Сборник статей, воспоминаний, писем
Шрифт:
В середине октября состоялось два творческих вечера Василия Ивановича -- в МХАТ и в ЦДРИ. 17 октября в зале имени Чайковского -- вечер памяти А. Блока (60 лет со дня рождения). Качалов читал "Двенадцать", отрывки из "Возмездия", стихи из цикла "Родина". Много выступал в воинских частях. Но вскоре опять заболел. 8 декабря, когда МХАТ принимал Красное знамя от Наркомата Морского Флота (В. И. получил почетную грамоту), Качалов в Кремлевской больнице тоскливо думал о неустойчивости своего здоровья: "Конечно, скука есть скука. А совсем не какая-нибудь "в сердце -- растрава" или "сердца вдовство" и прочее такое... {В. И. цитирует стихотворение Вердена "Хандра" в переводе Б. Пастернака.} Сейчас слушал передачу концерта из зала Чайковского. Среди жуткой халтуры...
Василию Ивановичу в Барвиху писали два молодых театроведа Л. Лобко и В. Хотимская: "Письмо Ваше для нас -- призыв к борьбе за себя, за сохранение душевной цельности, за цельность в своем труде". Какой-то радиослушатель из Сумской области благодарил за "гениальное исполнение роли Гаева": "Для меня каждое Ваше слово, каждый вздох, смех, слезы -- вершина искусства. До сих пор не верю, что можно так произнести слова Гаева: "Вот возьми... Тут анчоусы, керченские сельди..." Вы для меня недосягаемо высокий художник, как Толстой и Шекспир в литературе, Бетховен -- в музыке, Репин -- в живописи".
В середине января 1941 года Качалов выступил во "Врагах" и очень тепло был встречен зрительным залом. Решил готовить роль Николая I в пьесе М. А. Булгакова "Последние дни" ("Пушкин"). К этому времени у него уже были приготовлены монологи из "Скупого рыцаря", "Моцарта и Сальери", фрагменты из лермонтовского "Демона", которые он должен был читать с А. О. Степановой. В работе были отрывки из поэмы Маяковского "В. И. Ленин", воспоминания Горького о Ленине и Толстом, монтаж из "Леса". Еще в 1939 году он читал в переводе Б. Пастернака сонеты Шекспира (66-й и 73-й), "Зиму" (песня из комедии "Бесплодные усилия любви"), "Послание к Августе" Байрона, "Хандру" Верлена. Эти вещи он очень редко читал с концертной эстрады, иногда читал "Зиму" или "Хандру" "на бис", и это становилось его интимной беседой со зрителем.
28 января В. И. участвовал в большом тематическом концерте в ЦДРИ: "Партия большевиков в произведениях искусства". Он читал Маяковского -- "Разговор с товарищем Лениным" и "Во весь голос".
"Я очень люблю наблюдать за Василием Ивановичем во время репетиций, получаю от этого огромное удовольствие, -- признавался M. M. Тарханов.
– - Вот в театре появилась знакомая высокая фигура Качалова. Мне всегда нравится, как он с тетрадкой в руке долго ходит по фойе, где идет репетиция, и как-то не решается показать то, что, очевидно, в его роли уже тщательно сделано. Он все еще выжидает. Долго думает, как бы ждет только творческого момента, когда он раскроет образ во всю силу своего дарования. Все актеры Художественного театра знают, как тщательно работает Василий Иванович над образом. Вот характерная беседа актеров:
– - Ну, как идет репетиция пьесы?
– - Да вот этот актер уже репетирует, а В. И. еще курит.
Это значит, что он продолжает обдумывать свою роль" {"Декада московских зрелищ", 1941, No 5.}.
В марте в "Театральной декаде" вместе с интервью появилось описание кабинета Качалова: "Скромная медная дощечка: "В. И. Качалов". Дверь открывает приветливая Васильевна. В передней суетятся две коричневые таксы. Они заливисто лают на вошедшего, но больше "из служебного долга". Синий кабинет Качалова. Тихо в этом кабинете. Василий Иванович поднимается с кресла навстречу. Смущенная улыбка, ласковый взгляд из-под пенсне.
– - Садитесь. Рад служить.
