Счастье по наследству

— Простите, но для кофе сейчас не подходящее время.

Марк останавливается в шаге от меня и буквально впивается глазами в моё лицо.

— Лекс — ваш сын?

— Да.

— Зачем вы рассказывали мне о нём?

Этот пытливый взгляд хуже всякого полиграфа. От одной мысли о лжи меня начинает колотить дрожь. Или это от того, что на улице холодно, а я с голыми ногами?

— Подумала, что вам это будет интересно. Простите, если ошиблась.

Склонив голову на бок, Марк слегка отстраняется, но всё ещё не выпускает мой взгляд.

— А какое отношение ваш сын имеет ко мне?

У женщин нет кадыка. Это вторичный половой признак мужчины. Но тогда что это за комок, что внезапно образовался у меня в горле? Я делаю короткие вдохи через нос, боясь свалиться от стремительно развивающейся гипоксии.

— Отвечайте!

Черты лица стоящего передо мной мужчины стремительно твердеют. Волнение пересиливает страх, я делаю шаг назад. В то же время Марк подаётся вперёд и хватает меня за предплечья. Держит крепко, но не сдавливает. Тёмные глаза мечутся по моему лицу.

— Отвечайте, Эмма!

И я начинаю говорить.

Глава 14

Soundtrack Take Me Home Country Roads by Mary Duff

На самом деле, паника по поводу машины, а также времени, потраченного на дорогу или порванных штанов Лекса — всё это наносное. Своеобразный способ выставить себя слабой перед самой же собой. Профилактика женственности, если такое понятие вообще существует. Я настолько привыкла быть хозяйкой своей жизни, что иногда без подобных контролируемых истерик никак. Того и гляди, начну сидеть с раздвинутыми ногами и рассуждать о преимуществах низкого клиренса.

Откуда я знаю слово клиренс?

Ну вот, началось.

Я действительно пестую в себе женщину. Стараюсь, по крайней мере. Долгое время я об этом не то чтобы забывала, скорее, не позволяла.

Точно помню, когда это началось.

Июль, самый разгар лета. С горем пополам я сдала экзамены за первый курс колледжа и уже подумывала о том, чтобы бросить учёбу. Сеймур предложил отдохнуть, но в тот период я старалась как можно реже оставаться наедине с собой и с утра до ночи пропадала в «Зелёном камне». В баре всегда находилась работа — если не умственная, то физическая. Для меня это была своего рода трудотерапия, так что дед особо не возражал.

Звонок Николь застал меня на заднем дворе во время небольшого перерыва. Я курила в компании кого-то из официанток и очень удивилась, увидев на экране имя сестры. Даже на Рождество Николь обычно обходилась кратким сообщением в мессенджере, а тут — звонок!

В излюбленной манере она сразу начала с места в карьер:

— Привет. Ты где сейчас?

— Привет. На работе.

— И где работаешь?

— В «Зелёном камне».

— Дед всё же сделал из тебя официантку? — хмыкнула в трубке сестра. — А ведь не хотел.

— Это временная работа. Только на лето.

— Ясно. Нам бы поговорить.

— Окей.

— Не по телефону. Можешь ко мне приехать?

— Могу. Моя смена заканчивается в шесть, так что…

— Эмма, я в Калифорнии. На ранчо у друзей. И очень прошу тебя ко мне приехать.

На самом деле, Николь редко звала меня по имени. Когда мы были детьми, в общении со мной она, в основном, обходилась повелительным наклонением: иди сюда, садись ешь, ложись спать, закрой рот. Никаких сокращений, никаких ласковых прозвищ. Но, слава богу, и никаких неласковых. А вот подобного просительного тона за сестрой никогда не водилось. И, честно, сказать, это напугало до чёртиков.

У моей жизни нет фундамента. Традиций, воспоминания о которых заставляют сжиматься сердце. Кружки какао перед сном. Тефтельных четвергов. Подарков в ярких упаковках под рождественской елью. Ежегодных поездок в заповедник Олимпия, как у Салли Эванс из соседнего дома.

Нет, всё было не так плохо. И подарки были, когда мать не забывала ставить ёлку. И наспех намазанные арахисовым маслом куски хлеба. И лазанья по пятницам, приготовленная кем-то из маминых ухажёров. И поездки в заповедник, откуда она привозила своего следующего любовника…

Этот не те воспоминания, за которые цепляется детская память. Цепляется за то, как маленькой, проснувшись среди ночи и преодолевая страх темноты, я шла в постель к сестре, а она меня не прогоняла. Как завязывала бант и вела за руку в первый мой день в воскресной школе. Как накостыляла Блейку Максалли за то, что он спустил мой мяч в канализационный люк.

Во второе воскресенье в школу я уже шла одна. И шины на велосипеде Блейка через месяц прокалывала тоже сама. Но на Николь я не в обиде. Нельзя же обижаться на солнце, что в один день оно греет слабее, чем в другой. Солнце есть солнце, а вот надевать сегодня кофту или нет, решать тебе.

Вот почему в тот же день я выехала к Николь. Сеймур одобрил поездку, положив, что смена обстановки пойдёт мне на пользу. Попросил только быть благоразумной. Я пообещала: к тому моменту глупостей у меня было на десять лет вперёд наделано.

До места я добралась к вечеру следующего дня. В аэропорту меня встречал водитель с табличкой, на которой было написано моё имя. Николь позаботилась. Ранчо, на котором она остановилась, находилось в пригороде Лос-Анджелеса и принадлежало кому-то из голливудских знаменитостей.

Проехав через кованые ворота с постом охраны, водитель высадил меня у небольшого одноэтажного коттеджа, откуда вышла невысокая миловидная женщина в форменном платье, напоминающем медсестринское.

— Здравствуйте, мисс Бейтс. Я Леонора, сиделка вашей сестры.

Я едва не рухнула на посыпанную белым гравием дорожку.

— Сиделка? Николь болеет?

— Болеет? Вовсе нет! — удивилась женщина. — С мисс Бейтс всё в порядке. Всё идёт по плану, никаких отклонений. Она очень ждёт вашего приезда. Проходите, располагайтесь. Коттедж в вашем полном распоряжении. Через час я за вами приду.

Как-то очень быстро я поверила, что с Николь действительно всё хорошо. Просто таким тоном плохие новости не сообщают.

Через час, приняв душ и переодевшись, а также хорошенько обследовав дом, в котором меня поселили, я еле дождалась прихода Леоноры.

Главный дом оказался внушительным строением из светлого песчаника, обложенного красным кирпичом. Арочная галерея опоясывала дом по периметру, заставленная кадками с растениями, плетёной мебелью и всевозможными дизайнерскими штучками — вазонами, глиняными фигурками, яркими пятнами картин на стенах, — явная отсылка к мексиканскому стилю.