Самой не верится

Когда появились смартфоны, стало гораздо интереснее переписываться. Юра пошёл в школу, а Майя сообщила, что встретила свою любовь и выходит замуж. Новой любовью оказался вдовец с трёхлетней девочкой. Майя её удочерила, а потом родила сына. Теперь у Валеры стало трое внуков – Юра, Ира и Валера.

То, что назван был последний малыш в честь дедушки, никто не сомневался. Но когда я однажды сказала об этом вслух, Майя смутилась:

– Я девочку ждала, хотела в честь мамы назвать. Так и назвала.

Меня тронуло это признание, и я поинтересовалась:

– А папа знает?

Майя покраснела:

– Никто не знает. Только Вам сказала.

Мы обнялись с ней. Теперь у нас была общая тайна.

Муж Майи – геолог, частенько уезжает в экспедиции. С тремя детьми сначала было непросто, но Валера помогал оплачивать услуги няни, поэтому дети были под присмотром. Постепенно всё нормализовалось – дети пошли в сад, в школу, Майя вышла на работу. Валерину помощь они очень ценили, никогда не забывали спасибо сказать, не наглели. Хорошо воспитала Зинаида Майю, а та в свою очередь правильно воспитывала своих детей.

Когда у меня родился внук Владик, Юре уже исполнилось пятнадцать, так что Валера был опытным дедом с двенадцатилетним стажем. Для Владика он тоже стал дедушкой, потому что тот нуждался в старшем мудром друге. И крёстным Владика тоже стал он. Валера часто приходил к нам, а когда уезжал в гости к внукам, Владик скучал.

Мне очень хотелось, чтобы Валера нашёл себе пару, но он продолжал вести одинокий образ жизни. В соцсетях, знаю, переписывался, но ничего серьёзного, как он говорил. Порой рассказывал, что побывал на концерте или в кино. Я спрашивала с кем, отвечал, что с очередной подругой. Пояснял:

– Аня, я по сути своей рождён ради статуса деда. Мне ничего больше не надо. Внуки – это для меня всё.

Видя, как он начинает волноваться, я успокаивала:

– У каждого своё предназначение, значит, жить тебе одному.

– Ничего не одному, – спорил он. – Я думал, что Юрка школу закончит, в Москву приедет учиться. Но раз там решил образование получить, может статься, что работать сюда приедет. Дай бог, тут осядет, женится, вот и распустится кустик мой розовый.

Иногда у него останавливался муж Майи. Тому по пути в экспедицию порой приходилось «зависать» на пару дней в столице. Валера называл его Джин, тот сопротивлялся поначалу:

– Я Сергей.

Но Валера был непреклонен. Он подносил зеркало родственнику и, указывая на густую бороду, чёрные выпуклые глаза, бритую голову, кивал:

– Джин! Именно такой Джин вылезает из бутылки.

Постепенно Серёжа смирился и перестал спорить.

А Валерий, проводив того, обязательно отчитывался Майе, как всё прошло, и не забывал хвалить, что нашла она хорошего мужика.

Когда Егор Андреич написал рассказ про Зинаиду, Валера сказал:

– Всё правильно. Я её такой и представлял. Жалость к ней только. И больше ничего.

Потом помолчал и добавил:

– Но если б жива она была и всё открылось раньше, не знаю, как себя повёл бы.

Он нашёл фотографию в телефоне, где всё семейство Майи радостно таращилось в объектив, и взглядом, наполненным нежностью, стал разглядывать снимок.

Я сделала вид, что не заметила слезинки, скатившейся у него по щеке.

Ложь

По причине того, что в дневниках Зинаиды начисто отсутствовало описание того, каким образом ей удалось выдать труп одного младенца за двойню, утаив жизнеспособность второго ребенка, Егору Андреевичу пришлось применить право на авторский вымысел. Не хотелось думать, что женщина подкупила должностное лицо, поэтому Егор Андреевич решил в книге дать версию халатности. Поразмышляв, он внезапно изменил название главы про Зинаиду. Зачеркнул слово «страх», написал «ложь». Пояснил, что страх – это жизнь Зины, а нашей семьи касается именно ложь. Книга ведь про меня, про мою семью. Я согласилась. Хотя, согласия моего никто и не спрашивал. Просто проинформировал меня автор, вот и всё.

Зина, как ей думалось, родилась только для того, чтобы её обзывали, обижали и смеялись над ней. Почти никогда не слышала она своего красивого русского имени, покорно отзываясь на «Зинку». Когда ей исполнилось тринадцать, она начала вести дневник. Сначала писала немного, шифруясь на тот случай, если кто найдёт. Потом присмотрела в сарае удобное местечко под самой крышей и стала хранить дневники там. Мать, покалечившая ногу, так высоко забраться не могла, а отец утонул на рыбалке, когда Зинке было лет пять. Наверное, только отец её и любил. Нет, не любил, жалел. Ругался на мать, когда та бранила дочь. Он сажал на колено Зинку и говорил:

– Ничё, не дрейфь, Зинок, вырастешь, в Москву поедешь, там всякие делают операции и тебя вылечат.

Зина стала записывать в дневники и воспоминания, а не только текущие события. В воспоминаниях был папка, его мощное колено, его толстые губы, которые хоть и редко, но целовали её в макушку. Ещё в воспоминаниях была бабушка Варя, живущая неподалёку. Бабушка сильно жалела Зинку. Наверное, даже больше, чем отец. Зинка родилась очень красивая, а бабушка Варя, работавшая фельдшером и принимавшая роды, даже перекрестилась, вспомнив поговорку: не родись красивой.

На своём веку Варвара Ивановна повидала немало новорождённых, и большинство из них были краснолицыми орущими головастиками. Обычными, в общем. И вот однажды по весне довелось принять ей ангелочка. Будь её воля, она бы назвала девочку Ангелиной, но была мать той новорождённой крикливой, озлобленной, ехидной. Не водилась с ней фельдшер Варвара. Женщина, разродившись, уснула, а Варвара, завязывая бирочки на запястье и на лодыжке ребёнка, удивлялась красоте. Перед ней лежала фарфоровая куколка: всё-то в ней было гармонично и слаженно. И даже белокурый локон, спадавший с макушки, словно был уложен специально. Будто сейчас откроется дверь, войдёт художник, чтобы писать картину с этого чуда.

Никто, конечно же, Зину не рисовал, не фотографировал, никто ей не любовался. Вскоре стало отчётливо заметно, что глаза у неё косые. Так и стала она зваться – Зинка косая.

Бабушка Варя порой рассказывала Зинке про то, какая та родилась красивая. Честно говоря, может, она и оставалась красивой, но всё портили глаза. Косоглазие настолько уродовало её, что на остальное и смотреть не хотелось.

Бабушка Варя жила не очень долго, и именно её смерть подтолкнула Зинку к ведению дневника. Первый так и начинался: «Сегодня умерла бабушка Варя. У меня теперь никого нет, с кем посекретничать. Как мне жить?»

Зинка решила, что станет, как баба Варя, фельдшером, будет в пункте сидеть, людей принимать, от болезней лечить. Но до того момента, пока она вернулась домой с документом об окончании медицинского училища, утекло много воды.

Зина привыкла в детстве играть одна, потому что обязательно находился тот, кто кричал ей: «Пошла отсюда, косая дурочка!» И она покорно уходила. Присаживалась в сторонке, лепила куличики или просто напевала песенку про синенький скромный платочек. Эту песню часто пела бабушка Варя, и Зина запомнила слова.