Сальватор

– Ура! – ответили трое бретонцев.

Лодка уплыла.

– Счастливого пути! – сказал вслед ей Пьер Эрбель. – А теперь, поскольку через полчаса начнет светать, давайте поднимать якорь и отчаливать.

Наши пятеро беглецов провели час в большой тревоге. Наконец на востоке показалась сероватая линия горизонта. То, что в Англии называют зарей.

И почти тут же над водой сверкнул огонь и по волнам пробежал, достигнув берегов, грохот выстрела. А над бортом величественного трехпалубного флагмана появился дым. Эта плавучая крепость охраняла выход из порта.

Выстрел был сигналом, что порт открыт. На шлюпе решили, что пришла пора сматываться.

И ждать нового разрешения не стали.

Подняв вымпел Великобритании, шлюп прошел на расстоянии пистолетного выстрела от флагманского корабля.

Эрбель, стоя у борта, махал шляпой и кричал что было силы:

– Слава королю Георгу!

Питание, что нашлось на борту шлюпа, шикарным назвать было нельзя. И все же питание пятерых беглецов по сравнению с тем, чем их кормили на понтоне, можно было назвать роскошным.

Отдадим им должное, при каждом приеме пищи они не забывали угостить и несчастного Питкаерна. Когда миновала опасность, его пленение перестало быть слишком суровым: изо рта у него вынули кляп, освободили от веревок. А Пьер Эрбель рассказал ему кимврийскую историю. Ту, что он уже рассказал своим товарищам. Питкаерн все понял, но это его не очень утешило. В душе он дал себе слово опасаться впредь тех, кто говорит на уэльском языке.

Всякий раз, когда показывался какой-нибудь корабль, – а случалось это довольно часто, – Питкаерна заставляли спуститься в трюм. Но поскольку судно было построено на английских верфях, плыло под английскими парусами и несло на гафеле трех английских леопардов, шотландского льва, ирландскую лиру и даже три французские лилии, которые были убраны только спустя двадцать лет после этого, и казалось немыслимым, чтобы французская ореховая скорлупка осмелилась появиться среди английских крейсеров, невозможно было даже предположить, что те пять матросов, которые спокойно разлеглись на палубе, предоставив ветру и парусам делать свое дело, были пятью возвращавшимися во Францию беглецами.

Ветер был попутный, и делать им, и вправду, было особенно нечего.

Наутро следующего дня, то есть спустя сутки после того, как шлюп вышел из портсмутского порта, показался мыс Хог.

Надо было сменить галс для того, чтобы не выйти к архипелагу островов Ориньи, Гернези Серк и Джерси, которыми со времен Генриха I владели англичане и которые были очень неприятными стражами французского побережья.

Команда сменила галс, и шлюп направился прямо на Бомон.

Трудно выразить чувства, которыми наполнились сердца беглецов, когда они сначала увидели в легкой дымке землю Франции, а затем, подойдя поближе, с наслаждением стали различать родные холмы, порты, бухточки, изрезанные берега.

Затем, когда стали вырисовываться белые домики с султанами дымков над крышами, они настолько залюбовались близкой сердцу картиной, что забыли спустить английский вымпел.

Из состояния оцепенения их вывело пушечное ядро, поднявшее столб воды в сотне метров от борта шлюпа.

– Э, да что же они делают! – вскричали удивленные французы. – Они ведь стреляют в нас!

– Да нет, черт возьми! – сказал Эрбель. – Они палят в эту синюю тряпку.

И он быстро спустил британский вымпел. Но было уже слишком поздно. «Прекрасную Софию» обнаружили. В ней и без вымпела признали английское судно.

У моряков, как и у простых людей, есть поговорка: поставьте самую очаровательную англичанку, пусть она даже выросла во Франции, в ряд с несколькими француженками, и вы легко отличите ее по походке.

А посему в шлюпе опознали английское судно не только по вымпелу, но и по внешнему виду. Поэтому едва только Эрбель спустил вымпел, в воду упало второе ядро. Да так близко от «Прекрасной Софии», что забрызгало стоявших на палубе.

– Вот дела! – сказал Парижанин. – Они, выходит, не признают в нас своих?

– Что же делать? – спросили остальные.

– Будем плыть вперед, – ответил Эрбель. – На борту шлюпа, вероятно, нет французского флага. И такая же встреча ожидает нас в каждом порту.

– Ладно! – сказал Парижанин. – Сейчас отыщем какую-нибудь белую салфетку, простыню или рубашку.

– Давай, – сказал Эрбель. – А пока нас засекли, не так ли? Нас принял и за англичан… Смотрите, к нам направляется корвет. Через десяток минут он начнет за нами охоту. Если мы попытаемся скрыться, он догонит нас и через час потопит. Как мы тогда сможем доказать, что мы французы? Вперед, дети мои! Да здравствует Франция!

Раздалось дружное «Да здравствует Франция!», и шлюп продолжал плыть курсом на Бомон.

Огонь на какое-то мгновение прекратился. Казалось, будто артиллеристы решили, что у этого одиночного шлюпа очень мало шансов произвести высадку десанта на французском побережье.

Но спустя несколько минут новым, гораздо более прицельным выстрелом была сбита рея и повреждена обшивка «Прекрасной Софии».

– Все, – сказал Эрбель, – нельзя терять ни минуты. Поднимите на гафель какую-нибудь белую тряпку и дайте знак, что мы хотим начать переговоры.

Приказание Эрбеля было исполнено.

Но то ли эту белую тряпку не увидели, то ли потому, что не поверили в то, что шлюп намерен вести переговоры, огонь по шлюпу продолжался.

А Пьер Эрбель тем временем стал раздеваться.

– Какого черта ты снимаешь одежду? – спросил Парижанин. – Хочешь показать им голый зад? Это никак не похоже на вымпел.

– Нет, – ответил Эрбель. – Я хочу сказать им, кто мы такие.

И он, прыгнув с борта головой вниз, исчез в воде. Вынырнул он метрах в двадцати от шлюпа.

И поплыл прямо в порт.

На шлюпе спустили паруса в знак того, что он не имел ни малейшего намерения уплывать прочь.

При виде человека, спрыгнувшего в море с борта судна, которое само подставляло себя под ядра, огонь прекратился. Вскоре навстречу пловцу направилась шлюпка.

Боцман на шлюпке был уроженец Сен-Мало.

По чистой случайности, которая в этой обстановке была просто удивительной, Пьер Эрбель первые свои уроки каботажного плавания брал именно у этого старого морского волка.

Продолжая плыть, он узнал боцмана и окликнул его.

Моряк поднял голову, приставив ладонь к глазам, и, бросив руль, побежал на нос.

– Разрази меня гром! – сказал он. – Уж не Пьер ли Эрбель плывет к нам?

– Фи, папаша Берто, – крикнул Эрбель, – разве такими английскими ругательствами встречают земляка, а тем более ученика? Здравствуйте, папаша Берто! Как здоровье вашей женушки? Как детишки?

И, ухватившись за борт лодки, прибавил:

– Да, клянусь Богоматерью Сен-Бриека, это я – Пьер Эрбель, – сказал он. – И прибыл я, поверьте, издалека!