На столике гостеприимно разложены папиросы различных названий. Над столом -- репродукция серовской Ермоловой, над диваном -- в траурной раме портрет Станиславского с надписью. С трогательными надписями портреты М. И. Бабаковой, Б. В. Щукина, Р. Н. Симонова -- за стеклами библиотечного шкафа. На столе у окна портрет недавно умершего друга С. М. Зарудного работы художника Г. С. Верейского. На стенах развешаны великолепно выполненные карикатуры Б. Н. Ливанова. У окна под пальмой портрет Ф. И. Шаляпина. На этажерках много фарфоровых статуэток,
преимущественно птиц и животных, особенно много собак всех пород -- борзые, легавые, овчарки. В. И.– - страстный любитель собак. Над постелью в левом углу портрет качаловского добермана маслом -- работа худ. Делла-вос-Кардовской".
13 апреля в "Московском большевике" были опубликованы документы из архива Трепова 1904 года. Там было сказано: "Артист Художественного театра В. И. Качалов является личностью политически неблагонадежною".
Всю весну Качалов работал много, как всегда. Был бодр, подвижен, в творческом подъеме. Часто ездил за город на машине -- подышать чистым воздухом.
"Ваша душа такова,-- писал один из зрителей,-- что в каждом, кто к ней прикоснется, просыпается все, что есть в нем лучшего. За Вашу удивительную душу и за то, что Вы не устаете отдавать ее людям, великое Вам спасибо".
ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
Летом 1941 года Качалов собирался отдыхать на Николиной горе. Война застала его в "Соснах". Он с большим интересом кончал читать вторую часть романа Эренбурга "Падение Парижа". В первые же дни войны ушел добровольцем на фронт сын Качалова -- Вадим. "Настроение у меня крепкое, -- писал В. И.
– - Чувствую, что я нужен и могу еще быть поддержкой и опорой".
27 июня состоялся исключительный по насыщенности спектакль "У врат царства", оказавшийся в исполнении Качалова и в этот момент глубоко волнующим. Он играл, как никогда. Когда Качалов -- Карено говорил Элине в четвертом акте, что "у самых врат царства новой жизни разразится война...", весь зрительный зал ответил ему бурной овацией, выразившей огромный патриотический порыв. "...То, что я не ощутил своих 66 лет,-- признавался Качалов, -- об этом и мне приятно вспомнить".
Все эти недели Василий Иванович был сосредоточен на одном: кому-нибудь помочь, кого-нибудь поддержать, кому-то быть полезным. Ему казалось, что он даже окреп. "Настроение у меня ничего себе, довольно крепкое, подтянутое, вроде как перед ответственным выступлением, -- писал он из "Сосен".
– - ...Ощущаю большое желание жить -- терпеливо, с мужественным самообладанием -- без всяких "парусов" и "упоений в бою..."
Партия и правительство и в эти тяжелые дни проявили большую заботу о выдающихся деятелях советского искусства. 9 августа "старики" МХАТ и Малого театра были эвакуированы в Нальчик. В. И. убедил себя, что он здоров и бодр.
В Нальчике Качалов систематически выступал в концертах для бойцов в госпиталях и воинских частях. Вл. И. Немирович-Данченко предложил начать готовить для Москвы пьесу Шекспира "Антоний и Клеопатра" -- с Тарасовой (или Степановой) и с Антонием -- Качаловым. В. И. согласился не для того, чтобы когда-нибудь играть, а как партнер для репетиций. Собирались готовить (а потом и репетировали) "На всякого мудреца...", играть собирались "На дне", "У врат царства". Затянувшийся грипп с бронхитом перешел у Качалова в тяжелое воспаление легких. Он попал в больницу. "Стараюсь жить и даже работать",-- писал он после выздоровления.
Из Нальчика группа старейших актеров-москвичей переехала в Тбилиси. В. И. опять выступал в частях Красной Армии. 18 января 1942 года сердечно и радостно встретила москвичей столица Советской Армении -- Ереван. Под ослепительными лучами юпитеров сверкали на транспарантах слова: "Привет замечательным мастерам искусства русского народа от цветущей Армении!" В течение целой недели артисты выступали перед ереванскими зрителями с двумя концертными программами. В Баку была встреча с бойцами и командирами Красной Армии и бакинскими рабочими-стахановцами. "Проникновенные слова рабочих-нефтяников, -- писал В. И. в "Вечерней Москве", -- были нам так же дороги, как приветствия фронтовиков". Бойцам Красной Армии Качалов с особенным подъемом читал "Жди меня" К. Симонова и "Три кубка" Н. Тихонова. 25 марта 1942 года в "Вечерней Москве" была напечатана статья Качалова "Миссия советского актера".