Сборник "Чарли Паркер. Компиляция. кн. 1-10

Он отошел к концу стойки, где сидел Микки.

– Вы Уоллес?

Микки встал. Он был около пяти футов десяти дюймов ростом, и Капитан возвышался над ним на семь или восемь дюймов.

– Капитан Тиррелл. – Они пожали руки. – Спасибо, что нашли время поговорить со мной.

– Ну, после того как Гектор мне выставит, выпивка на вас.

– С удовольствием.

Гектор поставил внушительный стакан виски, не испорченного льдом или водой, у правой руки Тиррелла. Тот сделал жест в сторону загородки у задней стены.

– Давайте выпьем там. Вы еще не поели?

– Нет.

– Здесь готовят хорошие гамбургеры. Вы едите гамбургеры?

Микки сомневался, что в этом месте делают что-то хорошее, но знал, что лучше не отказываться.

– Да. Гамбургер звучит неплохо.

Тиррелл поднял руку и крикнул Гектору:

– Два гамбургера средней прожарки со всеми гарнирами!

«Средней прожарки, – подумал Микки. – Боже!» Он бы предпочел, чтобы они прогорели на дюйм, в надежде убить все поселившиеся в мясе бактерии. Черт, а ведь этот гамбургер может стать последним в его жизни.

Гектор должным образом ввел заказ в на удивление современно выглядевший кассовый аппарат, хотя и работал на нем, как обезьяна.

– Уоллес – это хорошая ирландская фамилия, – сказал Тиррелл.

– Я по происхождению наполовину ирландец, наполовину бельгиец.

– Какая-то мешанина.

– Европа. Война.

Лицо Тиррелла печально смягчилось сентиментальностью, словно растаяло суфле.

– Мой дед служил в Европе. В королевских ирландских стрелках. За свои старания получил пулю.

– Печально это слышать.

– Да нет, он не умер. Впрочем, потерял левую ногу ниже колена. Тогда не пользовались протезами, да и сейчас, похоже, не пользуются. Обычно он каждое утро закалывал штанину брюк булавкой. И, думаю, по-своему гордился этим.

Он поднял стакан и произнес:

– Slainte! [59]

– Ваше здоровье, – сказал Микки и набрал в рот пива. К счастью, оно было таким холодным, что вкуса почти не чувствовалось. Он полез в портфель и вынул блокнот и ручку.

59

Slainte! (ирланд.) – Ваше здоровье!

– Сразу за дело, – заметил Тиррелл.

– Если предпочитаете подождать…

– Нет, это правильно.

Микки достал из кармана пиджака маленький диктофон «Олимпус» и показал Тирреллу.

– Не возражаете, если я…

– Да, возражаю. Убери. А еще лучше, вынь батарейки и положи эту штуку так, чтобы я ее видел.

Микки сделал, как было сказано. Это несколько затрудняло дело, но Микки неплохо владел стенографией и обладал хорошей памятью. В любом случае, он не будет прямо цитировать Тиррелла. Это был фон – яркий фон. Тиррелл прекрасно это понимал, когда согласился встретиться с Микки. Если бы его имя всплыло в какой-либо связи с книгой, он бы выкрутил Микки пальцы так, чтобы они стали бы напоминать штопор.

– Расскажи мне чуть больше, что за книгу ты пишешь.

Микки рассказал. Оставив в стороне большую часть художественных и философских составляющих своего замысла, он попытался по возможности оставаться нейтральным, объясняя свой интерес к Паркеру.

Хотя отношение Тиррелла к детективу оставалось не совсем ясным, Уоллес подозревал, что оно скорее негативное – хотя бы потому, что пока все, кто относился к Паркеру с симпатией или уважением, наотрез отказывались говорить о нем.

– А ты сам встречался с Паркером? – спросил Тиррелл.

– Встречался. Я хотел взять у него интервью.

– И как?

– Он без всякого предупреждения врезал мне по животу.

– Это на него похоже. Он сукин сын, головорез. И это еще не самое худшее в нем.

Тиррелл отпил свое виски. Стакан был уже наполовину пуст.

– Хотите еще? – спросил Микки.

– Конечно.

Микки повернулся к стойке, и ему даже не пришлось заказывать: Гектор просто кивнул и пошел за бутылкой.

– Я хочу знать все, что знаете вы.

И Тиррелл начал рассказывать. Сначала он рассказал про отца Паркера, который убил двух подростков в машине, а потом покончил с собой. Капитан не мог предложить никаких догадок о причинах этого убийства, а только предположил, что с отцом было что-то не так, и эта странность перешла к сыну: плохие гены, возможно, предрасположенность к насилию.

Прибыли гамбургеры вместе со второй порцией виски для Тиррелла. Тот принялся за еду, но Микки воздержался. Он был слишком занят записями – или так сказал бы, если бы Тиррелл спросил.

– Насколько известно, первым человеком, которого он убил, был Джонни Фрайди, – сказал Тиррелл. – Он был сутенер, и Паркер забил его до смерти в туалете на автобусной станции. Мир от этого ничего не потерял, но дело не в этом.

– Почему вы подозреваете Паркера?

– Потому что он был там. Камеры наблюдения сняли, как он заходил и выходил из станции как раз в то время, когда произошло убийство.

– Камеры были и у двери в туалет?

– Камеры были везде, но они его не засняли. Зафиксировали только, как он входил и выходил из здания.

Микки был озадачен.

– Как это возможно?

Впервые Тиррелл проявил неуверенность.

– Не знаю. Тогда камеры не были зафиксированы, кроме тех, что на дверях. Мера для снижения расходов. Они перемещались из стороны в сторону. Наверное, он рассчитал время и двигался, когда они были направлены в другую сторону.

– Это непросто.

– Трудно. Но не невозможно. И все же это странно.

– Его допрашивали?

– У нас был свидетель, который и вывел его на сцену – уборщик в туалете. Парень был кореец. Не мог сказать больше трех слов по-английски, но узнал Паркера на снимках с камер. Ну, то есть выбрал Паркера в числе пяти других. Сложность была в том, что для того парня мы все на одно лицо. Из тех выбранных пятерых четверо отличались друг от друга, как я от тебя. И все же Паркера привлекли, и он согласился дать показания. Даже не позвал адвоката. Он признался в том, что был на станции, но больше ни в чем. Сказал, что приходил в связи с каким-то беглецом, которого его попросили разыскать. Это проверено. В то время он работал по делу какого-то подростка.

– И на этом все закончилось?

– У нас хватало оснований, чтобы его обвинить, но не было большого желания. Он был бывший коп и всего за несколько месяцев до того потерял жену и ребенка. Может быть, его не любили товарищи, но копы поддерживают своих в беде. Это было бы все равно, что обвинить Белоснежку в незаконном проникновении в чужое жилище. И, как я сказал, Джонни Фрайди был далеко не пай-мальчик. Многие восприняли это как гуманный акт – что кто-то навсегда исключил его из команды.