Самый лучший пионер

— Чем больше полезного ест девушка, тем красивее она вырастает! — добавил я гораздо более действенный аргумент.

Насадив водоросли на вилку, Таня зажмурилась, сунула зелень в рот, скривилась, пару раз жеванула, проглотила, поежилась и запила малиновым морсом из стакана. Сделав глубокий вдох, свою порцию умял и я — не так уж и плохо! Но морсиком запить все-таки не повредит.

Тане я набрал сразу, как только дед Лёша освободил телефон — что-то они там с Петром Ивановичем мутить собрались, но это «не моё дело», как сказал фронтовик. Прибежала она тоже почти сразу — увы, выдержки ее папаше хватило аккурат до седьмого ноября — выпил на праздник, и понеслась.

— Как думаешь, тетя Тоня разрешит тебе пожить со мной до маминого возвращения? — спросил я девушку.

— А можно? — обрадовалась она.

— Мне одному же скучно! — улыбнулся я ей. — Пошли позвоним, отпросим тебя.

Таня меня опередила, схватила трубку и набрала номер, нетерпеливо переминаясь с одной обутой в мягкий коричневый тапочек ножки на другую.

— Мама, можно я с Сережей буду жить? — сразу же выпалила она, как только гудки пропали — я внимательно прислушивался, наклонившись к обратной стороне трубки.

— А вам не рано? — фыркнула тетя Тоня.

Таня залилась краской, и я отобрал у нее трубку:

— Здравствуйте, теть Тонь! Я вам подарок из Калининграда привез, заходите чаю попить!

— Ну зайду, коли приглашаешь!

— Сейчас придет, и мне с ней надо будет чуть-чуть поговорить наедине, — предупредил я Таню, и телефон зазвонил снова. — Ткачёв!

— Это я, — раздался из трубки голос Александры Николаевны. — Давай-ка еще раз по ответам пройдемся!

— Давайте! — смирился я с неизбежным.

Поняв, что разговор пойдет о скучных «взрослых» вещах, подружка утопала на кухню.

— Первое — залпы «Авроры» у нас не в одноименной песне, а в «И вновь продолжается бой», — выдала она первый пункт.

— А я-то думаю, в чем проблема? — хохотнул я. — В «Авроре» барабанов-то толком и нет.

— Николай Николаевич не совсем правильно передал мне сообщение из МинКульта, — пояснила она. — К «Авроре» никаких вопросов нет, песня отличная, и детский хор Центрального Дома Железнодорожников уже разучивает ее для «Голубого огонька». Вот ему худсовет и посвящен — пройдутся по всем песням. Дальше, полагаю, они спросят…

В процессе обсуждения «перекрытия» претензий Худсовета пришла тетя Тоня, и я шепотом извинился и попросил ее немного подождать.

— Александра Николаевна, мне кажется, мы готовы ко всему! — решил я сворачиваться.

— Не переживай, Сережа, все будет в порядке! — сделала она вид, что утешает меня, а не себя, и отключилась.

Вернувшись на кухню, присоединился к дамам и рассказал тете Тоне о поездке и будущих планах. После этого вытянул ее в комнату на смущающий разговор.

— Теть Тонь, простите, что я так прямо в лоб и неловко, но пока Тане шестнадцать не исполнится, я ее и пальцем не трону! Пускай у нас пока поживет, вы же видите — домой ей совсем не хочется!

Соседка пожевала губами и пообещала:

— Обидишь ее — прибью!

— Даже сопротивляться не стану! — пообещал я в ответ.

Пошли на кухню, и тетя Тоня скомандовала, взяв дочку за руку и потянув на выход:

— Пошли, сумку тебе соберем.

Временно попрощавшись с подружкой, набрал Саяку.

— Алло? — ответил мне мужской голос.

— Коничива?

— Хо! Конбава! [добрый вечер] — хохотнул голос. — Ты из клуба?

— Из клуба! — подтвердил я. — С Саякой поговорить хотел.

— Сейчас позову, — пообещал мужик и стукнул трубкой о поверхность чего-то.

— Кто там? — донесся до меня через пару минут полный любопытства голос Сойки.

— Серега, — представился я. — Вернулся вот, пошли…

Блин, а когда мне теперь? «Тань, ты посиди у меня дома, а я пока на свидание схожу!». Ладно, вписался — неси ответственность.

— У тебя сколько уроков завтра? — нашел выход.

— Четыре, у нас математичка заболела! — похвасталась она.

Нормально, у Тани — шесть, а потом мне в клуб так и так идти, на японский.

— Давай тогда я тебя у школы встречу, и перед клубом немножко погуляем! — предложил я.

— А почему не после? — спросила она.

— У меня мама беременная в больнице на сохранении лежит, поэтому много самому делать приходится, — ответил я полуправдой.

— Вот как! А у тебя, значит, новый папа завелся? — предположила она.

— Завелся! — подтвердил я. — Сын того самого Судоплатова, который «самый главный диверсант».

— А кто это? — не оценила она сюжетного поворота.

В самом деле, а откуда ей знать?

— Завтра все расскажу, хорошо?

— До завтра! — угукнула она.

Нормально — первая половина дня суетная, а вечером вместе с Таней и новым папой к маме в больницу сходим, и можно заниматься уже начатой книжкой и «инфобомбой» — уже жалею, что взялся, лучше бы ногами блин на Лубянку пришел и сдался, все не так уныло.

* * *

— Ты, Сережка, главное, ни в коем случае не злись и не спорь — только хуже будет, — давала мне инструкции сидящая рядом и настолько нервничающая Александра Николаевна, что за руль ее машины пришлось сажать Анатолия Павловича — он, пока кандидатскую пишет, преподает студентам, но конкретно сегодня занятий у него нет, зато есть оформленная каким-то запредельным усилием бюрократического аппарата «генеральная доверенность на юридическое сопровождение Сережи Ткачева» — так я эту бумажку называю.

— Я после своего первого худсовета всю ночь рыдала, — доверительным тоном продолжила композитор. — И не удивляйся — там дураков нет, но многие любят задавать, скажем так, «рабоче-крестьянские» вопросы.

— Это ваш термин или их? — заинтересовался я.

— Их! — фыркнула Пахмутова.

— Удивительный снобизм, — вздохнул Анатолий Павлович.

— Согласен с вами, дядь Толь, — поддакнул я. — Натурально самый образованный в мире народ тупым считают!

— Только там такое не вздумай ляпнуть! — на всякий случай одернула меня Александра Николаевна, достала из сумочки платочек, смочила слюной и вытерла невидимую (потому что с утра умывался особенно тщательно) соринку с моей щеки под смущенно-удивленным взглядом дяди Толи в зеркале заднего вида.

А что поделать? Своих-то детей у них нету, вот, прорывается иногда что-то такое по отношению к хорошему мальчику Сереже. Я не против — детская гормональная система на любую заботу и внимание довольно урчит.

— Я вообще буду стараться говорить как можно меньше и в основном «спасибо» и «старшим товарищам виднее», — заверил ее я.

— Готовый партработник! — гоготнул Судоплатов-младший.

— Еще один юморист! — неодобрительно покачала головой Александра Николаевна и спросила меня. — Блокнот взял?