошлое — то, что прошло и больше не существует, то и ключей никаких нет. И будущего — его тоже нет…
Сесиль молчала.
— Может быть, действительно проще ничего не помнить, а? Существовать одним днем. Следовать одним и тем же алгоритмам, испытывая
ужас от мысли, что от них можно отступить… Ничего не ждать. Ничего не желать. Забыть, кем мы когда-либо были и кем хотели быть… Одна беда: сколько бы нам ни твердили, что иного не дано, когда-то давным-давно мы были детьми. И что-то от тех вчерашних или даже позавчерашних детей остается в нас и поныне. И сколько ни выдавливай их из себя, они по-прежнему спрашивают: «А почему?»Пламя вдалеке вдруг вспыхнуло с утроенной силой; в небо взметнулось огромное огненное облако, и спустя несколько мгновений донесся звук взрыва. Он вывел Сесиль из оцепенения.
— Мне пора, — решительно произнесла она.
— Понимаю, — отозвался Виктор. — Увидимся ли мы еще?
— Нет. Прощайте, — сухим тоном ответила Бержер и торопливо пошла прочь.
Когда она скрылась из виду, Виктор, горько усмехнувшись, пробормотал:
— К моим годам уже можно было бы и привыкнуть…
Бержер шла как могла быстро. Но с каждым шагом расстояние от того места, где они стояли, до припаркованной у съезда с моста машины казалось ей все более неодолимым. Она уже почти бежала.
…Капитану Стабикома Сесиль Бержер следовало арестовать давно разыскиваемого буклегера. Но она этого не сделала. За последнюю неделю он много и глупо наследил; что ж, за то, что он спас ей тогда жизнь, она прибралась за ним.
Следователям не за что будет зацепиться. Больше она ему ничего не должна. И он не должен — не должен попадаться ей на глаза!
У Виктора в кармане завибрировал телефон. Вызывающий номер не определялся.
— Да.
— Виктор? — раздался в трубке голос Арманна. — Рядом никого нет?
— Нет, никого, говори… — ответил Виктор.
И Арманн заговорил. От услышанного у Виктора полезли на лоб глаза.
— …Что?! Постой-постой… Так это, получается, был тот самый нулевой пожар?.. мать родная!.. Да, конечно. Постараюсь быть через сорок минут — с возмещением. Спасибо!
Только боль в ноге помешала Виктору броситься бегом.
11 мая, 22:29. Квартира Антона
В дверном замке заворочался ключ. Дверь раскрылась, Наталия сперва свалила с плеч тяжелый походный рюкзак, а затем втащила в прихожую массивную раскладушку и резко опустила ее на пол. В дверях комнаты появилась Марианна.
— Добрый вечер, — кивнула ей Наталия. — Устроит такое спальное место?
Сиделка выпучила глаза.
— Ой, еще как! Сто лет на таких не дрыхла.
— Хорошо, — Наталия перенесла раскладушку на кухню, Марианна вернулась к пациенту. На кухне зашумел чайник, залязгала посуда. Через некоторое время Наталия вошла в комнату с двумя кружками с чаем.
— Держи.
— Спасибо, — ответила Марианна, принимая кружку. — Порадовать ничем не могу, все по-прежнему. Днем он заснул, полтора часа назад проснулся, но…
— Поняла. Остается только ждать.
— Я там приготовила ерунду какую-то, вроде съедобно. Аппарат для внутривенного я зарядила, все работает, так что…