Савва Мамонтов

И именно в Мамонтовской опере он стал тем Шаляпиным, который останется на века.

5

В доме на Садовой собрался цвет Частной оперы. Все немножко нервничали. Шутки не смешили, умное слово казалось неуместным…

Ждали.

Гроза посредственности московский критик Семен Николаевич Кругликов, недавно принятый в Частную оперу заведующим репертуарной частью, возвращался от Римского-Корсакова. Кругликов был учеником и другом композитора. Эту дружбу быстрый Мамонтов тотчас использовал на благо Частной оперы. Было известно: императорские театры отвергли «Садко» — оперу-былину, жанр совершенно новый не только для русской, но и для мировой музыки. От высокопарных многоречивых вагнеровских опер-мифов опера-былина отличалась не только уважением к народной фантазии, но и к музыкальным образам.

Римский-Корсаков, получив от Кругликова письмо с предложением поставить «Садко» в Частной опере, был рад натянуть нос кому следует, но выставил условие. «Желательно, чтобы был полный оркестр, — писал композитор Кругликову, — и достаточное число оркестровых репетиций при хорошей разучке вообще… Он (Мамонтов. — В. Б.)не щадит своих средств на декорации и костюмы, а по сравнению с этим затраты на добавочные инструменты и 2–3 лишние репетиции так ничтожны, а между тем в опере все-таки первое дело музыка, а не зрительные ощущения».

Николай Андреевич знал, на какую ногу хромает Мамонтовский театр. За Кругликовым на вокзал послали экипаж, на стрелках часов уже мозоли от взглядов обозначились… Но привезет ли он партитуру оперы? Труппа ждала в напряжении.

Никакие разговоры, забавные истории не могли унять дрожь томительного волнения.

Сделалось совсем тихо, и тут все увидели Кругликова.

Семен Николаевич стоял в дверях Большого кабинета, подняв над головой клавир «Садко».

— Ура! — как птичка, крикнула Забела.

— Ура-а! — грянули артисты во всю радость великолепных своих глоток.

Секар-Рожанский первым заполучил клавир:

— Семен Николаевич! Пожалуйте за рояль. — И звонко, лихо запел с листа: — «Кабы была у меня золота казна…»

Листали клавир почти беспорядочно, как сундук с наследством копали.

— Надежда Ивановна, это для вас! — радовался Антон Владиславич, он, поляк, готов был удружить поляку Врубелю.

Надежда Ивановна спела зовы Волхвы:

— Сказка — наяву. Я как во сне… Сон прекрасный, добрый.

— А нам-то что-нибудь есть?! — грянул громово Бедлевич, обнимая Шаляпина.

Кругликов, который уже хорошо знал оперу, сказал:

— Морской царь, Антон Казимирович, будто специально для вас писан. Уверен — это будет ваша слава. Федор Иванович, а вы попробуйте это.

И поставил «Песнь Варяжского гостя».

— Боже мой! Как это все можно нарисовать, — размечтался Коровин. — Древний Новгород. Подводное царство.

— Вы мне скажите, поплывет ли по нашей сцене корабль? — забеспокоился Савва Иванович. — Помните, как дергались лебеди в «Лоэнгрине»?

— У нас машинист сцены — гений, — сказал Коровин. — У него поплывет. Сколько вот времени на все про все?

— Премьера на Рождество! — сделал невинные глаза Савва Иванович.

— Три недели?! — испугался Кругликов. — Николай Андреевич не терпит небрежности в музыке, он просил увеличить оркестр…

— Оркестр у нас мал да удал. Три недели — это три недели. Смотря как работать… Авось! Моя «авось», Семен Николаевич, добренькая, не подведет.

И пошла-поехала рождественская мамонтовская карусель. Сооружали кита с двигающимися плавниками, строили корабль, писали Подводное царство, думали, как сделать, чтобы рыбы плавали…

Жизнь тоже шла своим чередом. Приезжал Цорн, писал портрет Саввы Ивановича. Писал Савву Ивановича Врубель. У Цорна портрет как портрет, добротный, мастерский. У Врубеля все вздыблено, и это все — испуг, который тотчас рождается в душе зрителя. Стоймя стоит белая накрахмаленная рубашка, словно за горло схватила. Одна рука у Саввы Ивановича холеная, вольготная, в перстнях, другая сжата судорогой. В лице что-то от Ивана Грозного, уж такая власть! — и ужас: увидел неотвратимое, чего не отмолить. Кресло огромное, верхняя часть тела восседает, как монумент, а ноги вот-вот кинутся бежать, в ногах суетливость, нетерпение…

Понравился ли врубелевский портрет Савве Ивановичу или напугал, неизвестно. Демонизм мог льстить Савве Великолепному.

1897 год для нашей империи благополучный, значительный. Николай II «в воздаяние особых заслуг по врачеванию больных и раненых воинов» в Абиссинии 27 мая 1897 года Всемилостивейше соизволил пожаловать студентов Императорской Военно-Медицинской Академии имярек кавалерами ордена Св. Станислава 3 степени, а 7 сентября Петербург принимал Абиссинскую миссию, состоящую из русского авантюриста Николая Леонтьева, секретаря негуса Менелика и двух придворных чинов. У России появились интересы в Африке. На Востоке активность отечественной политики также никогда не угасала.

Мамонтов, изведав вкус не только славы, — это всего лишь газетный шелест, — но вкус дела, когда человек служит настоящему и будущему Отечества, теперь устремил свои взоры на Восток.

29 мая газета «Новое время» напечатала письмо Н. Михайловского (так подписал эту публикацию инженер Николай Георгиевич Гарин). Речь шла «о проектируемой постройке железной дороги вдоль западной границы Китая от Томска через Барнаул, Семипалатинск, Верный до Ташкента длиною с лишком в две тысячи верст и… стоимостью до 150 миллионов рублей».

За этим проектом стоял Савва Иванович Мамонтов. Его плечи уже лихостились без непомерной тяжести. Две тысячи верст, то, что надо. Он был уверен: великий, а главное, умный человек Витте ему, умному Мамонтову, единомышленнику, хватающему так же высоко, как сам Сергей Юлиевич, концессию на такую-то тяжкую для строительства дорогу выхлопочет и поднесет на блюдечке, с благодарностью. Кто? Кто еще осилит такое, чтоб быстро да прочно? Слава на славного работает, как верная лошадка. Над будущим радуги коромыслами сияли.

Ну а что же искусства? Разве мог Савва Великолепный ограничить себя Частной оперой?

19 июня в «Новом времени» появилось объявление: с начала 1898 года княгиня М. К. Тенишева и С. И. Мамонтов начинают издавать в Москве художественный журнал «Мир искусства». 20 июня было дано другое объявление: журнал «Мир искусства» станет выходить в Петербурге два раза в месяц. Редактором утвержден С. П. Дягилев. Первый номер читатели получат в ноябре текущего года.

Мамонтов и здесь успел, связал свое имя с началом деятельности «Мира искусства», с новой философией живописи и пластики.