Сбежавшее лето

— Чем тебе так нравятся мои рассказы? — сердито спросила она.

— Я люблю, когда мне рассказывают,— ответил Кришна.— А что бу­дет, если она узнает, что ты здесь на острове с нами?

Мэри сделала вид, что не слышит. Она не отрываясь смотрела в небо.

Кришна подвинулся поближе и приподнялся на локте, чтобы загля­нуть ей в лицо.

— Что она сделает, а?—спросил он.— Отрежет тебе руки и ноги?

Мэри была потрясена. Глаза его сверкали огнем.

— Конечно, нет,— суровым тоном ответила она.— Скорей всего, за­прет меня в комнате и будет держать на хлебе и воде.

По разлившемуся на его лице разочарованию она поняла, что он не считает это наказанием слишком строгим, и вздохнула в душе. И зачем только она выдумала эту глупую историю про тетю Элис? Она досадова­ла не столько потому, что ей уже надоело рассказывать, сколько потому, что вдруг поняла: лгать совсем не просто! Раз начал лгать, никак не остановишься. Все равно что лить воду в песок.

— Расскажи еще раз, как она собиралась тебя отравить,— попросил Кришна.— Про синюю бутылочку с надписью «Яд», как ты ее нашла и, вылив яд, снова наполнила водой.

— Ты не рассказывал об этом Саймону?—спохватилась Мэри.

Кришна обещал не рассказывать, но кто его знает!

— Я же дал слово,— обиделся Кришна.— Кроме того, Саймон все рав­но бы не поверил. Он не любит, когда говорят неправду.

Мэри посмотрела на него. Она не поняла, что он имел в виду: то ли Саймон не поверит самым увлекательным фактам из ее истории, то ли Кришна сам им не верит.

— Про жестокость твоей тетки он, может, и поверит, но про яд — нет,— добавил Кришна.

Мэри села. Она сообразила, что сейчас самое время сказать: «И верно, все это ложь, все-все». И потом жалела, что не сказала, но в эту самую секунду, затарахтев, опрокинулась банка, и Мэри, забыв обо всем, бро­силась к воде.

Кришна отвязал леску от ноги и начал тянуть ее к себе. Он вытащил коричневую форель, которая, извиваясь, прыгала по песку и била плав­никами.

— Слишком маленькая,— сказала Мэри.

Она осторожно выдернула крючок изо рта рыбы и бросила ее обратно в воду. Кришна обиделся и повернулся к ней спиной.

Но она была довольна. Она страдала, когда на крючок попадалась большая рыба и ее потрошили и жарили.

— В ней не было восьми дюймов,— объяснила она появившемуся на берегу Саймону.

Он молча кивнул, присел на корточки и нацепил на крючок новых червяков.

— Большую уже не поймаешь,— заметил он и бросил леску в воду.— Рыба не любит, когда много солнца.

— А при чем тут восемь дюймов?—спросил Кришна.

— Рыбу длиной до восьми дюймов ловить запрещается. Иначе некому будет расти и размножаться.

— А я-то считал, что раз мы живем на необитаемом острове,— сказал Кришна,— значит, можем не подчиняться закону.

— С какой стати? Бывают и разумные законы,— возразил Саймон.— И на острове мы оказались не случайно. Мы, так сказать, беглецы.— Он поставил консервную банку обратно на холмик из камней.

— Я, например, бегу от английской полиции,— заявил Кришна, пы­таясь убедиться, в состоянии ли он подняться по крутому берегу, прыгая на одной ноге.

На полпути он отказался от своего намерения, упал, скатился вниз и так и остался лежать. Темные глаза его искрились смехом, а волосы, хоть и припудренные пылью, блестели на солнце. Как черника, что растет вдоль дороги, подумала Мэри.

— А Мэри — от своей злой тетки.

Мэри искоса поглядела на Саймона, который обмотал леску вокруг банки, а потом привязал ее к торчавшему из-под земли корню дерева. Ей показалось, что он избегает ее взгляда. И она поспешила спросить:

— А Ноакс? От кого бежит Ноакс?

— Ноакс?—переспросил Саймон.— Ноакс бежит от цивилизации. Вот он настоящий беглец.

После того как Ноакс провел на острове несколько дней, его почти не стало видно. Он превратился в дикое животное. Потом опять начал появ­ляться, особенно когда жарили рыбу, но лежал в сторонке в ожидании сво­ей доли. Большей же частью они видели его издали: в траве мелькал ко­мок меха. Однажды ночью Саймон видел, как он играл на берегу: черная тень, подпрыгивая, танцевала на трех ногах, рычала и, как котенок, ловила собственный хвост. Днем он часто бывал поблизости, но предпочитал, по-видимому, чтобы его не замечали: следил за ними из-за зарослей родо­дендронов и терновника, а если они приближались к нему, лежал, рас­пластавшись на земле. Повязка у него отпала, он растолстел, шерсть на нем лоснилась. Он кормился самостоятельно: ловил полевых мышей и пти­чек, с которыми расправлялся весьма деликатно, оставляя от них только перышки, а один раз Мэри застала его за уничтожением маленького кро­лика. Он угрожающе зарычал, сверкая своим единственным глазом, и она торопливо попятилась назад.

Она боялась, что в один прекрасный день он исчезнет навсегда, но Сай­мон утверждал, что никуда он не денется.

— Убежать с острова он не может, пока не научится плавать,— рас­суждал он.— Путь только один — по доске, но вряд ли он пройдет по ней на трех ногах. Ему никогда не уйти отсюда.

— Как и мне,— отозвался Кришна.— Никогда.

— Откуда ты знаешь?—спросил Саймон.

— Знаю. Я буду жить здесь, пока не стану старым-престарым.

— В той книге у дяди я прочел,— сказал Саймон,— что люди, которые построили грот, наняли человека, чтобы он жил там, как отшельник. Им казалось романтичным, что у них в гроте живет настоящий живой от­шельник, которого они могут демонстрировать своим знакомым, когда те приезжают к ним в гости. Они платили ему двести фунтов за то, чтобы он ходил в тряпье, сидел и мыслил, но ему очень скоро все это надоело, и он сбежал.