СБОРНИК ИНТЕРВЬЮ ФРЭНКА ЗАППЫ ДЛЯ ЮНЫХ ФАНАТИКОВ
Шрифт:
Как Вы рассматриваете себя в музыкальном мире? У Вас есть чувство, что Вы стоите в одном ряду с другими серьёзными композиторами?
Ну, да: а вообще-то мне там не место [смеётся].
Нет никого, кто был бы похож на Вас. Никто не делает того, что делаете Вы.
Это правда, значит, следовательно... что? Три точки...
Как так случилось?
Просто мой вкус был не такой, как у всех.
С самого раннего детства.
Да.
И у Вас была хорошая привычка слушать не других людей, а себя. Это уникальная характеристика, и благодаря этому Вы должны были стать успешным артистом.
Сегодня наиболее успешные артисты никогда не слушают себя. Они всегда слушают менеджеров тех корпораций, которые обеспечивают их деятельность.
Как Вы думаете - может быть, ещё есть люди, которые работают ночными клерками в мотелях и пишут симфонии, которых никто не услышит? Или даже такие люди сдались?
Наверное, кто-то ещё остался. Я могу только сказать, что по математической вероятности, как бы ни была зла теперешняя система, она не настолько эффективна, чтобы убить всех нас. Где-то есть какие-то люди, которые не идут по общему пути. Правда, вы никогда не услышите того, что они делают. В этом вся проблема. Если только вы не слышите музыку, прочитав о ней в газете.
Разве Вы не думаете, что в будущем может осуществиться сценарий из прошлого - когда Феликс Мендельсон нашёл пачку нотной бумаги, оказавшейся музыкой Баха, про которого в предыдущие сто лет никто не вспоминал? Может быть, в будущем эти мотельные композиторы будут так же раскопаны?
Нет, потому что это связано с экономикой. Взгляните на это с механической точки зрения. В обществе, где экономическая система откладывает деньги на финансирование культурной деятельности - может быть. В обществе, основанном на соотношении «прибыль-затраты», математическая вероятность того, что это может случиться, так мала, что ею можно пренебречь. Позвольте мне провести одну параллель. Один из наиболее охраняемых секретов американской жизни - это годовая посещаемость американцами музеев. В музеи каждый год ходит больше людей, чем на футбол и бейсбол, вместе взятые. Это самый охраняемый секрет в нашей стране. У среднего человека есть желание потреблять не дерьмо, а что-то другое - но люди не управляют рукой, поворачивающей кран, который направляет реку дерьма в их сторону. У них нет контроля над парнями, принявшими решение, что это то, чего они хотят - и они именно это и получают. И получат ещё больше, и этот поток никогда не остановится. Но я не думаю, что американская разновидность людей настолько испорчена, что оставила всякую надежду на культурную жизнь. Просто у них нет понятия, как этого достичь; они не понимают, зачем это нужно сохранять. Именно это и печально в статистике посещаемости музеев - ведь музейный материал мёртв. Это культурная некрофилия. Музеям нужно существовать, да; вам нужно пойти и посмотреть на прошлое, вам нужно увидеть эту драгоценную вещичку - что бы это ни было. Но это похоже на образ мышления того парня, который в начале XX века хотел закрыть патентное бюро - официальная точка зрения правительства гласила, что всё уже изобретено.
Какая-то часть меня хочет верить, что будет какое-то великое свержение всех этих сил невежества и зла, и люди, тоскующие по чему-нибудь, что может поднять их дух или развлечь их глаза или уши, получат, что хотят.
Ну, в настоящее время желание потреблять этот материал - сама надобность – удовлетворяется на локальном, региональном и даже домашнем уровне - люди записывают всякие вещи в своих домашних студиях, для собственного развлечения и развлечения своих друзей. Это эквивалент парня, сидящего в мотеле и пишущего симфонию. Это парень со своим маленьким «Фостексом», делающий собственные демо-записи - пусть даже он никогда не получит контракта. И революция в домашнем видео. Люди снимают то, что хотят видеть - главным образом то, как они трахаются.
Я всё думаю о Вашем замечании по поводу посещаемости музеев - и меня удивляет презрение, с которым кто-то относится к американской публике, к тому, что ей нравится (или не нравится) слышать, видеть или делать.
Это больше, чем презрение. Людей, принимающих эти решения, вообще не волнует никакая публика. Для них это по ту сторону презрения. У них есть особая повестка дня - любое status quo, то есть сохранение теперешней администрации. Они снесут любой вопрос, обсуждаемый в Конгрессе, но идея состоит в том, чтобы подчинить население. Нужно подчинить все идеи, любое поведение. И проблема в том, что если это изобретательная политика
и кто-то нашёл искусный способ навязывать нам эту политику, тогда всё может быть вроде бы и нормально. Но у нас есть поистине тупая политика и искусный способ её навязывать. Им гораздо лучше удаётся методология навязывания подавления, чем изобретение творческой политики, достойной того, чтобы навязывать её публике.Моя наивность мешает мне понять, как развился этот механизм, и в чём состоит воспитательный процесс, дающий нам бюрократов или политиков, которые вводят в действие и увековечивают всё это.
Например, у нас был такой созданный Рональдом Рейганом объект, как Департамент Внутренней Дипломатии. Если Вы заглянете в справочник по Иран-Контрас, Вы поймёте.
Это не шутка.
Не шутка. Парень, которого он поставил во главе всего этого, не имел адреса, не имел телефонного номера. Вы не могли позвонить в Вашингтонский информационный центр и получить номер Департамента Внутренней Дипломатии. Руководил же им Отто Райх -раньше он был главой дезинформации в ЦРУ. Вам нужно достать книжку про Иран-Контрас и найти это в содержании. До меня дошёл слух об этом. Я не мог поверить, что это правда. Я пошёл на ТВ-сеть C-SPAN и поговорил об этом. Мне начали звонить люди, говорившие: «Да, это правда». А один парень прислал мне по факсу настоящие страницы из дела Иран-Контрас, где была изложена вся история. И насколько я знаю, этот Департамент так и не был распущен. Он всё ещё существует, если не произошло какого-нибудь чуда. То же самое, что с контрразведывательными программами во времена Никсона. С помощью Уотергейта пытались скрыть именно это. Это было не просто проникновение в штаб-квартиру демократов. Они пытались прикрыть тот факт, что Никсон решил создать тайную полицию. Не было никакой законной власти, могущей шпионить за американскими гражданами. Ему казалось, что у него везде враги, так что он создал программу под названием Cointelpro. Это была внутренняя слежка за политическими группами - людьми, которых он воспринимал как врагов. А поскольку такая организация не могла существовать по закону, нужно было её финансировать из «смазочного фонда».
Он обратился к инвесторам?
У Никсона было множество инвесторов. Например, многие не знают, что Маркос дал ему 15 миллионов долларов. Если у вас есть правая фашистская идея, найдётся множество людей, которые дадут вам под неё деньги.
Это должно было действовать под началом Никсона, или ЦРУ, или ФБР?
Я думаю, это была автономная операция, но под юрисдикцией Департамента Юстиции. Это было так безнравственно, это был такой афронт для демократии - и многие не подозревают, что это уже произошло. Ещё одно, что произошло при Рейгане - в начале своего срока он подписал президентский указ, президентское решение - директиву, которая наконец дала ЦРУ законное разрешение следить за американскими гражданами.
И она до сих пор действует?
Да. Это было сделано как часть войны с наркотиками.
Это страшно. Как это Вы об этом так информированы?
Люди присылают мне разные вещи. Я смотрю каждый источник новостей, какой только могу найти, и читаю между строк. А остальное время смотрю C-SPAN, и каждый репортаж вызывает вопрос. Первый вопрос такой: почему показывают именно этот репортаж, а не что-нибудь другое? А потом, как насчёт монтажа? То есть, когда они что-то там рассказывают, как они это редактируют?
Расскажите нам о своём телефонном звонке Эдгару Варезу.
На свой 15-й день рождения я получил 5 долларов, и - хотя я никогда раньше не звонил по межгороду - подумал, что может быть, на пять долларов я смогу сделать звонок в это таинственное место Гринвич-Вилледж, Варезу. Моя мать сказала - хорошо. И его не было. Он был в Брюсселе, готовил «Электронную Поэму» для Мировой Ярмарки. Но я поговорил с его женой. Я ещё пару раз говорил с ней по телефону.
Вы узнали что-нибудь важное для себя, или просто позвонили?
Да что можно узнать? Что вам скажет жена композитора? Она была милая дама. Она была так добра, что подняла трубку. Они жили в Вилледже на Салливан-Стрит. Это было приятное место. Красная лакированная дверь. Когда в 1967-м мы переехали в Нью-Йорк, мы жили в этой несчастной грёбаной квартире на Томпсон-Стрит, но это было всего за квартал от дома Вареза. В то время он уже умер, но я ходил там, видел эту маленькую красную дверь и пытался вообразить, что это такое - сидеть взаперти в этой квартире и 25 лет не сочинять музыки.